— Пусть кто-нибудь сядет на весла вместе с тобой, — крикнул он солдату, а я поплыву следом.

И Петр ухватился рукой за корму. Только тут он почувствовал, что промерз до костей; вдобавок у него мучительно болели сведенные судорогой ноги.

— Ничего страшного, — сказал он себе, — я сто раз купался в январе…

Берег был уже близко, и царь подумал: «Сейчас приму горячую ванну, и все будет в порядке».

Шлюпка пристала; солдаты, оставшиеся на причале, быстро вытащили ее из воды. Петр вылез без посторонней помощи. Ромодановский уже бежал к нему с шубой. Придворные толпились на террасах и балконах. Увешанные драгоценностями женщины дрожали от холода, ибо стояли в туфельках на снегу, но кричали от восторга даже громче, чем бояре. Повсюду раздавались крики «да здравствует царь!» Мужики подкидывали шапки в воздух. Екатерина в своих покоях слышала эти радостные возгласы, но оставила их без внимания, поскольку была очень занята, вымещая ярость на одной из служанок, которую колотила даже ногами.

Царь накинул на плечи шубу, поданную Ромодановским. Посмотрев наверх, он увидел маленькие фигурки Флориса и Адриана; он махнул рукой, словно отвечая на приветствия, но на самом деле жест этот он сделал детям. Затем он заметил Максимильену — она бежала к нему в бальном платье, с обнаженными плечами.

— Ты простудишься, любовь моя, — прошептал он.

Слезы, замерзшие на щеках Максимильены, походили на алмазы. Он услышал ее слова:

— Ты жив, Пьер! Боже, как я испугалась!

— Да, да, я жив.

И тут Петр почувствовал, что земля уходит у него из-под ног; любимый им Петергофский дворец бешено закружился перед глазами; вдруг возникли ставшие очень серьезными лица Флориса и Адриана — и он рухнул к ногам Максимильены и Ромодановского.

Все церкви были заполнены народом, возносившим молитвы за царя. Петр Великий умирал: он отчаянно боролся со смертью в своем дворце, силясь изгнать смертельный холод, цепко державший его в объятиях. В сознание он уже не приходил, и Екатерина изнывала в тревожном ожидании.

— Только бы он не успел назначить наследника!

Запершись с Меншиковым, она просчитывала, какие полки выступят на ее стороне.

— На всякий случай выдай им водки и удвой жалованье от моего имени, Александр.

Меншиков, посеревший от страха, безмолвно поклонился. Кто одержит верх? Так ли плох был царь, как утверждали?

Максимильена, сидя с детьми, ждала, когда позовет ее Петр. Каждый час к ней приходил с вестями Ромодановский. Она думала не о себе и не о своем будущем, а только о судьбе Флориса и Адриана. Пыталась вспомнить забытые уже молитвы, чтобы спасти любимого. Флорис с Адрианом не шумели, сознавая, что происходят очень важные события — это случилось в их жизни впервые. Поэтому и сами они никогда еще не были столь благонравными. Об их вчерашних похождениях никто не вспоминал, а они боялись задавать вопросы.

Вновь появился заплаканный князь:

— Максимильена, доктора сказали, что царь безнадежен. Вам надо приготовиться к бегству.

К бегству? Во взгляде Максимильены выразилось изумление — она явно ничего не способна была понять, и Ромодановскому пришлось слегка встряхнуть ее.

— Максимильена, императрица жаждет мести. Умоляю вас, выслушайте меня. Вернитесь же на землю!

— О, князь, я никуда не поеду. Вдруг он придет в себя? Я должна быть рядом. Сейчас при нем сановники. Но я хочу быть здесь, если он позовет меня.

И на лице Максимильены появилось хорошо знакомое Ромодановскому упрямое выражение.

— Да, я знаю, что вас не переубедить. Но позвольте мне по крайней мере распорядиться, чтобы собрали ваши вещи.

Максимильена равнодушно кивнула. Князь позвал Ли Кана, Федора и Грегуара:

— Пусть детей оденут, а женщины уложат вещи… их должно быть как можно меньше! Надо взять провизию и спрятать золото с драгоценностями. Дверь охраняйте. Никого не впускать, кроме меня!

— Что происходит, Верный Князь? — спросил Ли Кан.

— Царь умирает. Графине, а главное, малышу, угрожает месть императрицы, — промолвил он в ответ, обливаясь слезами.

Федор поклонился и решительно заявил:

— Ты можешь рассчитывать на нас, князь.

— Мы будем защищать ее до последнего вздоха, — добавил Грегуар.

Ромодановский, пристально посмотрев в глаза каждому из троих, произнес:

— Да, я верю вам, храбрецы!

И он бросился бегом к императорскому дворцу, к спальне, где все еще боролся за жизнь Петр. Часы шли за часами, невыносимо тянулось тревожное ожидание, и вот царь открыл наконец глаза; увидев склонившегося над ним верного Ромодановского, он прошептал:

— Максимильена… Флорис…

— Я немедленно пошлю за ними, государь!

— Нет… нет… времени не осталось. Слушай, — с этими словами царь схватил князя за отворот камзола, притянув его к себе, чтобы никто не мог подслушать, — я хочу, чтобы Флорис царствовал после меня… сейчас я подпишу указ, прикажи принести бумагу…

Ромодановский сделал знак одному из слуг, и он принес бумагу, перо и чернильницу. Силы Петра таяли, но в глазах по-прежнему угадывалась мощная воля.

— Слушай же, слушай, у меня мало времени… сокровище для Флориса… зарыто в Дубино, в оранжерее… возле кадок с апельсинами… под статуей Дианы… лук нужно повернуть к югу, тогда постамент повернется, и откроется лестница…

Царь задыхался, и шепот его уже больше походил на хрип:

— Там сокровище… ты сам решишь, когда… в этом подземелье… потайной ход… к Петергофу…

Предсмертный пот выступил на бледном лбу Петра, черты лица заострились, вокруг глаз появились черные круги.

— Скажи Максимильене… пусть простит… цыганка знала… про меня и про сына… бумагу, скорее бумагу.

Князь знаком подозвал графа Толстого и графа Шереметева, дабы те поддержали царя и выслушали его последнюю волю. Петр уже сипел; смерти он не боялся — с ней он встречался лицом к лицу на полях сражений. Он вновь видел Полтаву, схватку с Карлом XII, видел Баку, отчетливее всего Баку… черный цветок… дуэль с султаном Удемиком… Флориса… Максимильену… первую свою встречу с ней… Все проносилось перед ним с бешеной скоростью: Максимильена в Версале… на улице Кенкампуа… затем убитый царевич… и императрица, которую он не успел покарать. Петр попытался заговорить, отдать распоряжения, но из горла его вырывался только хрип. Ромодановский сунул ему перо между пальцев; царь дышал с трудом, но все же вывел своим крупным детским почерком: «Отдать все Ф…»

Перо выпало у него из рук. Присутствующие переглянулись. Какое имя хотел написать царь? Ромодановский сотрясался от рыданий.

— Говорите же, государь, назовите имя того, кому отдаете трон.

Петр смотрел на князя, но уже ничего не видел. На губах его блуждала улыбка — ему вновь привиделся Флорис, на балюстраде, среди цветов. Он подмигнул сыну, и все пропало — темнота навалилась на него. Бояре опустились на колени: «Царь умер, не назначив преемника». Ромодановский в последний раз взглянул на своего императора, своего друга, и закрыл ему глаза. Говорить никто не решался, но в царских покоях уже раздались причитания. Внезапно в спальню вошла в сопровождении Меншикова Екатерина, предупрежденная одним из своих шпионов. На лице ее была написана притворная скорбь. На улицах пьяные солдаты, карманы которых были набиты золотыми монетами, вопили во все горло:

— Да здравствует наша царица, пусть правит нами, ее желаем!

Сановники содрогнулись. Ни в одном королевстве мира жена не наследовала мужу. Кто-то осмелился назвать имя царевны Елизаветы, дочери Екатерины и Петра, однако императрица только усмехнулась в ответ:

— Посчитайте, сколько полков стоит за меня. Если надо, они вас всех перережут.

Бояре смолчали, стыдясь собственной трусости. Лишь один посмел встать и напомнить о сыне Петра от француженки. По знаку Екатерины боярина схватили и обезглавили на месте. Остальные, устрашенные этой расправой, тут же избрали Екатерину на царство: императрица, разыграв, как по нотам, свой спектакль, одержала полную победу. Царица наследовала Петру под именем Екатерины I; первым министром при ней стал ее любовник Меншиков.