Максимильена, сделав реверанс, ответила довольно холодно:

— Благодарю, ваше королевское высочество, но мне хотелось бы узнать, зачем меня пригласили.

Филипп улыбнулся.

— Я вижу, вы все еще сердитесь на меня. Присядьте и поговорим. Это частная беседа, этикетом в ней можно пренебречь. Не называйте меня «вашим королевским высочеством» и соблаговолите выслушать.

Садясь в кресло, Максимильена подумала: «В чем же я его упрекала? Филипп Орлеанский был всегда так мил… Ах да! Я сердилась на него из-за Амедея… но его ли это вина?»

Словно угадав ее мысли, Филипп продолжил:

— Вы сердились на меня из-за Вильнева, мадам, и вы были неправы. Помочь ему уже никто не может. Он был моим другом, но я клянусь во всем поддерживать вас, если он будет причинять вам боль.

Дюбуа, устроившись в углу, слушал с довольным видом.

Максимильена смело взглянула в глаза Филиппу.

— Да, монсеньор, я действительно сердилась на вас, но теперь это не имеет значения.

— Выслушайте же меня, прекрасная Максимильена, и будем искренни. Царь любит вас… да, да, любит! Я уверен в этом, я видел, как он на вас смотрит. Впрочем, он придумал примитивный предлог, чтобы покинуть Лувр. Он просто хотел быть свободным в Париже… Вы же можете принести большую пользу Франции, и Франция отблагодарит вас…

— Не понимаю, что вы хотите этим сказать, монсеньор.

— Выведайте, с какой целью царь приехал в Париж, узнайте его планы…

Максимильена встала, забыв об этикете, и яростно воскликнула:

— Вы предлагаете мне шпионить за царем, монсеньор?! Говорить с ним, внимательно слушать, а затем предать! Вы ошиблись, монсеньор, я не такая женщина. Впрочем, я никогда больше не увижусь с царем. Я знала его как Пьера Михайлова и не желаю знать другого.

Затем, немного овладев собой, Максимильена присела в реверансе и добавила:

— Прошу у вашего королевского высочества разрешения удалиться.

Филипп рассмеялся.

— Да это просто маленькая фурия! Честное слово, нам подменили нашу кроткую Максимильену! О да, мое королевское высочество разрешает вам удалиться, но сначала выслушайте меня. Я ваш друг. Вы можете не говорить мне ничего о планах царя, я не стану на вас сердиться, напротив, буду восхищаться вами еще больше. Загляните ко мне по-дружески в Пале-Ройяль. Моя дверь всегда открыта для вас.

Пораженная такой добротой, Максимильена с улыбкой прошептала:

— Обещаю заглянуть, монсеньор… по-дружески!

С этими словами она покинула кабинет.

После ухода графини Дюбуа воздел руки к небу:

— Монсеньор, нельзя вести дела подобным образом! Следовало припугнуть графиню.

— Дюбуа, вы мне надоели. Эта женщина принадлежит к типу кротких упрямиц, которых невозможно сломить. Царю повезло… да и потом, разве не называют меня Филиппом Добродушным? Перестаньте свирепо вращать глазами и давайте уедем из Лувра, в котором пахнет плесенью. Я предпочитаю мой милый Пале-Ройяль.

Максимильена в сопровождении лакея, освещавшего ей факелом дорогу, подошла к своей карете и опустилась на сиденье, полумертвая от усталости.

— Ах, вот и вы, мадам! — вскричал Ромодановский, совсем было заснувший.

— Во дворец Силлери, Грегуар, — крикнула Максимильена, не обращая на князя никакого внимания.

— Мадам, — сказал он, — у меня есть к вам поручение от царя.

— Князь, я знаю только лжецаря, разыгравшего комедию в оранжерее. Настоящего царя никогда не видела.

— Мадам, Петр Великий любит вас! И хочет видеть вас. Он попросил доставить вас во дворец Ледигьер, куда он перебрался, чтобы удобнее было встречаться с вами.

— Вот как? Скажите же ему, князь, что он сделал это напрасно и мог бы оставаться в Лувре. Я знаю только одного человека из его свиты, барона Пьера Михайлова, и не хочу знать никого другого.

— Но это невозможно, что скажет царь?

— Мне это безразлично. Можете повторить ему мои слова. Кстати, я уже приехала. Спокойной ночи, князь, Грегуар отвезет вас к себе.

И Максимильена грациозно вышла из кареты, хлопнув дверцей, и скрылась в своем дворце, оставив князя онемевшим от изумления.

В апартаментах дворца Ледигьер Петр расхаживал из угла в угол, нервничая из-за того, что до сих пор не получил никаких известий о Максимильене. Чтобы убить время, он досаждал старому маршалу де Тессе самыми противоречивыми распоряжениями, которые отдавал на французском языке. Старик был этим несказанно изумлен. Разве царь не объявил публично, что говорит только по-русски? В конце концов маршал решил, что это была прихоть императора, видимо, решившего придать себе вес в глазах регента.

— Эта спальня мне не нравится! — кричал Петр. — Кровать слишком мала.

Мгновение спустя раздавалось:

— Кровать слишком велика!

Сначала Петр злился, что в гостиных недостаточно свечей. Потом кричал:

— Погасите свечи, в глазах рябит!

Ужин ему тоже не понравился. Он пожелал репу и пиво. Метрдотель Вертон рвал на себе парик от отчаяния. Сам маршал де Тессе никогда не участвовал в столь жаркой баталии.

Наконец приехал Ромодановский.

— Ну, где же она? — встретил его криком царь. — Что она тебе сказала? Конечно, удивлена и едет следом?

— Государь, — ответил князь, вытирая мокрый от пота лоб, — она в бешенстве. Она отказалась ехать сюда, хлопнула перед моим носом дверцей, сказав, что не знает царя и знать не желает! О, это необыкновенная женщина!

— Я знаю это сам, поэтому и люблю ее. Значит, хлопнула дверцей перед твоим мерзким носом? — Петр рассмеялся. — Великолепно! В таком случае, я сам к ней поеду.

— Я позову свиту, государь…

— Ты что, рехнулся? Оставайся здесь и скажи маршалу де Тессе, что царь наконец решил лечь спать. Полагаю, бедный старикан обрадуется.

— Но, государь, вы здесь с официальным визитом, вы не можете разъезжать в одиночестве по Парижу, вы не знаете города!

— Ромодановский, ты мне надоел.

И царь направился в свои покои, а затем ловко вылез из окна, — это ему приходилось делать не в первый раз. Оказавшись на пустынной темной улице за дворцом Ледигьер, он пошел к Сене, миновал здание Арсенала и, ошибившись в направлении, повернул к Кенз-Вер. Дойдя до улицы Берси, он понял, что идет не туда. Было около пяти часов утра, и Петру не встретилась ни единая живая душа. Четыреста тысяч парижан спали мирным сном.

Петр вернулся на набережную, решив добраться до острова Сите, где надеялся взять фиакр.

Около Нового моста до него донеслись звуки ударов, крики о помощи и стоны.

Петр, побежав на шум, увидел остановившуюся карету. Лакеи разбегались в разные стороны, а какой-то человек, стоя на подножке, отбивался своей шпагой от шестерых бандитов, которые одерживали над ним верх, невзирая на всю его храбрость.

— Ко мне, мерзавцы! — кричал он слугам. — Неужели вы дадите зарезать своего господина?

Но лакеи были уже далеко. Главарь бандитов крикнул:

— Не сопротивляйтесь, сударь, нам нужен только ваш кошелек.

— Нет, — отвечал тот. — Прежде вам придется убить меня.

Сражение возобновилось, Петр, мгновенно оценив ситуацию, кинулся в схватку с криком:

— Держитесь, сударь, я вам помогу!

Бандиты сначала явно растерялись, но затем по знаку главаря разбились на две группы: один продолжал атаковать человека на подножке, пятеро же ринулись на Петра. Он проклинал себя за то, что вышел без шпаги, однако предаваться сожалениям было некогда. Несмотря на численное преимущество нападавших, Петру удалось схватить первого, кто подвернулся под руку, и швырнуть в бандитов бесчувственное тело, как снаряд. Затем, схватив еще двоих, он ударил их лбами с такой силой, что бедняги попадали, не издав никакого звука. Не обращая внимания на оставшихся бандитов, Петр вскочил на козлы и завладел кучерским кнутом. В его руках это было страшным оружием, и главарю бандитов пришлось прикрикнуть на них:

— Чего встали, канальи? Я покажу вам, как надо драться!