— Открывай! Князь Меншиков приказал проверить, надежно ли закованы пленники.

Стражник явно колебался.

— Господин капитан, — промолвил он нерешительно, — это секретные узники, мне нужно письменное распоряжение.

Ромодановский покрылся потом.

— Ах ты, дубина! — гаркнул Бутурлин. — Распоряжение необходимо, чтобы вывести их из камеры, а я хочу войти к ним.

— Да, конечно! Простите, господин капитан.

Сняв с пояса ключ, стражник открыл решетку, а затем затворил ее вновь, пропустив четырех человек. Взяв факел, он повел их по темному коридору и вскоре остановился у низкой двери; отыскав нужный ключ в своей связке, он Вставил его в замочную скважину, и дверь с лязгом распахнулась. Бутурлин вошел первым, за ним — лейтенант, его солдат и переодетый князь. Охранник спросил:

— Мне остаться снаружи, господин капитан?

— Нет, — ответил Бутурлин, — заходи и ты.

Флорис и Адриан заснули в темнице с беззаботностью, присущей детям. От грохота запоров они проснулись, словно от удара. Федор и прочие слуги не спали — пение, доносившееся из собора, не давало им сомкнуть глаз. Заслышав шум, они насторожились и приподнялись, надеясь на лучшее, но, увидев Бутурлина и солдат, вновь отчаялись. Бутурлин грубо крикнул:

— А ну, покажите цепи моим солдатам!

Сам капитан остался у двери рядом с охранником. Лейтенант направился к женщинам, а солдат — к Федору, свирепо сверкавшему глазами. Ромодановский же, подойдя к Флорису и Адриану, произнес:

— Эй, показывайте цепи, мерзкие мальчишки.

Флорис с Адрианом даже не удивились. Им казалось совершенно естественным, что перед ними стоит их друг Ромо — ведь он обещал прийти. Князь, надвинув шапку на лоб, наклонился и подмигнул им. Дети не шелохнулись, ожидая сигнала. Федор, Грегуар и остальные также узнали голос князя, и в сердцах их зародилась надежда. Тогда Ромодановский, повернувшись к Бутурлину, воскликнул со смехом:

— Не бойтесь господин капитан, ничто не сможет освободить узников, разве что пение молитв в соборе!

Стражники захохотали, приняв это за остроумную шутку. Бутурлин же, услышав эту фразу, в мгновение ока схватил охранника за шиворот. Князь бросился на лейтенанта и оглушил его, стараясь не убить, а Федор, взмахнув цепью, раскроил голову несчастному солдату, который даже не успел осознать, что происходит. Узники, обступив Ромодановского и Бутурлина, стали от всего сердца благодарить их. Князь наклонился и привлек к себе детей.

— Вам не было страшно?

Уязвленные, Флорис с Адрианом гордо выпрямились.

— Нет, Ромо, мы обещали Петрушке, что будем такими же, как он, и что никогда не станем бояться.

Ромодановский, чтобы скрыть волнение, поспешно проговорил:

— Слушайте меня, друзья, нам осталось самое трудное. Но сначала надо связать этих двоих, поскольку третьего ты, кажется, прикончил, Федор.

Казак скромно потупился, и на лице его появилась гримаса, означавшая улыбку.

— Мы запрем их в этой камере и спустимся в подземелье. Капитан Бутурлин знает дорогу.

Все посмотрели на капитана с беспокойством, ибо помнили, что именно он приказал надеть на них цепи.

— Ромо, ты уверен, что это наш друг? — спросил Флорис.

— Да. И ему придется бежать вместе с нами. Однако, — продолжал Ромо, — на пути к подземелью мы должны будем оглушить часовых.

— Я возьму это на себя, — сказал Федор.

— Гм! Будь по-твоему, только излишнего рвения не проявляй.

Чтобы не вызвать подозрений при возможном столкновении с обходом, Бутурлин шел впереди, а Ромодановский был замыкающим. Забрав ключи у полузадушенного охранника, беглецы закрыли камеру, без труда отомкнули решетку и начали спускаться по лестнице. Дети, радовавшиеся этому новому приключению, держались ближе к князю. Элиза и Грегуар шли рядом. Блезуа, бледный как смерть, поддерживал Мартину, у которой подгибались ноги. Только Федор излучал довольство. Бездействие тяготило его больше всего: если даже впереди ожидала смерть, он намеревался дорого продать свою жизнь.

Они достигли первого поворота, где стоял часовой. Ромодановский сделал знак Бутурлину, и тот подошел поближе.

— Надо заманить этого солдата в темный угол, тогда он не успеет выстрелить.

— Я понял, князь.

Капитан внезапно возник перед стражником, который ничуть не встревожился, увидев его.

— Иди-ка сюда, ты мне нужен.

Солдат последовал за Бутурлиным и, не успев даже вскрикнуть, рухнул на пол под ударом могучего кулака Федора. Ромодановский, встав на колени, связал ему руки и ноги, а потом заткнул рот кляпом — веревки и тряпки предусмотрительный князь захватил с собой. Флорис и Адриан с живейшим интересом наблюдали за этой сценой, и на лицах их читалось явное сожаление, что им приходится быть всего лишь зрителями.

«Экая досада, — думал Флорис, — Ромо все еще считает нас маленькими детьми».

Путь был свободен, и беглецы двинулись дальше. Тактика князя оказалась в высшей степени успешной: Бутурлин, уходя на разведку, отправлял часовых к Федору, а тот глушил их одного за другим. Все шло как по маслу, но Ромодановский тревожился, потому что до подземелья было еще далеко. Когда они уже подходили к потайной лестнице, ведущей в подвал, где ждал их старый поп, послышался топот сапог. Это был патруль, обходивший посты. Цель была уже так близка, но все могло рухнуть в одно мгновение — увидев оглушенных часовых, стражники неминуемо бы подняли тревогу. Ромодановский прошептал:

— Сколько их, Бутурлин?

— Четверо солдат с лейтенантом во главе и еще один охранник.

— А нас трое мужчин, — прикинул Ромодановский, — поскольку от старика и дурня (князь имел в виду Блезуа) толку мало. Надо их взять хитростью. Флорис и Адриан, слушайте меня внимательно. Сейчас вы начнете плакать, как будто заболели. Все остальные пусть прячутся, когда же я скажу «слава Богу», бросайтесь на них. Не должно быть ни единого выстрела, иначе мы погибли.

Все, дрожа, затаили дыхание. Князь взял на руки Флориса и знаком велел Бутурлину сделать то же самое с Адрианом.

— Теперь плачьте как можно громче.

Завернув за угол, Ромодановский и Бутурлин направились прямо к стоявшему там часовому. Флорис и Адриан, гордые своей миссией, голосили изо всех сил. Патруль, удивленный этим странным зрелищем — офицер и солдат с детьми на руках, — остановился. Лейтенант, отдав честь, спросил Бутурлина: — Что случилось, господин капитан?

— Этим юным арестантам стало плохо, видно, заболели. Князь Меншиков пожелал допросить их, прежде чем умрут.

Солдаты понимающе кивнули, во взглядах их, обращенных на Флориса с Адрианом, угадывалась даже некоторая жалость, а мальчики стонали так, что даже каменное сердце размягчилось бы. Князь обратился к одному из патрульных:

— Друг, не подержишь этого мальца? Сейчас я покажу распоряжение князя Меншикова.

Бутурлин сразу понял намерения Ромодановского.

— Слушайте, лейтенант, почему бы вам не доставить узников к князю? Возьмите-ка и моего.

Лейтенант принял Адриана из рук Бутурлина, одновременно с подозрением присматриваясь к князю, который делал вид, что роется в карманах.

— Сегодня с вами какой-то незнакомый солдат, господин капитан.

— Так точно, — ответил Ромодановский вместо Бутурлина, — но теперь все в порядке, ведь мы повстречали вас… слава Богу!

Едва он произнес эти слова, как солдат, державший Флориса, повалился на пол без чувств. Та же участь постигла лейтенанта. Федор, выскочив из укрытия, прыгнул на часового, не дав тому выстрелить. Со своей стороны, Грегуар с Блезуа схватили одного из стражников, а Элиза с Мартиной — другого. Однако шестой охранник бросился бежать, чтобы поднять тревогу, но Флорис с Адрианом, догнав его, ловко подсекли ему ноги. Ромодановский быстро оценил ситуацию: кинувшись на помощь детям, он отправил солдата в страну грез ударом кулака. Федор, уложив своего противника, разобрался и с тем стражником, которого схватили Элиза и Мартина. Бутурлин завершил дело, начатое Грегуаром и Блезуа, потрясенным собственной смелостью. Все это заняло не больше минуты. Маленький отряд беглецов устремился в подвал, волоча за собой оглушенных солдат, поскольку оставлять их в коридоре было опасно. Князь закрыл дверь на ключ. В склепе царило безмолвие; похожий на тень старый поп застыл возле надгробий из белого мрамора, увенчанных крестами, с позолоченными орлами по углам. Одна из могил зияла пустотой, готовая принять гроб. Прямо над ними, в соборе, все громче и громче раздавалось пение. Женщины перекрестились. Ромодановский подошел к попу: