И все почтительно, с поклонами удалились. Гетман, положив будущего крестника в колыбель, поцеловал Максимильене руку и вышел, пятясь задом.

Максимильена сказала своему любимому:

— Пьер, какого странного крестного ты выбрал для нашего мальчика!

— Я уже говорил тебе, что он независимый человек, и я дорожу его дружбой.

Максимильена заснула в объятиях Петра, и тот, нежно высвободившись, запечатлел поцелуй на ее губах, а затем также вышел из палатки. Гетман ждал его.

— Царь, — сказал он, — ты великий полководец, ты привел меня и моих казаков к победе. Теперь мы тебе не нужны. Прошу разрешения вернуться на Украину.

— Ты свободен, гетман Саратов, и я благодарю тебя за то, что ты сражался на моей стороне. Я горд, что у моего сына будет такой крестный отец.

Гетман самолюбиво вскинул голову.

— Царь, позволь приставить к твоему сыну одного из вернейших моих казаков.

— Гетман, сыну Петра Великого телохранители не понадобятся!

Гетман, сделав вид, что не слышит, позвал человека-великана, физиономия которого имела устрашающий вид из-за многочисленных шрамов. К тому же казак был крив на один глаз. Петр был в затруднительном положении: ему не хотелось обижать гетмана, но он боялся, что эта необычная нянька не понравится Максимильене.

— Царь, это Федор Тартаковский, храбрец, получивший рану под Нарвой, где — ты помнишь — полегло очень много наших. Он был при Полтаве, когда ты разбил шведского короля Карла. Федор Тартаковский, поручаю тебе своего крестника, сына нашего царя. Ты жизнью отвечаешь за него. Отныне ты принадлежишь ему и его матери.

Казак преклонил колено.

— Клянусь тебе, гетман, нашей возлюбленной Украиной и нашей святой Русью, что буду защищать их до последней капли крови, — ответил он гетману и, произнеся эти торжественные слова, поцеловал бакинскую землю.

В лагере царила суматоха. Проведя три недели в Баку, царь отдал приказ выступать. В завоеванном городе Петр Великий оставил генерала Матрешкина во главе шести тысяч человек — им предстояло завершить усмирение страны. Максимильена, которая уже совершенно оправилась после родов, сопровождала царя в обходе по лагерю. Флориса она оставила на попечение Грегуара и Ли Кана, а Мартина укладывала багаж своей хозяйки.

— Скажи, Пьер, что это за ужасный человек, который не отходит от моей палатки?

— Дорогая, — пробормотал Петр в явном смущении, — я тебе его еще не представил… ждал, когда тебе станет лучше. В общем, это нянька Флориса.

— Ты шутишь!

— Вовсе нет. Гетман Саратов, который, полагаю, пленился тобой, пожелал приставить к своему крестнику для пущей его сохранности это милое создание.

Максимильена рассмеялась. Петр посмотрел на нее с восхищением:

— Ты еще красивее, чем прежде.

Это была сущая правда. Любовь и второе материнство преобразили Максимильену. Она с улыбкой взглянула на Петра:

— Хорошо, ради Флориса я согласна взять на службу этого казака.

Царь ожидал, что Максимильена категорически откажется от услуг Федора Тартаковского.

Он подумал про себя: «Я никогда не пойму до конца женщин».

Но у Максимильены были свои причины, о которых она не хотела говорить Петру. Ее встревожили признания Ли Кана о письме императрицы к султану: в своей ненависти эта женщина была способна на все, и Максимильене были нужны верные люди, чтобы защитить себя и своих сыновей. Не желая понапрасну беспокоить своего любимого, она намеревалась принять необходимые меры предосторожности.

Каспийское море сверкало в лучах заходящего солнца. Солдаты суетились, готовясь к походу.

— Пьер, что это за толстые мешки? — спросила Максимильена, разглядывая нагруженные телеги.

— Козьи бурдюки. Я приказал положить в них этот черный цветок, который сам загорается.

— Зачем?

— Хочу, чтобы мои ученые исследовали его. У меня есть предчувствие, что от него будет во многом зависеть мощь России. Я открыл тайну Баку благодаря тебе, Максимильена.

Обратный путь оказался не таким тяжелым. Погода значительно улучшилась, и крепкие парни в солдатских мундирах шли вперед с песнями. Максимильена в своей берлине кормила грудью Флориса — тот раздирал ей сосок, но она смотрела на сына с гордостью и нежностью. Войска приближались к Москве, и молодая женщина заранее радовалась при мысли, что скоро увидит Адриана, по которому очень тосковала. Петр часто сходил с коня, чтобы посидеть с Максимильеной.

Грегуар с Ли Каном совершенно примирились, чтобы выступить общим фронтом против Федора Тартаковского, считая, что он втерся в доверие к госпоже. Но вот однажды вечером Ли Кан повздорил с несколькими солдатами, которые перебрали лишку. Грегуар отважно бросился на подмогу приятелю, однако дело могло закончиться для них плачевно, если бы не вмешался Федор. Казак хладнокровно выхватил саблю и стал бить драчунов по спинам, держа клинок плашмя. За три минуты он полностью восстановил порядок, выручив Грегуара и Ли Кана. Те поблагодарили его сквозь зубы, но Федор, оскалив рот в ужасной улыбке, более походившей на гримасу, ответил простодушно:

— Вы мои товарищи, и это свято! Моих друзей никто не должен обижать.

Грегуар и Ли Кан побагровели от стыда. С этого момента между тремя няньками Флориса установились наилучшие отношения.

Колокола Москвы трезвонят во всю мощь. Им вторит гигантский колокол императора Михаила, а звонница Успенского собора отвечает колокольне Ивана Великого, построенной в царствование Бориса Годунова. Кремлевские мортиры салютуют артиллерийскими залпами. Пышет огнем огромная царь-пушка, королева всех орудий, которая весит сорок тысяч фунтов.

Улицы заполнены народом. Водка течет рекой.

— Наш царь возвращается, он выиграл войну.

— Да здравствует наш батюшка!

Люди поют и танцуют. Женщины бросаются на шею солдатам и целуют их. Мужчины становятся на колени при виде кареты, которую сопровождают бояре в золоте и мехах. Ничто не может сравниться с этим изумительным зрелищем. От Троицких ворот до Кремля ликующий народ рукоплещет триумфу Петра Великого.

Перед императорской каретой идут трубачи, барабанщики, знатные вельможи — среди них князь Меншиков и граф Шереметев. Следом движутся конные полки семеновцев. На Царицыном лугу ожидает царя императрица, пришедшая с двумя дочерьми — Елизаветой и Анной.

Любовник Екатерины Ментиков известил ее о провале предприятия: султану действительно удалось похитить француженку, но та была спасена царем. Императрицу грызет тревога. Знает ли об этом Петр? Наконец вдали появляется карета; она подъезжает все ближе… вот отворяется дверца, и выходит Ромодановский. Екатерина вне себя от злости. Даже невзирая на праздничное торжество, Петр не пожелал расстаться с ненавистной царице француженкой. Затем к императрице, окруженной своими дамами, подходит князь Меншиков:

— Ваше величество, мы победили врагов и счастливы сложить эти знамена к вашим ногам.

— Дурак, — шепчет Екатерина с очаровательной улыбкой, чтобы дамы ничего не заподозрили, — ты ничего не сделал, чтобы убить ее во время путешествия! Когда меня нет рядом, ты превращаешься в полное ничтожество.

Меншиков, взглянув на Екатерину, подумал, что она отнюдь не похорошела — пожалуй, стала еще грузнее, а лицо только более побагровело. Возможно, еще есть время переметнуться в другой лагерь?

Екатерина повернулась к придворным дамам:

— Вернемся в царские покои.

Хрупкие миловидные царевны в нарядных платьях хотели было последовать за матерью, но та грубо оттолкнула их со словами:

— Садитесь в другую карету, дурехи.

— Матушка, — прошептала Елизавета, которая уже в десять лет обладала сильным характером, — если вы поедете к батюшке, нам хотелось бы сопровождать вас. Мы с Анной очень давно его не видели.

— Вашему батюшке на вас плевать. Вы всего лишь девчонки. А теперь замолчите, иначе я прикажу вас выпороть.

Елизавета взяла за руку Анну, которая была чуть выше сестры, и обе девочки, с трудом сдерживая слезы, направились к карете вместе со своими фрейлинами, воспитателями и шутами. Екатерина же села в предназначенный для нее экипаж из свиты лжецаря и знаком велела Меншикову занять место рядом.