Княжеские терема и боярские хоромы, как и множество церквей, производили неотразимое впечатление своей красотой и богатым убранством. Деревянные хоромы бояр возводились как многостенные и многоярусные строения. Их узорчатые крыльца, карнизы и окна украшали тончайшей резьбой и узорами, а шиферные кровли покрывали позолотой, отчего они «горели» на солнце, создавая поразительное по красоте зрелище. Все дороги и улицы Верхнего города выстилали плинфой и содержали в чистоте, а Боричев взвоз уже тогда был вымощен брусчаткой.

Киевляне слыли законодателями русских мод и всяческих украшений, а киевские ювелиры, чеканщики, портные и изготовители искусного узорочья славились не только во всех русских городах, но и далеко за пределами Руси.

Прекрасный знаток Древней Руси Н. К. Рерих посвятил «матери городов» — Киеву немало вдохновенных полотен и поэтических строк, пытаясь передать колорит тех времен. «Мужи Ярослава и Владимира, — пишет он, — тонко чувствовали красоту, иначе все оставленное ими не было бы так прекрасно… Вот терем:

Около терема булатный тын,

Верхи на тычинках точеные,

Каждая с маковкой-жемчужинкой.

Подворотня — дорог рыбий зуб,

Над воротами икон до семидесяти,

Середи двора терема стоят,

Терема все златоверхие,

Первые ворота — вальящетые,

Средние ворота — стекольчатые,

Третий ворота — решетчатые…

Платье-то на всех скурлат-сукна,

Все подпоясаны источенками,

Шапки на всех черны мурманки,

Черны мурманки — золоты вершки,

А на ножках сапожки — зелен сафьян,

Носы-то шилом, пяты востры,

Круг носов-носов хоть яйцом прокати,

Под пяту-пяту воробей пролети.

А вот как выглядел русский богатырь дружинный:

Шелом на шапочке как жар горит,

Ноженки в лапотках семи шелков,

В пяты вставлено по золотому гвоздику,

В носы вплетено по золотому яхонту,

На плечах шуба черных соболей,

Черных соболей заморских,

Под зеленым рытым бархатом.

А во петелках шелковых вплетены

Все-то божьи птичушки певчие,

А во пуговках злаченых вливаны

Все-то люты змеи, зверюшки рыкучие…

Предлагаю на подобное описание посмотреть не со стороны курьеза былинного, а по существу. Перед нами — детали, верные археологически. Перед нами в своеобразном изложении отрывок великой культуры, и народ но дичится ее. Эта культура близка сердцу народа: парод горделиво о ней высказывается.

Заповедные ловы княжеские, веселые скоморошьи забавы, мудрые опросы гостей во время пиров, достоинство постройки городов сплетаются в стройную жизнь. Верится, что в Киеве жили мудрые богатыри, знавшие искусство».

В центре «града Кия», или, как тогда говорили, на Горе, возникла большая площадь с примыкающим к ней торгом, называемым в летописи «Бабиным Торжком». Украшенная привезенными из Корсуни античными статуями и бронзовой квадригой, она стала местом смотров и парадов дружин, средоточием религиозно-церковной жизни и торговой деятельности. Здесь постепенно и обоснуется новая политическая партия, или блок, бояр, купцов и церковной иерархии, который со временем постепенно встанет в оппозицию самому князю. Одновременно завершалось строительство крепости, или детинца, известного в исторической литературе под названном «города Владимира».

За весьма короткий срок на Горе были возведены вокруг Десятинной церкви и на месте погоста дворцовые сооружения, боярские златоверхие терема, торговые дворы, проложены широкие улицы. Личная резиденция князя располагалась вне «града», в «оттином» (родительском) каменном доме, построенном при жизни Ольги. А поблизости от Десятинной церкви, как установлено недавно нашими археологами, воздвигли огромное по тем временам светское дворцовое сооружение. В нем, по всей видимости, и располагалась упоминаемая в «Повести временных лет» «гридница», в которой устраивались большие собрания и пиры княжеских дружин и «нарочитых мужей». «По вся неделя устави на дворе в гриднице пир творити и приходити боляром, и градем, и соцким, и десятским, и нарочитым мужем, при князе и без князя».

О роскошном убранстве и внушительных размерах гридницы рассказывается в арабских хрониках, в которых описывается, что «во дворе княжеском собиралось до 400 человек из храбрых соподвижников князя и его верных людей, они умирают при его смерти и подвергают себя смерти за него. Эти 400 человек сидят под его престолом (рядом с ним. — В. Р.), престол же велик и украшен драгоценными камнями. Когда он желает ездить верхом, то приводят его лошадь к престолу и оттуда садится он на нее, а когда желает слезть, то приводит лошадь так, что слезает на престол».

С этой самой поры Владимира, по-видимому, стали в народе величать «Красным Солнышком». Таким он и воспет в былинах:

Во стольном городе во Киеве

У ласкового князя у Владимира

Было пированьице, почестей пир

На многих на князей, на бояр,

На могучих на богатырей,

На всех купцов на торговых,

На всех мужиков деревенских.

Удивительный пример того, когда в истории кратчайший период запечатлевается на века в памяти народной, в отличие от долгих лет безвременья, которые обычно бесславно исчезают, канув в Лету.

Пиры и гульбища прекратились лишь в последнее десятилетие жизни Владимира Святославича. Их место заняли христианские посты и праздники, а народные игрища переместились в глубинные территории — отдаленные русские города и веси, проводились по местному обычаю, пока вовсе не трансформировались благодаря возрастающему влиянию церкви. Усиливалось классовое расслоение городского населения, имущественное неравенство отдельных его слоев.

Героическая эпоха Владимира Святославича, как справедливо замечает Б. А. Рыбаков, была воспета и феодальным летописцем, и народом потому, что политика князя совпадала в тот период с общенародными интересами.

В связи с бурным ростом населения Киева интенсивно застраивались прилегающие к детинцу площади и на Старокиевской горе, и у Днепра на Подоле. Здесь селятся камнетесы, плотники, ткачи, гончары, огородники. Основные строения были наземного типа — каркасно-столбовые и срубовые и стояли тесно — стенка в стенку. Поэтому улицы являли вид сплошных рядов или оборонительных заграждений.

Во всех концах на месте бывших кумирен и языческих требищ строились деревянные церкви, а в «граде Кия», там, где недавно возвышалась статуя Перуна, воздвигали храм в честь святого Василия, чье имя, как упоминалось ранее, при крещении принял киевский князь. Одновременно возвели самую грандиозную в то время церковь на Руси в честь Пресвятой Богородицы, получившую название Десятинной. Как раз на этом месте ранее находился дом варяга Иоанна и его сына Федора, ставших первыми русскими христианскими мучениками, погибшими за православную веру.

Как мы уже говорили, казначеем Десятинной церкви был поставлен грек Анастас, возведенный в сан епископа за оказанные князю услуги при осаде Корсуни. При нем началось интенсивное накопление церковных богатств — как денег, так и имущества, благодаря которым так скоро утверждалось экономическое и политическое могущество православной церкви на Руси.

Этот храм стал прототипом ряда русских церквей и соборов. По своим масштабам он превосходил многие из тех, что появились в дальнейшем, в том числе и Софийский собор, построенный при Ярославе Мудром. Десятинную церковь украшали лепные узоры и росписи византийского образца. Ее венчали двадцать пять глав, которые изнутри подпирались множеством каменных столбов, облицованных яшмой и другими самоцветами. Стены были расписаны фресками, а перед входом, по обе его стороны, установлены привезенные из Корсуни медные кони: получилась типичная греческая базилика, сочетавшая элементы античной и византийской архитектуры.