Вот Перуна подтащили к Днепру и, подняв на руки, бросили в реку. Толпа на мгновение смолкла, глядя на то, как идол сначала погрузился в воду, а затем снова появился на поверхности и медленно поплыл по течению, покачиваясь на волнах. И тут произошло то, чего никто не ожидал: людская масса пошла по берегу, провожая с плачем Перуна. По пути к ней присоединялись новые толпы, и так продолжалось в течение нескольких дней, пока статуя бога не достигла порогов и острова Хортицы. Там ее выловили из воды и поставили на берегу острова, где она стояла некоторое время, а затем, согласно преданию, была зарыта в землю. Еще долгие годы сюда совершалось паломничество сторонников прежней веры, а много веков спустя запорожские казаки, устроившие на острове свою крепость, объявили Перуна своим покровителем и защитником.
Летописец, рассказывая об оплакивании народом поруганного бога, не без горькой иронии подмечал: «Велий еси, господи, чюдна дела твои! Вчера чтим от человек, а днесь поругаем». Чему, мол, еще вчера поклонялись, сегодня предаем поруганию. Впрочем, это относилось не к самому народу, а к князю и боярам киевским, повелевшим в тот день всему населению Киева явиться на берег Днепра, угрожая объявить врагами тех, кто ослушается приказа. Именно так можно объяснить присутствие на богохульном мероприятии как христиан, так и язычников.
Отмена языческого культа проводилась постепенно и в других городах Киевской Руси, куда направлялись епископы вместе с дружинами не только для их охраны, но и для усмирения народных волнений и восстаний. Однако главным препятствием на пути распространения христианства являлись не языческие боги и идолы, а сами люди, остававшиеся верными старым культам, продолжавшие молиться домовым и лешим, поклоняться рукодельным домашним божкам и гадать по птичьему граю даже тогда, когда их обращали в христианство и обязывали платить подати церкви. Самыми стойкими были родовые и земледельческие культовые обычаи, регулировавшие жизнь не только сельского, но и городского населения. И среди них наибольшей популярностью пользовались русальные праздники и обряды в честь Купалы.
Поэтому на первых порах введения христианства на Руси приходилось думать не о всеобщем крещении народа, а о пропаганде новой веры ее миссионерами в разных городах и весях. Другая задача заключалась в том, чтобы поставить церковные преграды на путях старого языческого празднования и обрядности, для чего необходимо было пересмотреть весь годовой языческий календарь на основе христианской мифологии. На это ушли целые столетия, и первым шагом в данном направлении стало переоснование на христианский лад купальского празднования, имевшего преимущественное распространение в Среднем Поднепровье и в самом Киеве: пусть остается Купала, но если к нему приобщить культ Иоанна Крестителя, то получится нечто среднее, называемое Иваном-Купалой.
Таким образом, выходит, что крещение Руси — не какой-то единичный факт в истории русского православия, а многосложный и долговременный процесс христианизации восточных славян и поэтапного введения христианской церкви в Киевской Руси. И то, что летописцы называют «крещением Руси», на самом деле было христианизированным языческим празднеством, первым опытом модернизации купальского культа и использования его для приобщения населения к новой религии. Само купальсгво теперь принимало вид христианского праздника, посвященного Иоанну Крестителю — основателю обряда или таинства крещения первохристиан в реках-«иорданях», а языческий Купала превращался в Ивана-Купалу. Так происходило «крещение» населения не только Киева, но и других русских городов, когда туда приходили с вновь назначенным епископом княжеские дружины с воеводами во главе, рушили старых идолов и объявляли всех собравшихся христианами. Такие мероприятия многократно повторялись в купальский период с тем, чтобы само это новое установление стало привычным и общепринятым. Вот почему Иоанну Крестителю, или Предтече, было посвящено самое большое число православных поминальных и праздничных дней в году, как весенних, так и летних. И все же народное языческое купальство не только не исчезло, но продолжало жить в последующие периоды нашей истории, а само русское православие носило своеобразный характер «двоеверия», в котором органически соединялись элементы и церковные, и языческие.
В пользу нашей точки зрения говорит и такой существенный факт. В соответствии с церковными канонами крестильный обряд — это сознательный акт принятия человеком новой веры, который должен совершаться на строго индивидуальной основе, а посему массовое крещение населения, как церемония обращения в христианство одновременно сотен и тысяч людей, исключалось. И еще одна характерная деталь: в X веке еще не было принято крестить младенцев. Следовательно, устанавливаемые повсеместно многолюдные церемонии с водосвятиями могли рассматриваться лишь как предварительный этап подготовки жителей к последующему действительному обращению в христианство с соблюдением установленных церковью норм и правил.
Летописцы и церковные историки киевское «крещение Руси» представляют как «чудо» перехода целого народа в новую христову веру. Однако зададим вопрос: была ли в этом необходимость? Если, по свидетельству византийских хроник, в Киеве к тому времени существовало множество христианских церквей, а само его население чуть ли не наполовину было христианским, то и обращение в христианство должно было происходить как-то иначе и касаться не всего населения, а только его языческой части. Значит, дело заключалось не столько в крещении киевских жителей, сколько в приобщении к купальскому празднованию самих церковников по образцу и примеру их предшественников в обеих частях Римской империи, соединивших Дионисии, Сатурналии и Янусовы празднования с днями прославления Иисуса Христа, Иоанна Крестителя, Божьей Матери и других христианских святых.
В какой день, где и как происходило крещение киевлян — остается вопросом вопросов. Летописные версии не дают на него сколько-нибудь вразумительного ответа. Церковные историки также не в состоянии дать полную картину этого события. Они лишь предполагают, что церемония происходила 1 августа по старому стилю, относя ее подальше от купальского дня.
Действительно, если бы крещение совпадало с днем Купалы, то и незачем было издавать княжеский указ о том, чтобы все киевское население вышло на берега Днепра и Почайны. Ведь и без того оно привыкло устраивать здесь свои купальские игры, а кто не принимал в них участия — обливался водой у своего дома, как об этом рассказывает автор Густынской летописи. Да и сам указ киевского князя, если таковой существовал: «Если не придет кто завтра на реку — будь то богатый, или бедный, или нищий, или раб, — будет мне врагом», представляется неосуществимым по той простой причине, что невозможно за такой краткий срок оповестить жителей Киева, его пригородов и урочищ. Да и мыслимо ли собрать вместе и осуществить принудительное крещение столь большого числа людей, сильно различающихся по социальной принадлежности и роду занятий — от богача до раба? Вопросов более чем достаточно.
Вот как описывает летописец устроенное Владимиром крещение киевлян: «На следующий же день вышел Владимир с попами царицыными и корсунскими на Днепр, и сошлось там людей без числа. Вошли в воду и стояли там одни до шеи, другие по грудь, молодые же у берега по грудь, некоторые держали младенцев, а уже взрослые бродили, попы же совершали молитвы, стоя на месте». То, что рассказывает о крещении автор в летописи, очень похоже на обыкновенное купальское празднование. И он вводит элементы фантастики, аллегории, экзальтации, чтобы как-то сгладить земную прозаичность обряда, подчеркнуть его необычность, торжественность: «И была видна радость на небе и на земле по поводу стольких спасаемых душ, а дьявол говорил, стеная: «Увы мне! Прогоняют меня отсюда! (Под дьяволом подразумевается язычество. — В. Р.). Здесь думал я обрести себе жилище, ибо здесь не слышно было учения апостольского, не знали здесь бога, но радовался я служению тех, кто служил мне. И вот уже побежден я невеждой, а не апостолами и не мучениками, не буду же царствовать более в этих странах».
