Рыгор бесцельно вышел на улицу с бутылкой в руке, подошёл к будке дяди Гени, уже опустевшей, вернулся назад, покурил. Полистал свои тетради с каталогом запчастей, но заниматься не хотелось. Посмотрел на спящего Лявона, отвернулся. Он опустился на корточки рядом с денежной кучей и стал перебирать пачки, то и дело отпивая из бутылки. Банкноты немного отличались по размерам, но в темноте было неясно, где доллары, а где рубли. Постепенно к Рыгору вернулось хорошее настроение. Он думал о своей новой жизни, что, строго говоря, она началась сегодня, но по-настоящему начнётся с завтрашнего утра. Завтра всё будет по-другому.

Глядя на ровно дышащего Лявона, он тоже почувствовал желание лечь и закрыть глаза. То ли от крепкого пива, то ли от богатого событиями дня на него накатила усталость и слабость, в голове что-то неприятно пульсировало. Рыгор встал, выключил свет на «кухне», а потом прилёг прямо на денежную кучу. Он долго ёрзал и поворачивался, но вскоре ему удалось устроиться удобно.

Лявон проснулся в жаркой темноте, разбавленной бледно видневшимся проходом в соседний гараж. Тело за ночь стало ватным. Он встал, и голова закружилась, а ноги чуть не подогнулись от слабости. Нос чем-то заполнился изнутри, и дышалось только ртом. Глаза резало, как будто в них насыпали мелкого песочка. «Что со мной?» — вяло удивился Лявон. Он всмотрелся в темноту гаража и разглядел Рыгора, спящего на полу, на куче денег. Лявон прошёл к выходу. Было раннее утро, солнце ещё не поднялось, воздух мутно серел. Он снял брюки, висящие на полуоткрытой створке ворот, и надел их, мятые, но приятно сухие и прохладные. Голова снова закружилась. Он сделал несколько шагов и опустился на землю, прислонясь спиной к гаражу. Из правой ноздри вдруг вытекла тёплая струйка и щекотно замерла на верхней губе. Лявон вытер её тыльной стороной ладони и понял, что простудился. До сих пор с ним никогда такого не случалось, хотя он иногда видел простуженных людей. На память ему сразу пришёл тата, чихающий и сморкающийся, по рассказам Рыгора, на протяжении нескольких лет. В этот момент из гаража послышался глухой кашель. «Ну вот, и Рыгор тоже. Надеюсь, от этого можно как-то избавиться… — с тоской подумал Лявон, — Что толку от всех велосипедов и телефонов, если я буду соплив…» Образ хуторянки сгустился перед его глазами, и у Лявона от её красоты и от жалости к простуженному себе навернулись на глаза слёзы.

В полном упадке сил он сидел у гаража, дыша полураскрытым ртом. Горячая голова, казалось, всё увеличивалась в размерах. Мысли стали неповоротливыми и вязкими, но как будто приобрели новый характер и способность видеть всё под другим углом. Наблюдая, как вокруг постепенно светлеет, Лявон чувствовал, что вот-вот уловит и поймёт что-то необычайно важное. Подушечкой пальца он тёр трещину на асфальте, получая неожиданное удовольствие от её шероховатости. От асфальта отшелушивались полупрозрачные песчинки, прилипали к влажной от слабости коже, и Лявон подносил руку к глазам, чтобы разглядеть их. В гараже время от времени натужно кашлял Рыгор. Лявон направил в его сторону комковатый поток своих мыслей и наблюдал, как они с неодинаковой скоростью пробираются сквозь ворота и кирпичную стену, огибают колонки, пластинки, проигрыватели и кружат впотьмах над денежной кучей. Мысли неспешно спускались к спящему посреди кучи Рыгору, и по мере их снижения Лявон осознавал всю глупость и унизительность своего пребывания здесь, с этим чуждым человеком. Жизненная сила, энергия и активность Рыгора отравлялась его грубостью и фамильярностью. Банк? Да, без Рыгора он никогда бы не ограбил банк. Они были полезны друг другу. А теперь нужно забирать свой рюкзак и уходить. Захотелось домой, на мягкую кровать. Он обнял колени руками и положил на них голову, ощутив её пульсирующий жар. Но что делать с деньгами? Нести их в ЦУМ? Чтобы один из троицы продавцов взял их, пошёл в подсобку и выкатил оттуда велосипед?

Снова послышался кашель, на этот раз особенно длинный, а затем шаги, громкие глотки, звук сминаемой пластиковой бутыли. Некоторое время было тихо.

— Лявон! — хрипло и тревожно позвал Рыгор из гаража.

«Волнуется, что я убежал украдкой?.. И зачем я ему вообще нужен?» Рыгор появился в воротах, босиком, в одних трусах, и Лявон смотрел на его голый светлый живот, круглящийся над трусами. Но Рыгор, похоже, волновался совсем по другому поводу, он смотрел на Лявона совершенно дикими глазами.

— Что с тобой? — спросил Лявон.

— Я отрубился на целую ночь, — глаза Рыгора округлились и походили на блюдца, как у собак, охраняющих огниво в сказке Андерсена.

— И что? Выспался?

— Раньше мне никогда не хотелось спать, — голос его был подозрительно ровен.

— Никогда не хотелось? Странно. Приснилось что-нибудь? Кошмар?

— Если б кошмар. Я бы рад был кошмару. Мне машины приснились. И бабы. Бабы ехали в автобусах и в машинах. И старые, и молодые, и девочки совсем.

Лявон отвёл глаза и утёр пальцами сочащийся нос. Что неприятного могло быть в таком сне? Возможно, женщины — слово «бабы» его раздражало — женщины на машинах как-то мешали Рыгору во сне или вели себя агрессивно?

— Они тебе досаждали?

— Ты что, не понимаешь?! — Рыгор схватил Лявона за плечо. Лявон оторопело смотрел на него. — Бабы! Машины! До меня только сейчас дошло!

— Что до тебя дошло? Пусти меня.

— Не будь тупарём! Ты посмотри вокруг! Ни одной бабы! Ты хоть раз в жизни бабу живую видел?!

Лявон высвободил плечо, ему было больно.

— Ты хоть раз в жизни машину видел? — голос Рыгора задрожал. — Я наверное с ума сошёл… Или сплю… А бабы и автобусы — сон во сне.

Он закашлялся. Лявону не раз приходилось читать о бреде, который начинается при высокой температуре, но как остановить бред? Хинин? В то же время слова Рыгора посеяли в Лявоне беспокойное сомнение, но он постарался в это не вдумываться. Скоро приступ кашля кончился; Рыгор прислонился лбом к воротам, обнял голову руками и молчал. Лявон попробовал поговорить с Рыгором логично:

— Так ты давно женщин не видел? А как же твоя жена и дочки? Сам же рассказывал, что у тебя жена и дочки, и что в квартире тесно? Что вы с женой мечтаете купить квартиру и жить отдельно от родителей?

Рыгор со злобным лицом повернулся к Лявону и замахнулся на него кулаком:

— Чёртов тормоз! А не ты разве рассказывал мне о своей тётке? Теперь вспомни, видел ты её когда-нибудь или нет!

Тётка? То есть тётушка? Обычно Лявон никогда о ней не думал. Сейчас, осторожно начав ощупывать её отростками свой тестообразной мысли, он обнаружил полную пустоту. Было только само слово «тётушка», полая оболочка, похожая на яичную скорлупу, но лишённая всех свойств скорлупы, таких как вес, хрупкость, гладкость, белизна. Лявон встряхнул головой, словив себя на том, что такие мысли тоже очень напоминают бред. Из носа снова вытекла капля. Надо вернуть думание в более практическое русло. Когда он видел тётушку в последний раз? В полной оторопи Лявон вдруг понял, что никогда. Ни лица, ни фигуры, ни голоса, ни вязаной кофты. Кроме двери в её комнату, всегда закрытой, в памяти не было никаких образов, никаких сцен. Лявон повторил про себя несколько раз: «тётушка, тётя, тётка» но добился лишь того, что слово потеряло всякий смысл и превратилось в пустой звук без значения, звучащий затхло и неприятно.

— Ну так что? — Рыгор тряхнул Лявона за плечо. — Есть тётка или нет?

— Похоже, что нет, — растерянно отвечал Лявон.

— С тобой всё ясно. У дяди Гени ещё жена была, вдруг он что-то знает! — Рыгор побежал к сторожке дяди Гени, забыв, что тот появляется только к обеду.

Бегущий мимо гаражей в красных трусах и с выпирающим животом Рыгор выглядел комично, и Лявон даже заулыбался сквозь сопли. Где-то вверху поднималось солнце, делая воздух золотистым и прозрачным, и первый луч уже осветил жестяные крыши. Лявон вытянул руку, но не достал до луча, он был ещё слишком высоко. Значит, тётушки нет? Это очень странно, конечно, но зачем так переживать? Хотя Рыгору сложнее: одно дело тётушка, а другое дело жена с дочками…