Лявон мрачно отказался. «Рыгор — совсем дурной. И зачем ему этот Пилип?» Он покрутил ручку, опустил стекло и, высунув лицо наружу, вдохнул вечерний воздух. После рёва двигателя от тишины звенело в ушах.

Лявона разбудил хлопок двери. Рыгор с размаху уселся на водительское сиденье и протянул Лявону большой помидор. В подоле его футболки лежало ещё несколько таких же помидоров, с десяток огурцов и много мелких синих слив.

— Нету его, блин. А мне поговорить с ним надо… — он раскрыл бардачок перед Лявоном и выгрузил туда добычу. — Думаешь, я так, ради смеха сюда приехал? Нет, брат. Понимаешь, я его, Пилипа — до того как сел — упросил починить телефоны в городе. Расписал всё в красках — гражданский долг, ответственность, благо для народа. А он и поверил, наивный. Да и сам я наивным был, пока в тюрьме не подержали. То есть в музее — ну ты понял. Им благо народа побоку! Закон их долбаный им важнее. Так вот и хотел Пилипу сейчас сказать, что вся эта затея с телефоном — полный отстой. Чтоб он даже и не думал шевелиться. А его, видишь ты, и нету. Наверное, уже на АТС… Ну что, поехали за город?

Рыгор включил фары, завёл двигатель и стал разворачиваться.

— Да что телефоны! Телефоны — херня. Он же, Пилип, всё о смерти думает, готовится. А смерти-то и нет! Вот о чём надо ему сказать!

— Благая весть… Благовещение, — пробормотал Лявон, задумчиво нюхая свой помидор.

Он слушал речь Рыгора вполуха, пытаясь словить за хвостик приснившийся сон, уже ускользающий — кажется, это было что-то очень важное. В молчании они покатили по сумеречному городу, возвращаясь той же дорогой, которой приехали. Минут пять спустя Рыгор сообразил, что можно было попасть за город более коротким путём, по Раковскому шоссе, на Гродно, но разворачиваться было уже поздно.

Когда впереди снова показалось тёмное здание банка, Лявон воскликнул:

— Я вспомнил свой сон! Мне приснилось, что банк — это заколдованное место. Аномальное. Всё сходится! Смотри: раз там есть и деньги, и машины — которых в обычном мире не существуют — то там вполне могут быть и женщины! Поворачивай. Вернёмся и обыщем всё! Кстати, может, этот директор и есть женщина?!

— Да ладно, успеем, — сказал Рыгор, проезжая мимо поворота к банку. — Поехали уж за город, а то совсем темно станет, ничего не разглядим. А спать вернёмся в банк, чтобы наша директорша не заскучала в одиночестве. Я помню, у него там запасы сухого пюре имелись, а я бы не прочь подкрепиться!

— У тебя одно на уме, — засмеялся Лявон и запел «Липу». Рыгор, как умел, подхватил.

Мимо проплыли последние дома спальных районов, приземистая глыба гипермаркета, и вот, поднырнув под мост кольцевой дороги, автобус помчался по Брестскому шоссе.

В давно наступившем молчании Рыгор гнал машину вперёд и вперёд. Сначала по обеим сторонам дороги бледными тенями проносились склады, дачи, заправочные станции, а потом остался только чёрный лес, подступавший к асфальту всё ближе и ближе. Снаружи уже совсем стемнело, и незаметные прежде спидометры и тахометры, окружающие Рыгора, теперь приобрели значительность, проявив свои таинственные бледно-зелёные контуры. Двигатель уверенно и мощно урчал внизу, передавая сквозь сидение приятную вибрацию. Проплывали фонари — мягко светящиеся шары воздуха, высоко на невидимых ножках — нарастали, освещали кабину и пропадали сзади. Лявон щурил глаза, и тогда из центра шара вырастала тонкая четырёхлучевая звезда, похожая на компас со старинных карт. Лявон ждал, когда Рыгор скажет «Ну что, прокатились? Ничего особенного? Поворачиваем?» или что-то вроде, и был готов согласиться, но Рыгор с видом морского волка смотрел вперёд, серьёзно сжимая руль. Похоже, ему просто нравилось ехать. Наконец они заговорили одновременно:

— Слушай, Рыгор…

— Чёрт…

— Что чёрт?

— Да бензин кончается! Видишь, там красная фигуля горит. Затупил я, не посмотрел сразу, — Рыгор взглянул виновато. — А что ты хотел сказать?

— Может, поедем назад? А то бестолково получается — всё равно не видно ничего. Лучше завтра днём приехать. Заодно заправимся.

Рыгор кивнул и стал плавно тормозить. Последний фонарь, быстро приближающийся, резко замедлил свой рост и застыл на месте, излучая ровное сияние. А когда Рыгор, уже закручивая руль для разворота, в очередной раз переключил скорость, двигатель заглох. Повернув несколько раз ключ в замке зажигания, Рыгор откинулся на сиденье и с досадой хлопнул себя по коленям.

— Приехали! Ну что… Пойду, посмотрю в багажнике — а вдруг там запасная канистра. Инкассаторы — люди запасливые.

Он открыл дверь, от чего в потолке кабины зажглась слабая жёлтая лампочка, и выпрыгнул в темноту, через мгновение появившись и пропав в свете фар. «Так и знал, что будут неприятности», — подумал Лявон и поёжился, устраиваясь поудобнее в углу между сиденьем и дверью.

— Слышь! Тут полная машина денег! — донёсся до него голос Рыгора.

— Да, сейчас это особенно важно, — вяло съязвил Лявон себе под нос.

За этот долгий день он очень устал, и теперь ему наконец стало всё безразлично. Смутно вспомнилось, что он не пил сока целый день, сглотнулось. Он закрыл глаза и начал дремать, прислонив голову к боковому стеклу. Но не прошло и минуты, как Рыгор стукнул костяшками пальцев в стекло снаружи.

— Снова спишь?

Лявон вздрогнул и поднял голову. Веки слипались, кабина двоилась, и он, зевая, стал тереть глаза кулаками. Автобус качнулся, и он понял, что Рыгор снова сел на водительское место.

— Нету там бензина. Зато денег много. Инкассаторы — не бедные ребята! — голос Рыгора был оптимистичен и бодр. — Ну, что делать будем? Пошли, прогуляемся до ближайшей бензоколонки!

— Давай завтра, — предложил Лявон, с неудовольствием отметив просительность своей интонации. — Я устал и спать хочу. Да и поздно уже, темно.

— Вот скажи мне, Лявон, — с неожиданным озлоблением сказал Рыгор, — Ты сейчас будешь спать, а мне что делать? Балду гонять? Какого хера вообще ты постоянно спишь? Никто не спит, а вот ты всё время спишь! Вот объясни мне!

— А сам? Почему ты постоянно жрёшь? — вспылил в ответ Лявон, с силой выговорив несвойственное и неприятное ему, грубое слово «жрёшь». — Ты хоть одного человека видел, который жрёт? И от тебя потом крошки, и этот мерзкий жир на губах, и гнусный запах пива! Я удивляюсь, как тебе не унизительно проглатывать в себя эту пережёванную, смоченную слюной дрянь?

Глаза Рыгора загорелись, кулаки сжались, и всё его тело превратился в пружину, как в день последней ссоры с татой. Он почувствовал, что сейчас одним ударом вомнёт Лявону лицо, нос хруснет, кровь брызнет, но тот сказал:

— Вспомни, кто вытащил тебя из тюрьмы? На твоём месте я вёл бы себя немного скромнее, хотя бы первое время.

И Рыгор сдулся, как воздушный шарик.

— Извини, брат.

Они помолчали с минуту, глядя в разные стороны, и Рыгор повторил:

— Извини. Давай, спи, раз тебе хочется. Ты спи, а я за бензином схожу. И сока тебе прихвачу.

Лявон хмыкнул. Рыгор примирительно тронул его за колено и тихонько запел песню, какую-то новую, которой Лявон раньше не слышал. Кажется, слова походили на немецкие, но это был не Шуберт. Ссора опала, сгладилась, показалась смешной и бессмысленной. Лявон подтягивал мычанием. Стало хорошо и спокойно, хотя в песне чувствовался явный привкус тревоги. Кончив петь, Рыгор подмигнул Лявону и выпрыгнул в темноту. «Эй, Рыгор, кто это был?» «Малер. Я его много знаю, потому что он симфонический. Тоже работает, да? Попоём ещё!» Хлопнула дверь, свет в кабине погас, и таинственные зелёные кружочки и стрелочки приборов проявились снова.

Когда Лявон проснулся, в кабине было уже светло, а окна сплошь запотели. Мельчайшие серые капельки. Он провёл тыльной стороной ладони по лобовому стеклу, и под его рукой собрались ручейки, потекли вниз. Снаружи было ясное ранее утро, низкое ещё солнце освещало только верхушки елей по правой стороне дороги. Лявон открыл дверцу, спрыгнул на дорогу и будто окунулся в холодную воду — до того свежим был воздух. Он вдохнул его чистую струю, и по коже побежали зябкие мурашки, в засиженных ногах закололо.