Теперь воздух стал прохладным, и Лявон даже застегнул верхнюю пуговицу рубашки. Показалась одна, другая, третья звезда, а потом они высыпали сразу все. Лявон смотрел на вечернее небо, но растворяться в нём ему мешало беспокойство. Он тревожился до тех пор, пока не увидел мягко проступающие в сумерках светлые стены с жёлтыми квадратиками окон. Это был домик, очень похожий на домик Алеси — без забора, с треугольной крышей, с трубой посередине. Он сбавил скорость и направил колёса к крыльцу. Звонок громко дребезжал на ухабах, и Лявон, обычно сердившийся на этот звук, сейчас радовался ему, стесняясь стучаться в дверь и рассчитывая быть услышанным хозяевами вот так, как будто не нарочно.

Дверь отворилась, и на крыльцо вышла черноволосая фигура в белом платье. «Алеся!» — ёкнуло у Лявона в груди. Пронеслась мысль, что он каким-то чудом сделал крюк и снова оказался у её хутора. Он подъехал ближе и остановился, зажав раму между ног.

— Ты кто? — спросила девушка. Кажется, это была не Алеся.

— Меня зовут Лявон. Ехал к бабушке и заехал куда-то не туда. Куда меня занесло, подскажи?

— Необычное у тебя имя, Лявон. Ты из Киева? — отвечала она глубоким певучим голосом, — Меня зовут Зоряна. Хочешь напиться?

Лявон мелко потряс головой — его охватило сильное чувство дежавю. Он отказался от воды и всматривался в лицо Зоряны, плохо различимое в полутьме. Пахло далёким костром, а может полынью. Откуда-то из ночных полей донёсся чуть слышный смех, обрывок песни.

— Кто это? — Лявон повернул голову в темноту.

— Дивчины поют.

Они помолчали. Там, откуда долетала песня, мерцал огонёк — дивчины зажгли костёр. «Водят хоровод. И все точь-в-точь такие же, как Алеся, — подумалось Лявону. — Но это просто подло! Это насмешка и издевательство!» Он снова попытался разглядеть Зоряну, а она приоткрыла дверь и позвала его:

— Пойдём! Ты голодный, напевно? Оставайся у меня ночевать, завтра уже к бабусе поедешь.

Лявон оставил велосипед у крыльца и поднялся в дом, удивляясь музыкальности здешних обитательниц. Внутри оказалось ярко и чисто. На белых стенах пестрели расписные тарелки, тканые коврики, сухие венки, репродукции маринистов; на столе, на подоконниках и на комоде стояли свежие букеты полевых цветов и множество мелких фигурок — костяных, фарфоровых, стеклянных.

— Вот и хлебушек сейчас подоспеет!

Улыбаясь, Зоряна усадила Лявона за стол с вышитой скатертью, а сама нагнулась к широкой печи и что-то двигала в глубине. Лявон с облегчением отметил, что на Алесю она походила только волосами. Фигура у неё была тяжелее, лицо — скуластее. Лявону не терпелось узнать, куда он попал, но спрашивать напрямую и выглядеть чудаком не хотелось. Пришлось хитрить: он спросил, есть ли у неё телефон, и она с некоторой обидой (думаешь, здесь у нас совсем цивилизации нет?) показала ему на жизнерадостно-жёлтый аппарат.

— Можно позвонить от тебя в Минск? Я только скажу твой номер своему другу, а он перезвонит.

Зоряна замахала руками: пусть даже не думает перезванивать! Разговаривайте, сколько хотите. Она не знала телефонных кодов и принесла увесистый синий справочник, смахивая полной ладонью пылинку с обложки. Лявон опустил толстый том на колени, открыл, и сомнений не осталось — Украина. Он набрал номер Пятруся, и тот снова взял трубку после первого же гудка. Зоряна занималась хлебом, и Лявон вполголоса описал Пятрусю свою поездку. Пятрусь вскричал: «Украина? Прекрасно!» — да так громко, что Зоряна оглянулась с удивлённой улыбкой.

— Лявон! — радостно восклицал Пятрусь, — Вы знаете, что Сильвестров, автор наших с вами песен — именно украинский композитор? У меня родился просто роскошный план! Лявон, вы должны отыскать там Сильвестрова. Слышите? Этот человек владеет ключом к тайнам бытия!

— Да как же я отыщу его, Пятрусь? Сами подумайте. Если б хоть адрес знать.

— Проща-ай, сви-ите, проща-ай, зе-емле… — вместо ответа Пятрусь громко, с энтузиазмом запел одну из их любимых песен.

— Какой весёлый у тебя друг! Поёт по телефону, — засмеялась Зоряна, — Что это он поёт?

— Лявон! Что я слышу! — ахнул Пятрусь, — У вас там женский голос? Это правда? Дайте, дайте же мне с ней поговорить!

Лявон, раздражённый абсурдностью ситуации, протянул Зоряне трубку и в сердцах встал. Пятрусь что-то вещал ей, а она хохотала, уперев руку в крепкий бок и закидывая голову. Потом они запели дуэтом «Прощай, свите», и Лявон невольно заслушался её низким, но удивительно нежным голосом.

Когда песня была допета, Зоряна протянула трубку Лявону, но он покачал головой. Разговаривать ему не хотелось. Он выглядел таким уставшим, что Зоряна без лишних вопросов постелила ему в соседней комнате кровать. Лявон разделся, сложил одежду в ногах и опустился в постель. Перина приняла его мягко, прохладно и глубоко. «Нарушения топологии, — лениво думал он, нежась кожей плеча о подушку. — Нелинейность пространства. Час-другой езды на велосипеде — и ты уже в неведомых краях. Но кто готов определить, есть нарушение или нет? Кто измерит линейность? Где эталон?» Он вспомнил, как во время последнего посещения банка разжился картой мира, и она наверняка лежит в рюкзаке. Завтра, завтра.

Бодро шагая в сторону Варшавы, Рыгор вспоминал прелести Эвы и удивлялся её необъяснимой застенчивости. «Хорошая девка! Но этот её Яцек-Воццек… Ну и ладно. Зачем мне лишние проблемы? Найду другую полечку, ещё получше». Под воздействием пива и лесного воздуха его мысли принимали серьёзное направление. «А ведь и правда — жену надо искать. Шутки шутками, но чего зря время терять?» И постепенно в его воображении нарисовалась сцена из недалёкого будущего, в которой он сидел в мягком кресле, посасывая солёные волокна сушёной рыбки, потягивая холодное пиво, а рядом с плитой, в туго затянутом переднике, хлопотала Эва. Густо пахло варёной свёклой и чесноком, стучал по разделочной доске острый ножик. Эва распрямлялась, смеялась ему, влажной рукой убирая со лба золотистую прядь. Вбегали две маленькие девочки в розовых платьицах и гольфах, хохотали и карабкались к нему на колени. Звучал… Кто же звучал? Брукнер? Он почувствовал, как к горлу подступает комок, а в уголках глаз набухает горячее. Чтобы отвлечься, Рыгор громко запел «Der Wanderer».

Вокруг лежали роскошные тёмно-зелёные дубравы, а под ногу то и дело попадал крупный жёлудь в шероховатой шапочке. Время от времени в отдалении начинала отсчёт и замолкала кукушка, один раз через дорогу перелетел чёрный дятел. Солнце уже не пекло и стояло низко над деревьями. Ночевать в лесу не хотелось; Рыгор решил немного отдохнуть и проверить, что вкусного положила ему в рюкзак Эва, а потом ускориться и прийти куда-нибудь до наступления темноты. Облюбовав один из ближайших дубов, росший на небольшом пригорке, он свернул на обочину и, пересекая полосу высокой травы, чуть не наступил на большой и толстый гриб-боровик. Повинуясь охотничьему инстинкту, он тут же нагнулся и сорвал его. Плотный, упругий, липкий гриб пах волшебно, и Рыгор зажмурился от удовольствия. Но что с ним теперь делать? Он растерянно осмотрелся и заметил неподалёку ещё два боровика, чуть поменьше. «Разведу костёр, поджарю! Не пропадать же добру», — Рыгор снял с плеч рюкзак и расчистил ногой от листьев площадку для костра.

Он уже нанизывал грибы на прутик, шляпки отдельно, а ножки отдельно, и наклонял голову, избегая синеватого дыма, когда вдали послышался звук мотора. «Неужели Эва передумала и хочет меня подвезти?» Но двигатель был явно не фиатовский. Звук приближался; Рыгор встал, сжимая дымящийся шашлык. Из-за поворота вылетел небольшой джип, поднимая за собой мутное облако пыли. Рыгор подался к дороге, махая рукой. Джип заметил его, затормозил, остановился рядом. Пыль медленно оседала. За рулём сидела другая женщина, не Эва — крашеная, с холодным лицом и тёмными очками.

— До города подбросишь? — спросил он весело в опустившееся стекло.

— Мы, кажется, незнакомы. Почему вы обращаетесь ко мне на «ты»? — с претензией в голосе сказала женщина и двинула правой рукой, собираясь включить передачу.