Даже пикировка с прессой только разжигала и поддерживала интерес к головокружительным странностям «божественной» Сары: к гробу розового дерева в спальне, к гонорарам, романам, туалетам и многочисленным дарованиям. Никого ведь не интересовало частное мнение Родена о скульптуре Сары Бернар: «Это халтура, и публика дура, что ее смотрит». Журналы публиковали снимки Сары в мужском костюме, с инструментом в руках, не забывая отметить, что ее наставником в изобразительных искусствах был сам Гюстав Доре. Подозревали, что пожар, погубивший ее квартиру на улице Обер, где были и дорогая мебель, и предметы искусства, подстроила сама владелица: это могло быть полной газетной чепухой — однако в духе и образе поведения Сары Бернар. Здесь «все на продажу», как потом это было с Мэрилин Монро, Элвисом Пресли, Майклом Джексоном и другими жертвами массовой любви. Современники чутко уловили, где Сара научилась извлекать выгоду из себя — в Америке, тогда уже это назвали «американизмом». Там, за океаном, Сара вкусила полновесные плоды рекламы, которые ей, европейской актрисе, были в новинку За 25 центов продавали книжицу о ее любовных историях. Сплетни превышали всякую меру. Например, сочинили, что у нее четверо детей от четырех мужей. Она откликнулась мгновенно через газету: это абсурд, но это много лучше, чем иметь, как некоторые женщины в этой стране, четырех мужей и ни одного ребенка. Помещали сравнительные портреты: худая Сара по приезде в Америку; пухлая дама после шести месяцев пребывания в ней. Рассказывали анекдот о ковбое, который проехал триста миль и с пистолетом в руках отвоевал себе место в зрительном зале, а перед тем как войти в него, осведомился, что, собственно говоря, делает эта Сара — поет или танцует?

Сценические характеры, покорившие несколько поколений, держались на одной, тщательно отделанной и мастерски разработанной черте — женской слабости, имевшей мало общего с сильной волей, необыкновенной целеустремленностью, кокетливым обаянием, а подчас и коварством реальной Сары Бернар. Собственные болезни и искренние поступки в равной степени служили рекламе, они представляли публике сверхоригинальную, неподражаемую женщину своего времени. И напрасно было бы высчитывать, сколько души вложено в устройство госпиталя в Одеоне (в 1871 году) и сколько в этом позы, или что влекло уже пожилую и нездоровую женщину на поля сражения в 1914, чтобы петь для солдат «Марсельезу».

Генри Джеймс, великий романист и психолог, автор романа «Женский портрет», сравнивал Сару Бернар с дворцом, в котором много окон. В ней действительно было много показного, много правд, много обманов. Возможно, она первой из плеяды «звезд» стала жертвой собственного образа, сквозь который — этот имидж великой, божественной, несравненной — уже не добраться до человека, до его сокрытого от нас мира. Во всяком случае Эдмон Ростан, знавший ее очень хорошо, посвятивший ей три пьесы, раздражался, когда слышал были и небылицы о Саре. В ответ на них он однажды описал рабочий день актрисы и владелицы театра: это репетиции по нескольку часов спектакль где она «играет в каком-то бешеном исступлении» бдения до глубокой ночи с коллегами обсуждение всех текущих дел, прием посетителей ответы на письма, а дома уже глубокой ночью, — чтение новой пьесы «Вот — завершает Ростан — Сара, которую я знал. Я не знал другой той с гробами и аллигаторами. Я никакой другой Сары не знал кроме этой Это та Сара, которая работает И это — самая великая»

Никак нельзя обойти в этом предисловии и русские гастроли Сара приезжала в Россию три раза — в 1881, 1893 и 1908 годах Каждый раз «Москва вставала на дыбы» как писал А.П. Чехов по поводу первых гастролей. То же самое происходило в Одессе, Киеве и Петербурге Картина скандала (или триумфа), сопровождавшего актрису во всех турне, повторяется и здесь, но с русскими особенностями. Публика ночами стоит на морозе в ожидании билетов Купцы устраивают роскошные приемы, подносят дорогие подарки. Молодой Чехов в двух фельетонах, напечатанных в журнале «Зритель» изображает «пятую стихию», «тысячу раз известную Сару Бернар» и автора — одного из тех доведенных до прямого сумасшествия зрителей, которому уже на вокзале «помяли бока и оттоптали ноги» Смешная и пошлая суета вокруг знаменитости (и кто в ней больше виноват — кумир или поклонники?) распространяется во всех слоях общества. Александр III в ответ на поклон Сары Бернар галантно замечает, что это он должен делать перед ней реверансы. Театры, где она выступала в первый приезд, — Большой в Москве, Мариинский в Петербурге, — переполнены, «съезд — размеров ужасающих». В Одессе в карету «жидовки» бросили камень, а потом этот одесский булыжник, покрытый лаком, лежал у Сары в кабинете на письменном столе.

Но публика глазеет, а знатоки вглядываются, ждут искусства Перед вторым посещением России Сару опередила Элеонора Дузе, ее вечная соперница. Наплыв знаменитостей делает русскую публику особенно разборчивой. Единодушия не было Оставим в стороне нарочитый юмор А. П. Чехова, подписавшегося «Антоша Ч.», — он, начинающий фельетонист, заимствует тон и факты (делая много ошибок) из разных популярных источников, из прессы, которая сама отчасти сочиняла вздор и сама же потом его высмеивала. Оставим недобрый юмор издателя «Нового времени» А. С. Суворина, который придумал заголовок «Сенбернардский вопрос» Чехов и Суворин явно не поклонники такой театральной манеры, хотя неожиданным образом впечатления от парижской «дивы» отразятся в драме «Иванов», начатой в конце восьмидесятых. Жена главного героя — еврейка Сарра, умирающая от чахотки, подобно героине Сары Бернар Маргарите Готье Кроме фельетонов о гастролях писались вполне серьезные, основательные статьи Более того, снова и снова бурлит полемика об актерском искусстве вообще, возобновлявшаяся по приезде прославленных актеров, особенно французских. Многим критикам игра Бернар кажется «показной», «неестественной», «фальшивой» Парижская рафинированность после таких русских талантов как М. Н. Ермолова, Г. Н. Федотова, М. Г. Савина, В. Ф. Комиссаржевская, кажется насмешкою над искусством, превращением его в фокусы. Так полагал И. С. Тургенев. В то же время К. С. Станиславский, апостол новой театральной правды враг представленчества, на практике лютый враг всякой эффектной декламации, оказывается в другом лагере. Он восхищается Сарой и говорит об «изумительном примере технического совершенства» Другим в исполнении Бернар виделся как раз образец настоящей сценической естественности и простоты. Немирович-Данченко так и выразился: «Форма разговора дышит простотой» Сравнивая ее с Э. Дузе, что привозила те же роли — Клеопатра, Маргарита Готье, — некоторые находят Сару скромной и глубокой, а Дузе — склонной к «декорированию», уступающей эффектам Правда, влиятельный А. Кугель убедительно разделил сферы влияния, анализируя одну роль «даму с камелиями» Француженка играла «дешевое великолепие ее социальной профессии», а итальянка — была «просто страдающей женщиной, с дешевеньким букетиком пармских фиалок, приколотым к корсажу» «Аналитическое» искусство не трогало сердца русских зрителей, ждущих от театра потрясений. Трижды появляясь на русском театральном горизонте, Сара не примирила своих друзей и врагов. И вряд ли могла оценить перемены, происходившие здесь от приезда к приезду Посетив Московский Художественный театр и посмотрев «Синюю птицу» в постановке К. Станиславского, услышав про талант Максима Горького и высказав желание как-нибудь сыграть Анну Каренину, она не проникала в суть всего, с чем столкнулась. К третьим ее гастролям умер Чехов, сделавшийся из журнального юмориста великим драматургом (не только Анну Петровну Иванову, Сарру, она могла бы сыграть, но и Раневскую); уже поставлены на сцене все шедевры новой драмы; уже Элеонора Дузе встретилась с другим реформатором театра, Гордоном Крэгом, и начала играть Генрика Ибсена, а Сара Бернар все продолжает возить по всему свету Орленка, Жанну дʼАрк, Тоску, Федру, Клеопатру — этот громоздкий багаж примы-гастролерши. 30 ноября 1922 года, за несколько месяцев до смерти, она выходила на сцену последний раз, в итальянском турне, в Турине.