Боткин. Гражданин начальник, не надо. Если вы это сделаете, я покончу с собой.
Громов. Вы обманывали людей? Там опасно?
Боткин. Нет. Мне не могла прийти в голову такая простая вещь. Это же суворовская тактика.
Громов. У Суворова тоже есть чему поучиться. Пойдемте вместе.
Боткин (идет). Я не от стыда, я понял…
Громов. Стиль нашей работы?
Боткин. Но не поздно ли?
Громов. По-моему, нет.
Уходят. Входит комендант.
Комендант. Шлюзы, дамбы, скалы, аммоналы, валуны, плывуны, жулики, бандиты, вредители, кулаки, министры Временного правительства, полковники, фармазоны… тысячи с лопатами, с тачками, с запалами — штурмовая ночь. Где вода, почему вода, что за вода, если трещит мороз? Куда Громов ушел? Ни минуты покоя. Старушонку и ту заметил. Каждого человека видит и обдумывает…
Голос Капитана (за сценой). Комендант!
Комендант. Есть комендант.
Входит Костя-Капитан.
Капитан. Где начальник?
Комендант. Я перед вами ответов не даю.
Капитан. Вам в детстве мало рыбьего жиру давали, вы скоро протухнете. (Сел.)
Комендант. Прошу без острот.
Капитан. Вы для острот не подходите. (Лег.)
Комендант. Ваше место на работе.
Костя-Капитан уснул.
Не понимаю нашего начальства — с такими людьми дело иметь! Не понимаю!
Входит Громов.
Громов. Кто спит?
Капитан (вскочил). Я.
Громов. Ну-ну… (Тормошит, дружеская нежность.) Осовел.
Капитан. Начальник, за что? Мы девятнадцать часов рыли траншею, не позволяя себе закурить. Садовский подсчитал наши нормы и сказал, что умный человек должен стать перед нами на колени. Мы отстояли знамя героев штурма, и нам не дают этого знамени. Начальник, если рыдают бывшие жулики, то как же им больно?
Громов. Утрись и не дрожи. Я тебе сам вручу знамя на трибуне, при музыке, с честью, а сейчас скажу секрет. Секрет не разглашай, пока не разрешу.
Капитан. Неужели я трепач!
Громов. Этот аврал вы закончили. Сейчас мы причесываем дамбу, как шикарную даму. Мы наводим чистоту.
Капитан. Начальник, вы говорите такими словами, что я расту, как пальма.
Громов. Молчи, пока не разрешу.
Капитан. Этот рот — склеп, этот мужчина — мраморный памятник.
Громов. Исчезай.
Капитан. Исчезаю. (Уходит.)
Громов. Комендант, где старушка?
Комендант. Она поехала…
Громов. На чем?
Комендант. На телеге.
Громов. Как, черт возьми, на телеге, когда я приказал дать машину?
Комендант. Я полагал, что автомобиль вам самим потребуется.
Громов. Жаль, что у меня настроение хорошее, а то бы я вас за это «полагал»… Пойми ты, сударь, что старушка едет к сыну в ссылку, в тюрьму, на каторгу, она ведь всю дорогу проплакала, а ее тут везут на машине, ей подают вещи, ее под руки сажают в автомобиль. Она ведь до самой смерти будет помнить это и благодарить. Ну скажи, не дурак ли ты?
Комендант. Есть маленько.
Громов. А с другой стороны, разве Садовский на аврале не заслужил внимания? Он, конечно, думает, что чекисты обладают чуткостью, когда инженер вредит, а мы, оказывается, очень хорошо видим, когда инженер работает. На телеге повез… Автомобиль — это же сюрприз старушке. Ты знаешь, что такое сюрприз?
Комендант. Знаю.
Громов. Ну, так прыгай в машину, разыщи старушку и доставь ее Садовскому.
Комендант. Есть доставить старушку!
Громов. Но не вздумай там рассыпаться в любезностях. Точно, по-военному, скромно и вежливо.
Громов и комендант уходят. Входит мать Садовского.
Мать. Возили-возили по этому аду, а сына не нашла. Одно это место спокойное. Буду ждать.
Входит Садовский.
Садовский. Где, черт возьми, Боткин?
Мать. Юрий!..
Садовский. Вы не видели Боткина?
Мать. Юрочка!..
Садовский. Мама, как ты сюда попала?
Мать. Не знаю… Так вот он! И жив, и здоров… и в сапогах, и начальник…
Садовский. Мама, милая, такие часы… Где же Боткин? Я не могу терять ни минуты… Я бегу… Я скоро вернусь. (Уходит.)
Мать. Господи! Неужели все это правда?
Входят Соня, Дама-Нюрка, Нинка, Татуированная.
Дама-Нюрка. От колыбели, за все мои тридцать семь лет, никогда, нигде, ни под каким видом так не трудилась.
Татуированная. Ну, заныла.
Дама-Нюрка. Что же тут плохого, что я расстроилась, что я душевности хочу?
Нинка. Соня, я верю в этот Беломорский канал.
Соня (смеется). Да не может быть!
Входит Маргарита Ивановна.
Нинка. И вы, кассирша, быстро тачку возить научились. Что значит аврал.
Маргарита Ивановна. Где Садовский? Меня просят найти Садовского.
Мать. Он туда пошел.
Маргарита Ивановна уходит.
Татуированная. Тетка, монашка, что ли?.. На-ка ведро, принеси кипяченой воды.
Мать. Простите, я приехала к сыну. Мой сын — начальник работ.
Соня. Это не важно. Вали за водой. Видишь, люди горят.
Мать. Господи, ну давайте. (Взяла ведро.) Только, будьте добры, посмотрите за моими вещами. (Уходит.)
Гонг призывает к работе.
Соня. Остыли?
Нинка и Дама-Нюрка уходят.
Татуированная (задержала Соню). Соня, знаешь, откровенно говоря, я тоже расстроилась.
Соня. Еще бы!
Татуированная. Как хочется жизни, воли, какой-нибудь Ялты… Так хочется поворовать, Соня. Каждую ночь заграничные чемоданы снятся… Кольца, старухи с золотыми запасами… Ох, Соня, в первый же день на воле я сделаю возмутительный грабеж!
Соня. Поговори. Приятно послушать.
Татуированная. Ни черта я не перековалась и плюю на все эти драмы через плечо. Соня, к чему ты рисуешь сознательность на глазах? Кого ты обманываешь? Неужели меня? Скажем друг другу прямо, что зарабатываем короткий срок. Ты же своя… Соня, брось.
Соня. Брошу… (Кричит.) Брошу! (Пытается бросить Татуированную на землю.) И растопчу!
Татуированная (вскочила). Еще не родился тот человек, который меня растопчет. Встретимся на воле, там я тебя обниму и поцелую.
Входит Маргарита Ивановна.
Маргарита Ивановна. Что это у вас было?
Татуированная. А это мы из-за любовников поссорились. (Уходит.)
Уходит и Соня.
Входит мать Садовского с ведром.
Мать. Ну что, не нашли Садовского?
Маргарита Ивановна. Не нашла.
