Старший плотник. Белковский, а за ним — товарищ Елкин.
Гай. И ты не протестовал?
Старший плотник. Протестовал, как пулемет, а они по плечу хлопают.
Гай. Ты член партии — и не знаешь, куда идти?
Старший плотник. Ходил, протестовал, а товарищ Елкин пригрозил оппортунизмом высшей меры.
Гай. Овечки вы…
Максим. Ну, пропал Дружкин! Он теперь его будет крыть от души до бога и от бога обратно… Подумайте, как тут работать, товарищи, вы же не маленькие! Ну можно ли такие окна делать из дерева? Их же перекрутит, перекосит, перекоробит, переломает. Это же будет у вас не гигант, а гигантский курятник… Товарищи, надо понимать, почему такие вещи происходят! Надо такие вещи раскрывать везде, каждый день и ночь. Я не могу говорить от волнения! Я, по молодости лет, могу сейчас действовать только физически…
Входит Пеппер.
Вот еще «Коммунистический манифест» в кавычках. Не могу я спокойно смотреть на нее! Не могу!.. Я вперед пошел, Гай. (Уходит.)
Пеппер. Товарищ Гай!
Гай. Он самый, товарищ Гай.
Пеппер. Тебе, товарищ Гай, надо подписать эти телеграммы.
Гай. Ишь ты, какая спешка! Давай, подпишу. (Читает.) Нет, я этого не подпишу. Академию наук вызываем на соревнование? Нет, не подпишу.
Пеппер. Почему?
Гай. Просто мне не нравится Академия наук.
Пеппер. Я серьезно говорю, Гай.
Гай. Я тоже. Вызывали бы Совнарком на соревнование. Чего же стесняться?
Пеппер. Здесь не над чем смеяться. Это принципиальный вопрос, товарищ Гай. Почему мы, такой громадный коллектив всесоюзного значения, не можем вызвать ученых на соревнование?
Гай. Вот-вот! Вызовите астрономов на соревнование, чтобы они вам в ударном порядке открывали новые планеты.
Пеппер. Эти шуточки мы знаем. Это старые оппортунистические шуточки. Это барское пренебрежение к соцсоревнованию. Вот что это значит!
Гай. Что вы треплетесь, друзья мои? Выдумали Барбюса с браком увязывать!
Пеппер. Да, Барбюса. В литейном прорывы. Потом, о нас ничего в газетах не пишут.
Гай. В литейном начальник дурак, которого надо выгнать вон. Вы можете выбрать все Политбюро почетными литейщиками, но умнее от этого не станете.
Пеппер. Кондаков — член партии, товарищ Гай.
Гай. Откуда взялось это умиление к каждому члену партии? Ты думаешь, нет коммунистов дураков? Сколько угодно!
Пеппер. Я, Гай, все время наблюдаю за тобой…
Гай. Елкин поручил?
Пеппер. …я наблюдаю за тобой и все больше убеждаюсь, что ты лжешь, ты маскируешься, а в подлиннике, в оригинале — ты оппортунист.
Гай. Оппортунистов надо разоблачать.
Пеппер. Я, может быть, и твоя жена, но все равно буду разоблачать тебя даже в прессе.
Гай. Итак, дорогая «может быть, жена», вот тебе моя рука, вот тебе мой поклон. Живи, как выдумала.
Пеппер. Я поступаю, как настоящая коммунистка, а ты ренегат!
Гай. Делайте себя необыкновенными людьми, придумывайте себе социалистические эдемы[61], а я живу на моей грешной земле. Элла была мне хорошей женой, я отдыхал с Эллой, — вдруг она стала ханжой. Ханжество я ненавижу!
Пеппер. «Женой», «женой», «женой»!
Гай. Хорошо. Я назову тебя «спутник коммуниста». Вещи от этого не изменяются.
Пеппер. Он отдыхал… Он отдыхал с женой. Вот ведь что возмутительно!
Гай. А на черта мне нужна женщина, с которой нельзя отдыхать? От таких жен бегут, как от проказы. Таких жен надо изъять из обращения. Привет и поклон… Скучно! Надоело! Стыдно!
Пеппер. Вам стыдно, когда ваши жены принципиально выступают против вас! Вам скучно, когда ваши жены перестают быть игрушками! Да, товарищ Гай?
Гай. А ребенка я тебе никогда не прощу! Никто не заставит простить, никто не вырвет чувства природы… Иди, товарищ Пеппер. Надоело! Иди выбирать Барбюса почетным литейщиком. (Уходит.)
Пеппер. А ведь жаль Гая. Очень жаль! Он мог быть неплохим членом партии.
Эпизод четвертый
Кабинет Гая. Гай один.
Гай. А ведь до Андрона я так и не добрался. Слетятся на тебя со всех сторон, как грачи на…
Входит Максим.
Максим. Что же ты, Гай?
Гай. В заводе застрял. (Ирония.) Любовался.
Максим. Выяснил?
Гай. Все в порядке. Приходи вечером коньяк пить.
Максим. У меня уже голова болит. Ты шутишь, а мне не смешно.
Гай. Слабая голова. Мало били… Не болей, сын, пустим завод до срока, поедем с тобой на курорты… У-ух!.. Пройдем по парку — и все женщины, как жито, полягут перед нами! А пока я Ладыгина решил снять с поста главного инженера.
Максим. Правильно. Ватная фигура.
Гай. А потом Софью переставить с механического в иное место.
Максим. Софью Андреевну? Ты уже заблудился.
Гай. А инженера Монаенкова назначу главным инженером.
Максим. С ума сошел! Товарищ директор впал в бешенство?.. Гриша, я становлюсь на колени! Я буду бить стекла! Дайте мне пушку… Ты что?
Гай. Ты плохо играешь в шахматы. Для нас это необходимый спорт. Я меняю фигуры.
Максим. Монаенкова, который ходит под Елкиным, который… Нет. Это самоубийство! И Софью снять? Лучшего товарища, прекрасного производственника, который… Нет, это полное самоубийство.
Гай. Не бесись. Не поможет.
Максим. Тогда и меня с ними.
Гай. И до тебя доберусь. Всему свой час.
Входит Елкин.
Елкин. Доброго здоровья, товарищ Гай! Здравствуй, Максим!
Гай. Здорово, товарищ!
Елкин. Совещались или текущее?
Гай. О курортах мечтаем.
Елкин. Случается, конечно…
Гай. Еще бы!
Елкин. Ну-с, товарищи, мы, может быть, прямо поговорим, вчистую?
Гай. Говори.
Елкин. Не выйдет, товарищи, такая работа. Конечно, это твое дело, Гай, называть меня дураком по телефону…
Гай. Не помню.
Елкин. Сегодня было. Плохо помнишь.
Гай. А-а… Ну, я не знал, что это ты выдумал Барбюса с браком увязывать.
Елкин. Не я, а масса.
Гай. Не думаю, чтобы масса была менее остроумна, чем мы с тобой.
Елкин. Хорошо. Может быть, масса в моем руководстве не нуждается — это увидят со стороны.
Гай. Вполне резонно. Со стороны виднее.
Елкин. Хорошо. Но я, конечно, тоже обязан у тебя спросить: почему ты прекратил основные работы сооружения рам в стенках? Объясни мне, пожалуйста: умно или остроумно останавливать стройку, когда мы часы считаем?
Гай. Я ничего не останавливал.
Елкин. Как? Я слепой? По твоему приказу везде остановили работу.
Гай. Я ничего не останавливал. Я не позволю делать из строительства обман и из пятилетки мираж.
Елкин. Когда же мы, в таком случае, отпразднуем пуск?
Гай. Когда будем иметь право праздновать. Трогательные вы люди! Я плачу от вас. Мне вас жаль. Мне хочется вас сечь по методу старинного воспитания. Но я спокоен за вас и за партию: в партии есть люди, которые вас высекут. Поэтому давай поговорим о делах. Сколько лет Монаенкову?
Елкин. Тридцать два года.
Гай. В каком институте он учился?
Елкин. В Томском.
Гай. Когда кончил?
Елкин. Лет пять назад.
