Софья. Мелкое политиканство идет по заводу, корыстное, ничтожное, ядовитое…
Эпизод второй
Кабинет Гая. Гай, Монаенков, Ладыгин.
Гай. Коротко, друзья. (Монаенкову.) Вещай, Володя.
Монаенков. Крановые устройства будут готовы через пятнадцать дней.
Гай. Это думает главный механик. А что думает главный инженер?
Ладыгин. Главный инженер думает, что крановые устройства будут готовы через семьдесят дней.
Гай. Вот это подсчитали! Душа радуется! Братцы, вы, может, пойдете подумаете?
Монаенков. Я проверил у монтажников.
Ладыгин. Я тоже проверил у монтажников.
Гай. Картина из жизни царя Соломона! А от меня требуют деловых ответов. А мои помощники не желают серьезно разговаривать. Милые, куда это годится!
Ладыгин. Здесь хотели бы пустить картонный завод, Григорий Григорьевич. Я не знаю, во имя чего это делается, но за картонный завод я отвечать не буду. Я здесь с полной мотивацией прошу освободить меня от моих обязанностей. (Положил заявление, уходит.)
Монаенков. А я член партии. Я вижу, куда ведет политика так называемой мерной поступи в технике. Я тоже вполне обоснованно требую освободить меня от работы. (Подал заявление и уходит.)
Гай. Надо бить, надо взнуздывать… Понятные жесты.
Звонок телефона.
(Берет трубку.) Да, Гай… Что?.. Зачем к нам приезжает Барбюс?.. Доклад делать в литейном о браке? Что вы мне ерунду порете!.. Ну, Барбюс… Зачем Барбюса с браком увязывать? Какой дурак это выдумал?.. Так и скажите, что дурак. (Бросил трубку. Звонит.)
Входит Ксения Ионовна.
Эти заявления читать некогда. Белковский все еще у нас болен? Давайте телеграммы.
Ксения Ионовна. Тяжелое у меня настроение!
Гай. А мне два помощника бросили заявления, и третий дипломатически болен.
Ксения Ионовна. Корреспонденция ужасная!
Гай (берет пачку депеш, читает тихо). «За февраль перевели пять миллионов, в марте переведем три миллиона». Спасибо! А мне нужно…
Ксения Ионовна. …семь миллионов.
Гай. Деньги портят человека. «Мариупольский ждет денег, нам сталь не отливают. Труба». Действительно, дело труба!.. «Пароход «Ньютон» не прибыл из Филадельфии из-за штормов на экваторе. Терпит бедствие. Точка. Наш груз три тысячи тонн в четырех нижних трюмах…». Отнимем партийный билет, выгоним из партии… «Инженер Шифрин связан болезнью жены, выехать не может». Приедет! «Третий раз требуем уплатить пятьсот тысяч за рельсы…». Требуйте! «Нарком разрешил передать нам три паровоза. Тюшкин…». Молодец Тюшкин! «Ваш уполномоченный сошел с ума, примите меры…». Отправьте на его место Тюшкина. «Приготовьте квартиру с ванной американскому металлургу с семьей. Чикаго. Гриль…». Опять с семьей? Что они — женам, что ли, не изменяют? «Ленинград токарей больше не даст категорически. Лапшин…». Ну и дурак! Надо написать, как токарей в Ленинграде украсть. «Гамбург станки второй очереди обратно не принимает. Точка. Фирма лопнула. Точка. Разрешите новый заказ триста пятьдесят тысяч золотом. Убиенко…». Убиенко? Ах ты, Убиенко, Убиенко! Убил ты меня, Убиенко!.. (Отложил телеграммы.)
Звонок телефона.
Да… Ну Гай, да… Ну? Опять про Барбюса?.. Ну?.. Почетный формовщик? Какой формовщик Барбюс?.. Убирайтесь вы от меня к черту с формовщиками! (Бросил трубку.) Ксения Ионовна, напишите такую телеграмму в Чикаго, в нашу контору, инженеру… Как его фамилия? Тот, что перед отъездом женился?
Ксения Ионовна. Фукс?
Гай. Правильно, Фуксу… «Выезжайте немедленно, категорически!..» Посильней. Подпись — Гай.
Входит Серафима.
Серафима (в слезах). Товарищ Гай, меня зовут Серафима… Не знаете?..
Гай. Не знаю.
Серафима. Товарищ Андрон, мой муж, умирает…
Ксения Ионовна. Господи!
Серафима. …от сырой воды. Берегла — и не уследила. Хватил речной и умирает. Всю ночь сгорает на подушке, до утра сидела. Вас искал, когда вы приехали, из больницы убежал… Истерзал меня! Он вот вам составлял письмо на бумажках и погнал меня… Весь уже белый, а погнал… Нате, наверное, надо. (Уронила). Соберите сами… Так же глаза не накроешь…
Гай (поперхнулся). Не плачьте хоть вы, Ксения Ионовна.
Ксения Ионовна. Я не плачу…
Серафима. Я ничего… Только Андрон-то Петро… Андрон умрет… (Пошла к выходу, остановилась.) А кто его отравил? Ты мне мужа не подымешь с подушки, а воду ты не мог нам дать? Скажешь — не мог? А он тебе письмо составлял перед смертью. А ты теперь стоишь, когда ты здоровый. (Уходит.)
Ксения Ионовна. Григорий Григорьевич, я так не могу! (Убегает.)
Гай (собрал с пола листки). Как же мог?.. Вот какая у вас линия… Какая беспринципная, корыстная линия!.. (Читает.) «Они строят деревянные рамы, деревянные стены. Они даже не понимают и даже думают, что они…». Черт с ними, Андрон, что они думают! Но это удар… Теперь я понял: «Снимают? Ставь магарыч тем, кто тебя снимает». Теперь я понимаю: у меня нет завода.
Вбегает Максим.
Максим. Гай, пойдем на завод! Надо сегодня пойти на завод.
Гай. Андрону плохо. Говорят, умирает.
Максим. Ну, товарищи, это безобразие!.. Вы понимаете, что это значит? Это значит, что ты, Гай, один остался. Ты один, а против тебя сомкнутый фронт Елкиных, Кондаковых, Володей Монаенковых, Белковских!..
Гай. Тише. Не кричи. Пойдем к Андрону. Парень один. Я его не видел.
Входит Ксения Ионовна.
Ксения Ионовна. Вас ждут женщины. Целая очередь!
Гай. Завтра.
Ксения Ионовна. Они требуют, кричат…
Гай. Скажите им, что у меня друг умирает. Брат мой умирает… Пусть поймут.
Эпизод третий
Огромные рамы, уходящие в высоту. Плотники делают оконные переплеты. Гай, Максим.
Максим. Вот что я тебе хочу показать по дороге.
Гай. Крупно взято! Андрон мне пишет правду, как было доказано, что я расточитель. Было доказано, что этот завод воздвигнут из кленовых стен, подешевле. Стекло и клен в русском стиле. Сами отказались от германских рам. Экономия.
Максим. За это — судить.
Гай. Круто взято… Это удар, Максимка. Говоря по совести, завода ведь нет. Мои доверенные люди доказали чуть ли не от моего имени, что германских рам не надо. У-у, какая механика! Ехать, доказывать обратное — затевать целый процесс. Я должен раскрыть корысть, ничтожество, я должен доказать беспринципность, холуйство… Максим, сообразим-ка с тобой на свободе… А что, если ничего не доказывать, не греметь? Давай работать. Может быть, без единого слова мы с тобой докажем беспринципность и холуйство. Все в порядке! Станков нет. Завода нет. Германских рам нет. Завода нет. (Рабочим.) Кто здесь у вас старший?
Старший плотник. Я здесь, Григорий Григорьевич.
Гай. Здорово, дружище! Останови эту работу. Совсем, навсегда.
Старший плотник (восторженно). Кончай лавочку, народ! Фу-у! Ну, не могу выразить, до чего я рад. Это фундаментально хорошо!
Гай (отвел старшего плотника в сторону, тихо, властно, свирепо). Кто тебе разрешил это безобразие?
