Таня. Но как же вы его потеряли? Как это случилось?
Солонкин. Ведь мы их подпустили до того близко, что лошади у коноводов почуяли беду. (Он торопится, еще возбужден от боя.) А они во весь голос разговаривают, и офицер, которого живьем взяли…
Таня. Вы взяли японского офицера?!
Солонкин (улыбка). Попал… вместе со своим денщиком. Он ведь папироску курил, самурайскую амбицию демонстрировал на нашей территории… как тут не разойтись сердцу?! Я в него прицелился, как в учебную мишень, и думаю: «Покури, покури на нашей территории!» Но Черкасов точно узнал настроение бойцов — сейчас же передал нам, что хорошо бы этого орла живым отбить у самураев. Отряд-то был самурайский…
Таня. Как это понимать?
Солонкин. Простите, потом расскажем. Сейчас, пока след горячий, надо бежать на границу с собакой. (Идет.)
Таня. А кто еще ранен?
Солонкин. Сейчас увидите. Их привезли. (Уходит.)
Таня (прислушалась). Точно автомобиль… (Подошла к окну, зовет.) Софья!.. Не слышит…
Открывается дверь. Двое санитаров вносят на руках в сидячем положении Шатрова. Посадили на кровать. Одна нога у него забинтована.
Шатров, милый!..
Шатров. Вам нельзя волноваться!
Таня. Вы еще находите силы шутить!
Шатров. Сил-то у меня хватит, да вот ногу у меня околечили. Как будто знали, что я танцор! (Санитарам.) Сейчас поедем, товарищи! Таня, я за своей гитарой заехал, дайте гитару!
Таня подает ему гитару.
(Взял гитару.) Как я ее сегодня настроил!.. (Оглянулся.) До свиданья тебе, моя Падь Серебряная! Прощайте, Таня!
Таня. Но почему же? Мы увидимся с вами!
Шатров. Вы уедете, пока я вернусь!
Таня. Я уж забыла… Прощайте, Шатров!
Шатров. Не вышло нам спеть на заставе цыганские песни, зато я побывал в бою! Теперь я понимаю, что такое значит проучить! Я никогда не забуду лошадей, когда они заметались и вырвались из рук коноводов, потом закружили, бросились бежать вниз, вверх, на сопку…
Таня. Скажите, что с Кульковым?
Шатров. Чего не видал, того не видал. Кульков не пропадет! Несите, товарищи, а гитара будет у меня. Они к нам ходят затевать войну… Затеяли! Из тридцати двух восемь живых осталось, да и то двое у нас.
Его взяли на руки.
Один кричал… Чего он этим хотел добиться — не знаю!
Таня. Кто кричал?
Шатров. Офицер. Странная вещь — орет в руках у Цыгорина, как малютка, — а человек взрослый, в амуниции… воин! Смешная вещь! Прощайте, Таня!
Шатрова уносят. Вбегает, одеваясь на ходу, Софья, с домашними вещами в руках.
Софья. Я поеду с ними в город, а ты никуда отсюда не уходи, ты оставайся и нас жди!
Таня. Постой! Как его ранили?
Софья. Пустое! Царапина… пройдет!
Таня. Не обманывай, Софья, не надо! Я пойду к нему!
Софья. Нет, нельзя… у него сейчас забытье! Врач к нему не пускает. Что я говорила?.. Да, вот видишь, я немного распустилась.
Таня. Соня, зачем тебе эти вещи? Зимнее пальто зачем?
Софья. Отбери, что надо. У меня в голове нехорошо. (Села). Сейчас я соберусь с мыслями. (Наблюдает, что отбирает из вещей Таня.) Это его документы. Дай мне. Родителям писать?
Таня. Когда у него опасность пройдет, известим… или уж… Понимаешь?
Софья. Когда все пройдет — известим стариков. (Встала). Пора мне! Нельзя задерживать. (Целует Таню.) Привечай бойцов. За меня оставайся, Таня! (Уходит.)
Таня. Теперь совсем никого! Может быть, так начинается война? Стоять и рассуждать бесполезно. Я им приготовлю чай! Крепкий чай! Он любит густой чай без сахара. Я привыкну! (Уходит.)
Появляются Мансуров и повар Долгий.
Мансуров (продолжает в чем-то убеждать Долгого). Зачем тебе гранаты бросали? Шутки строили, да?
Долгий. Гранаты бросали с целью поражения.
Мансуров. А я что говорю тебе, чудак?
Долгий. Теперь, отойдя от шума, понимаю. Горячие ведь были гранаты. Слышишь, Мансуров? А у меня руки к горячему привыкли. Я ничего.
Мансуров. Ты оказался очень боевой повар. Ты молодец, товарищ Долгий!
Долгий. Хвалишь, а что мне будет от начальника за то, что печь бросил? Ни под каким видом не могу сидеть на кухне! Разулся и босиком за вами жарил!
Мансуров. И дрался босиком?
Долгий. Извини! Как вас нагнал, то сел за камушек и обулся. Я сапоги при себе держал. А теперь не могу на кухню войти. Что с козами — не знаю.
Мансуров. Сгорели?
Долгий. Считаю, да!
Мансуров. Почему же ты не вынимал мясо?
Долгий. В тревоге забылся.
Мансуров. Знаешь, Долгий, пять суток тебе надо дать за такую вещь. Иди на кухню!
Долгий. Не могу. Боюсь на жареное глянуть!
Мансуров. Какое блюдо испортил! Пять суток тебе дать надо!
Входит Таня.
Таня. Азиз, Долгий… живы, здоровы? И цветы целы?
Мансуров (увидел цветы на себе). Правда, целы.
Долгий (уныло). Живы.
Таня. Ничего не скрывайте… Что еще?
Долгий. Теперь не скроешь.
Таня. Говорите скорее… Умоляю вас!
Долгий. Вы на кухне не были?
Таня. Была… сейчас.
Долгий. Как печь?
Таня. Горит.
Долгий. Понятно…
Таня. И вы можете думать о печи?
Долгий. А о чем должен думать повар? Я в бой полез, куда меня не просили, а мясо…
Таня. Мясо готово, хоть сейчас подавайте. Я чай грею.
Доилгий. Вот дорогие люди, Мансуров! (Тане). Примите от Долгого пламенную, сердечную… Эх вы, дорогие!.. (Вынул из кармана свой колпак, надел и ушел.)
Мансуров. Настоящий человек.
Таня. Не понимаю, почему?
Мансуров. Я тоже не понимаю, как можно обратно гранаты бросать? Ему под ноги падает граната, которая должна сейчас разорваться, а он кричит Черкасову: «Граната упала!»
Таня. А Черкасов что?
Мансуров. А тот кричит: «Бросай ее обратно!» Долгий берет гранату и бросает обратно на японцев. Ему упала другая, он взял и бросил другую. Он бил японцев японскими гранатами!
Таня. Слушайте, это же страшно!
Мансуров. Конечно, страшно. Секунда — и ты погиб!
Таня. Ну, и дальше?
Мансуров. А дальше пошел на кухню мясо жарить. Настоящий человек!
Таня. А вы стреляли, Азиз?
Мансуров. Я мало стрелял. Мне начальник приказал два японских пулемета замолчать. Я их замолчал. Пойду голову обливать. Голова заболела!
Таня. И вы не знаете, что с Кульковым?
Мансуров. Я говорю, что его в плен взяли. Мне не верят.
Таня. Как же так?
Мансуров. Не верят, не надо!
Таня. Как же так его взяли?
Мансуров. В последнюю минуту… бой очень короткий был… мы хотели весь отряд оставить у нас. Мы их могли всех истреблять, всех… никто не мог уйти! Но мы хотели оставить живых у нас. Понимаете? Я всегда плохо говорю!
Таня. Все понимаю!
Мансуров. Нельзя думать, что японцы плохие бойцы. Они не подняли руки, они хотели драться! Кульков был на левом фланге и, наверно, подумал, что японцы совсем испугались. Он, наверно, так подумал, он мог так подумать. Я тоже так же подумал, потому что пулеметы у них замолчали, лошади бросились на людей, солдаты падали… Слушайте, только шесть живых отступило за границу… Вторая часть отряда не посмела пойти за рубеж! Они отступили и тащили свои трупы, они утащили Кулькова.
