Не исключено, что Визенталь жалел о том, что не он, а израильский министр иностранных дел Абба Эбан назвал как-то старые границы Израиля «границами Освенцима», но в любом случае он был с этой формулировкой согласен и взялся ее пропагандировать, предоставив в распоряжение Израиля собственный голос, который уже имел большой моральный вес, свои связи в СМИ и большую часть своего времени. В те дни его личность вызывала большой интерес во всем мире. Его автобиография была переведена примерно на двадцать языков.

Визенталь умел хорошо рассказывать, но не умел хорошо писать. Его литературный агент Шарль Ронсак из парижского литературного агентства «Opera Mundi» справедливо полагал, что доверять ему написание такой драматичной истории, как история его собственной жизни, нельзя, и решил найти для него биографа. Выбор пал на одного из знакомых Визенталя, уроженца Чехии Иосифа Ваксберга. Он был корреспондентом престижного американского еженедельника «Нью-Йоркер» и с 50-х годов жил в Вене. «Ваксберг был прекрасным человеком, – вспоминал Визенталь позднее. – Я написал отчет, а он превратил его в литературное произведение». Еврей, для которого, как и для Визенталя, Вена стала домом и который был младше его всего на год, Ваксберг хорошо понимал, что именно Визенталь хотел рассказать и что именно его читатели хотели от него услышать.

«Убийцы среди нас» – это сборник, состоящий из серии захватывающих и трогательных историй. В одной из них, например, рассказывается о том, как после войны были найдены еврейские молитвенные книги. Они были свалены кучей в полутемном подвале одного старинного замка, расположенного в чаще леса; их было несколько тысяч. «Мы долго стояли там, не в силах произнести ни слова», – пишет Ваксберг от имени Визенталя.

Один из них взял несколько книг, поднес к губам и снова положил в кучу. «Вдруг, – продолжает Ваксберг, – я услышал стон и обернулся. Молодой раввин держал в руке молитвенник. Он смотрел на его первую страницу, и лицо у него было белое, как мел. Неожиданно он рухнул на пол… Я поднял этот молитвенник и открыл. На первой странице я увидел надпись женским почерком. Женщина явно писала в сильном волнении. “Они только что пришли в наш город. Через несколько минут они будут в нашем доме. Если кто-нибудь найдет этот молитвенник, сообщите, пожалуйста, моему дорогому брату… Не забывайте нас и не забывайте тех, кто нас убил! Они…” Остальное было неразборчиво. Я закрыл молитвенник и посмотрел на молодого мужчину. Он все еще был бледен, но уже успокоился. “Если вы не против, – сказал он, – я бы хотел взять этот молитвенник себе. Он принадлежал моей сестре. Она умерла в концлагере Треблинка”».

Судя по всему, Ваксберг посчитал, что это одна из тех историй, которую не стоит подвергать риску, и проверять ее достоверность не стал. Но когда австрийский историк Эвелин Адунка спросила Визенталя, где именно находился замок, кем был человек, нашедший молитвенник покойной сестры, и как сложилась судьба книг, сваленных в подвале, Визенталь ответить не смог. Украденные нацистами старинные книги и произведения искусства бередили его воображение и очень его интересовали. Подобных историй в книге много, но подтвердить их подлинность зачастую невозможно.

Журналы «Тайм», «Шпигель» и ряд других опубликовали на книгу рецензии, перепечатали из нее отрывки, и она стала всемирным бестселлером. В США было продано около четверти миллиона экземпляров, во Франции – сорок пять тысяч, в Голландии – примерно столько же, и еще шестьдесят тысяч в Швеции, Норвегии, Финляндии, Италии и ФРГ. Исследовательница литературного наследия Визенталя Кармен Хофбауэр не смогла найти точных данных продаж в остальных странах Европы, в Бразилии, Японии и Израиле, но всего было продано около полумиллиона экземпляров. Книга вышла в очень удачное время: за несколько месяцев до ареста Франца Штангля. Литературный агент Визенталя не преминул вставить эту историю в новое, дополненное издание книги.

Роль Визенталя в поимке Эйхмана, обнаружение им полицейского, арестовавшего Анну Франк, и другие успехи свидетельствовали о его целеустремленности, находчивости и смелости, и Ваксберг написал об этом очень хорошо. Но успех книги объяснялся также тем фактом, что Визенталь рассказывал о делах, которые еще не были доведены до конца и оставались открытыми. Это придавало книге дополнительную привлекательность и обещало читателям продолжение. Среди нацистских преступников, которых к тому времени еще не поймали, были Генрих Мюллер (глава немецкой тайной полиции гестапо), Менгеле и Борман.

По словам Визенталя, Генрих Мюллер был самым разыскиваемым военным преступником. «Возможно, – писал Визенталь, – он укрылся в России, но я сомневаюсь, что он остался в живых». Обычно Визенталь не был склонен считать, что разыскивавшиеся им преступники умерли, но, учитывая его связи с Моссадом, можно предположить, что он не случайно высказал в своей книге предположение, будто Мюллер мертв. Дело в том, что Моссад все еще пытался Мюллера поймать. В августе 1966 года начальник Моссада Меир Амит доложил премьер-министру Леви Эшколю о попытках выйти на след Мюллера и Бормана и предложил разные варианты продолжения поисков. Эшколь сказал, что над этим подумает.

5 ноября 1967 года, ночью, соседи супруги Мюллера Софи (проживавшей в Мюнхене, в районе Пасинг, в многоквартирном доме по адресу ул. Манцинг, 4), услышали, что из ее квартиры доносятся чьи-то голоса. Поскольку хозяйки дома не было, это вызвало у соседей подозрение, и они позвонили в полицию. На лестничной площадке были задержаны два человека, представившихся израильтянами. Эта история широко освещалась в СМИ и придала книге Визенталя еще большую актуальность.

Исер Харэль использовал этот провал, чтобы «боднуть» своего соперника и преемника на должности главы Моссада Меира Амита. Амитом, утверждал он, руководило не понимание моральной значимости поимки нацистских военных преступников, а тщеславие; он всего лишь хотел, чтобы у него на счету тоже была операция, подобная поимке Эйхмана. Папка Мюллера в архиве Визенталя не содержит доказательств, что он имел какое-то отношение к этой неудачной попытке выйти на след бывшего шефа гестапо.

Продолжал Моссад проявлять интерес и к Менгеле.

У Визенталя был теперь новый «контакт». Он писал по-английски, называл себя «А. Ливнат», и Визенталь посылал ему письма по адресу «Тель-Авив, почтовый ящик 7027». «Что касается женщины, приехавшей из Парагвая, где она много лет жила с Менгеле, – писал Ливнату Визенталь, – то все, что требуется, я сделал, но поговорить с ней откровенно смогу только через какое-то время».

Он поддерживал связь с людьми, сообщавшими ему информацию о жене Менгеле, подобно тому как в свое время получал информацию о жене Эйхмана. Возможно, это были нанятые им детективы, а может быть, и добровольцы. Визенталь просил их не подписываться своими настоящими именами и присваивал им клички, например: «Майер» или «Хавьер». Поиски нацистских преступников продолжали оставаться его главным занятием.

Успех книги резко улучшил экономическое положение Визенталей. Теперь они жили в собственном доме, в престижном 19-м районе на севере города, на улице Местроци. Вид дома свидетельствовал о том, что его владельцы были хоть и не богачами, но людьми обеспеченными. Паулинка к тому времени уже с ними не жила: в декабре 1965 года она вышла замуж и переехала в Голландию, – и после ее отъезда Циля почувствовала себя еще более одинокой. В свое время Визенталь хотел еще одного ребенка, но она отказалась, а теперь было уже поздно.

Примерно через два с половиной месяца после Шестидневной войны Визенталь получил письмо, в котором, как в капле воды, отразились превратности еврейской судьбы. Теодолиндэ Рапп писала ему из Каира; она была замужем за его двоюродным братом со стороны матери, Джеймсом. В 20-е годы Джеймс, по профессии зубной врач, из Галиции уехал и в конце концов оказался в Египете, в городе Порт-Саид, где и прожил с женой 45 лет.