— Моя информация несколько расплывчата, — вздохнула Юлиана. — Похоже, он собирается строить подземный город. Но это на уровне сплетен, — предупредила она. — Я думаю, в любом случае надо поднимать общественность. Может быть, перед лицом общей опасности мы, интеллигенция, наконец, сможем объединиться?

— Должны объединиться. Перед лицом–то, — не смогла не согласиться Нюша.

Котов в Перелыгино… Это была информация, над которой стоило поразмыслить. И уж точно — как можно скорее — довести её до сведения брата и, главное, Лёвки. У них с Котовым давние счёты. Могут размяться: и с Котовым силёнками помериться, хотя бы спортивного интереса ради, и спасти знаменитое перелыгинское поле уж заодно. Гоша с Лёвкой что–нибудь наверняка придумают. И это ведь будет посильнее всех чахлых усилий местной «общественности». Даже при условии весьма сомнительного эффекта объединения интеллигенции…

— Милые дамы, — забеспокоилась Юлиана, — кажется, нам пора на ужин. Который час, Клара? Я не люблю опаздывать!

Долгую дорогу до старого корпуса старушки обсуждали предполагаемое меню, а Нюша всё никак не могла успокоиться. Тень Котова, её давнего поклонника и врага её друзей, незримо следовала за нею. Интересно, каким он стал, С. Котов? Наверное, совсем облысел?

Около старого корпуса слонялись в ожидании вечерней трапезы несколько Пафнутиев. Мальчишки–близнецы, внуки известного писателя, катались на велосипедах — наверное, поджидали деда. Было мирно, покойно и тихо — мир Пилотов, Пушкиных и Котовых сюда ещё не добрался.

В столовой Дома творчества оглушительно пахло корицей.

— Ну, а я что говорила? — Юлиана торжественно взглянула на Клару и величественно прошествовала к своему столику.

— Та–ак! Лебеди — пошли! — в который раз скомандовал Грызов, привычным движением руки откидывая со лба прядь длинных волос.

Под сводами зала звучало уже всем до чёртиков надоевшее па–де–де маленьких лебедей. Четыре хорошенькие балеринки изящно двигались по сцене. Они, в соответствии со сценарием, не забывали исправно косить глазами на дорожный указатель, установленный ближе к правой кулисе. Указатель задавал нужное направление в сторону «Пивного озера».

— В кулису, в кулису! Темп, темп! — прокричал Грызов и потеребил пальцами свою клиновидную бородку.

Четыре балеринки заторопились и, топоча пуантами, исчезли со сцены.

— Злой Гений пошёл! Темп, темп! Тут вам не Большой театр! Время — деньги! — подгонял артистов Грызов.

Из левой кулисы в прыжке выскочил Злой Гений с ужасно разрисованным лицом, в чёрном трико и развевающемся чёрном плаще. Совершив пару–тройку зловещих па, Злой Гений вдруг замер на краю сцены в картинной позе. Нижняя челюсть его отпала, и было от чего. Лебеди возвращались. И это было зрелище не для слабонервных. Вместо молоденьких белоснежных лебедиц из правой кулисы, пошатываясь и отвратительно приплясывая, показалась четвёрка скелетов в грязных балетных пачках. Миловидные личики сменились оскаленными харями с синяками под глазами.

— Вы где были? — инфернальным голосом вопросил «изменившихся лицом» балерин Злой Гений.

— Пиво пили! — нестройным хором, продолжая подтанцовывать в сторону Злого Гения, ответили балерины.

Точнее, балеруны — именно так называли в народе артистов знаменитого мужского балета «Терпсихор». В этом ансамбле женщин не держали, разве что в костюмерной, — все партии танцевали только мужчины. Терпсихорцев выловили между гастролями всего на один день специально на сегодняшнюю съёмку. Потому и снимать надо было в момент, хоть тресни.

Великая музыка Чайковского, звучащая всё в более ускоренном темпе, на фоне происходящего преображалась в гнусный шлягер. А нестройный, с подцокиванием, топот скелетов вместо мирного перестука благородных пуантов, казался шуткой нетрезвого и отвязного ди–джея.

Мужеподобные «лебеди» — скелеты, окружив сильно ошарашенного и даже вроде как подобревшего Злого Гения, разом дыхнули на него.

Злой Гений закачался застонал и, красиво изогнувшись всем телом, рухнул на сцену, как мешок. Очень даже лежалый мешок, не иначе как от картошки — в лучах прожекторов игриво взметнулся столб пыли.

«Лебеди» самодовольно переглянулись. Злой Гений в изнеможении, из последних сил поднял голову и произнёс очень членораздельно, прямо в камеру:

— Да, пиво — убойная сила! — и, окончательно обессиленный, стукнулся головой о сцену, спровоцировав новую волну пыли.

— Всё, снято, снято! — замахал руками Грызов.

«Лебеди», сложив руки на груди, почти с подобострастием смотрели на режиссёра. Злой Гений, подперев голову рукой, смотрел в ту же сторону. Из правой кулисы выпорхнула стайка балеринок. Тех самых, натуральных, что были лебедями, еще не успевшими отведать водицы из Пивного озера.

— Юрий Михайлович! Мы свободны? А то на репетицию опаздываем! — тоненьким голоском поинтересовалась одна из балеринок.

— Вы свободны, как ветер, — ответил Грызов и вновь потеребил свою мушкетёрскую бородку. — Еще пару дублей в ускоренном темпе. И! — Грызов предупреждающе потряс указательным пальцем. — Никаких возражений. А то лишу выходного пособия.

Балетная публика, разом вздохнув, потянулась за кулисы. Кто — за правую, а кто — за левую. Свои партии они знали наизусть, а рекламный ролик заранее ненавидели.

Нет, работа у Нюши сегодня так и не пошла. И перелыгинский воздух не способствовал вдохновению. А ведь без вдохновения даже новую русскую сказку не сочинишь. Неожиданное возникновение Котова словно отравило тот чудный настрой, в котором она пребывала в последнее время. Вот ведь ядовитый человек! Не мытьём, так катаньем достал!

Несколько веселила лишь по–детски непосредственная реакция Лёвки, которому Нюша позвонила тотчас же после ужина. Лёвку, похоже, явление тени Котова, напротив, именно что вдохновило. Нюша прямо–таки по телефону увидела, как разгорелись Лёвкины глаза.

— Значит, говоришь, подземную хрень какую–то затеял? — заржал Лёвка.

— Так утверждают мои источники, — подтвердила Нюша.

— Чудненько, чудненько, я свои источники тоже подключу. Поточнее узнаю, кого он на сей раз сожрать задумал. Ну, Котяра… Ты только сама ему на глаза не попадайся, если он лично прорежется. Чтоб не спугнуть раньше времени.

— Притворюсь Штирлицем, — засмеялась Нюша.

Самое смешное, что с появлением Котова местные комары окончательно остервенели. Пришлось включать дополнительный фумигатор и плотно закрывать двери и окна. Так что свободно дышать теперь можно было только на лоджии. Куда Нюша и выпорхнула, накинув на плечи лёгкую шерстяную шаль с крупными голубыми розами на тёмно–синем фоне. Эту шаль она купила на рынке в Испании, подивившись сходству узора со знаменитыми русскими платками. Испанские голубые розы были, конечно, чистым кичем. Но из того супер–кича, который на грани с настоящим искусством.

Августовская ночь была удивительно хороша. Как будто наступил столь желанный мир во всём мире. По всему Перелыгину волнами перекатывался ленивый собачий лай. В коротких промежутках слышался стрёкот кузнечиков и прочих неизвестных Нюше насекомых.

Так вот это и называется «звенящая тишина», — умиротворённо думала Нюша, оглядывая тёмные верхушки сосен на фоне яркого звёздного неба. Территория Дома творчества была, казалось, погружена в первозданную темноту, лишь кое–где разбавленную молочным светом круглых фонарей. От старого корпуса донеслись негромкие звуки музыки. Кажется, джаз. Видно кто–то от избытка чувств выставил на подоконник приёмник.

Дальше, уже за оградой Дома творчества угадывались кое–где дачные крыши. Пахло костром и, кажется, шашлыками. И вдруг над одной из крыш в небо взметнулся целый сноп ярко–красных искр. А уже через минуту там нещадно заполыхало. Нет, на мирный костёр всё это было совсем не похоже. Собаки лаяли уже не лениво, а тревожно, заполошно. В отблесках пожара голубые розы на Нюшиной шали смотрелись зловещими фиолетовыми пауками.