— Анечка, работаете? — в номер вошла Юлиана Семёновна, держа в руках тарелку, накрытую салфеткой. — Ну, я так и думала. Вот, принесла ваш ужин. Тефтели с гречкой. А подливка сегодня удалась! Когда Полина дежурит, всегда удивительная подливка получается!

— Спасибо, Юлиана Семёновна, спасли от голодной смерти. — поблагодарила Нюша, чувствуя, что превращение в шарик продвигается успешно. — Составите компанию? Я сейчас чай поставлю.

— Вы лучше кушайте, Анечка, пока не совсем остыло, — Юлиана Семёновна, поставив тарелку, удобно уселась в кресле. — А я вам наши новости расскажу.

— Что, есть ещё более новые новости? — удивилась Нюша.

— Ещё какие! Во–первых арестован Пилот, ну, внуковский бригадир. Говорят за наркотики, но я знаю, что это из–за капустного поля! Потому что теперь наверняка поле достанется этому человеку, которого вы знаете…

— Котову? — Нюша чуть не подавилась тефтелей.

— Эс — Котову, именно. И уже люди говорят, — Юлиана понизила голос, — что он будет строить подземный… Вы Анечка, держитесь за стул, чтобы не упасть. Подземный бордель!

Юлиана Семёновна откинулась на кресле и выжидательно посмотрела на Нюшу. Нюша сделала испуганные глаза:

— А–а–а… почему подземный?

— Ну, на земле–то там строить нельзя! Природно–историческая ценность ведь! И знаете что?

— Не знаю, — Нюша отрицательно покачала головой. Надо же — а подливка–то и впрямь удивительно как хороша. Или это с голодухи?

— Я сегодня у источника встретила очень знающего человека, он бывший мелиоратор, очень, кстати, симпатичный и вдовец, так вот он говорит, что из–за подземной постройки будет нарушен тепловой баланс и возникнет парниковый эффект!

— А это плохо? — Нюша чувствовала себя полной невеждой, явно проигрывая в знаниях отставному симпатичному мелиоратору.

— Это — ужасно! — воскликнула Юлиана. — Это… считайте, что Перелыгино уже погибло!

— Неужели настолько серьёзно? — Нюша едва сдерживала смех, догадавшись, откуда растут уши. Надо же! Отставной мелиоратор, который ходит к месту светских встреч, к источнику, чтобы пугать интеллигентных старушек байками о парниковом эффекте… Это был почерк Лёвки, его метода запускания слухов. Ей ли не знать!

— Всё очень серьёзно, — трагическим голосом подтвердила Юлиана. — Просто фатально. Мы уже составляем петицию протеста. Будем отправлять прямо в администрацию Президента, лично Президенту, в Думу, в Министерство культуры и в ЮНЕСКО. Надеюсь, вы тоже подпишете?

— Непременно, — пообещала Нюша.

— Вот и договорились, — умиротворённо кивнула Юлиана и поднялась. — Ну, я пойду, Анечка, у меня еще третий этаж не охвачен.

24 августа 2000 года

Всем прочим видам искусств и развлечений Стас Котов предпочитал футбол, гонки «Формулы‑1» и конкурсы красоты. Причём и футбол, и гонки он смотрел по телевизору.

А вот конкурсы красоты посещал лично. Исключительно из практических соображений. Ну, нравились ему модели. Такие уж у него были вкусы. А где, как не на конкурсах крутились подходящие нимфы в огромных количествах? Там почти всегда появлялся шанс выбрать что–нибудь подходящее. С глазками, губками, ногами нужной длины. Достаточно было проспонсировать первые шаги молоденькой провинциальной модельки, и она была готова на всё.

Одно время Стас зачастил и на балет. А именно тогда, когда на балет вдруг возникла мода в кругах московского политико–экономического бомонда.

Однако балеринки оказались менее доступны, чем модели. И гораздо более занятыми — то у них репетиции, то спектакли. Да и мода очень быстро сменилась, переключившись с приходом в правительство питерцев почему–то на оперу.

Оперные дивы были совсем не в Стасовом вкусе, так что элемент эротический из театральных впечатлений пришлось исключить. Оставалось лишь отсидеть очередную премьеру в ожидании банкета, ради которого большинство серьёзных «парней» на оперу и приходили.

Сегодня в Большом давали «Аиду». И — на удивление — творение Верди Стаса впечатлило. И музыка, и декорации, и даже некоторые оперные партии. Правда, в сюжете Стас так до конца и не разобрался, но это было дело десятое. Не изучать же оперу по либретто, в самом деле? Так недолго и профаном прослыть.

В первом акте часть происходящего пояснял один из министерских чиновников, с которым Стас любезно раскланялся перед началом. Фамилия у чиновника была Цыпкин, а вот имени его Стас наверняка не помнил — не то Иван Петрович, не то Пётр Иванович. Служил Цыпкин по ведомству, далёкому от Стасовых интересов, и всё же Котов немного расстроился, что так и не вспомнил имени — у профессионального бизнесмена память должна быть как у разведчика. Раз увидел — на всю жизнь запомнил.

Есть, значит, резерв для самосовершенствования, есть.

Цыпкин занимал вместе с семьёй соседнюю ложу бенуара. Там наблюдался полный комплект Цыпкиных.

Чета пожилых Цыпкиных, вооружённых биноклем и чуть ли не подзорной трубой — тёща и тесть Цыпкина. Что не родители, Стас понял по преувеличенно вежливому обращению к ним собственно Цыпкина.

Сильно накрашенная жизнерадостная толстушка — жена Цыпкина.

Угловатая девочка–подросток с конским хвостиком, украдкой ковырявшаяся в носу и угрюмо разглядывавшая наковыренное — дочь Цыпкина.

Маленький, лет пяти паренёк, типичный «вождь краснокожих» — сын Цыпкина, удивительно на него похожий. Такой же бледнолицый и конопатый.

Вообще–то, как было известно Стасу, детей в Большой на вечерние спектакли не пускали. Но, по всей видимости, ради высокопоставленных Цыпкиных было сделано исключение. Не в сумке же пронесли мимо контролёров пятилетнего пацана?

Именно Цыпкину–младшему Цыпкин–старший и объяснял происходящее в начале действия. Стас тосковал. Хотя в какой–то мере объяснения и были весьма поучительны, например: «Это очень, очень древний Египет, сынок». К счастью, Цыпкин–младший под бурную музыку Верди заснул достаточно быстро. Видать, намаялся за день.

Стас тоже устал. Дела отпустили его душу лишь ближе к концу, когда Аиду с возлюбленным уже замуровали, что они и отметили лихим дуэтом. Если честно, Стас даже вздремнул. Ненадолго, на минутку или две, и проснулся от стука в соседней ложе — с колен тестя Цыпкина упал полевой бинокль. Тут же раздался ясный, хорошо отоспавшийся голос конопатого мальчугана:

— А мы в детском садике тоже хором поём!

В общем, премьера удалась.

Поаплодировав вместе со всеми, Стас отправился в Бетховенский зал, где обычно и происходили премьерные фуршеты.

Выходя из партера, он столкнулся с эффектной дамой в горностаевой накидке, в которой не сразу признал Виолетту Львовну Спесивцеву. Виолетта же, увидев его, искренне обрадовалась, будто только ради этой нечаянной встречи и пришла на премьеру:

— Станислав Евгеньевич! — воскликнула она так громко, что на них стали оборачиваться. — Вы тоже здесь? Правда, прекрасный спектакль?

— Вы — ещё прекраснее, — пробормотал Стас, склоняясь, чтобы поцеловать шикарной Виолетте ручку.

— Послушайте, Стас, — дружелюбно предложила Виолетта, — составите мне компанию? У меня приглашение на два лица в Бетховеснкий зал.

— А где же Лев? — удивился Стас.

Он прекрасно знал, что на все великосветские мероприятия, особенно если там ожидается много солидных людей, в том числе и из правительства, Виолетта всегда ходит с Лёвкой. И что это вдруг Лёвка рискнул пропустить такой случай? — ведь именно на банкетах можно было легко и непринуждённо решить массу мелких и крупных вопросов по бизнесу.

— А вы что, не знаете? — удивилась Виолетта и её красиво подведённые глаза подёрнулись поволокой. — Мне казалось, уже вся Москва знает…

— Не знаю, — удивлённый Стас помотал головой и чуть ослабил узел галстука.

— Мы со Львом Викторовичем расстались, — призналась Виолетта. — Ну, решайтесь, Стас. Уверяю вас, это не так страшно — быть моим кавалером.

— Сочту за честь, — Стас склонил голову и приглашающе согнул руку.