Ему выйдет воля, а от него — отказ от политических амбиций и поддержка угодного властям кандидата.

И всё было бы в масть, не возникни в этом деле одна маленькая червоточина. А маленькие червоточины, как известно, имеют обыкновение превращаться в сплошную гниль. Вроде бы только–только избавились от праведного Чуканова, а тут на тебе! Новый чукановец, прямо пионер–герой — Сидоров Георгий Валентинович! Похоже, он и его команда вполне могут выпустить на белоярскую политическую арену собственного кандидата. И пробашляют того так, что мало не покажется. Так что, пока есть время, нужно попробовать их нейтрализовать. Или — договориться. Но в любом случае надо бы побольше узнать о Сидорове и его людях…

Дверь в камеру со скрежетом отворилась. На пороге стоял всё тот же усатый прапорщик, чей мутный правый глаз Боков узнал бы теперь из тысяч.

— Ровно пятнадцать минут, — прапорщик Фокин протянул Бокову мобильный телефон. Это право на ежедневный телефонный разговор стоило Бокову дороже всех прочих удобств вместе взятых.

Его, конечно, раздражало, что разговаривать приходится в присутствии прапора, но он уже привык не обращать на него внимания. К тому же те люди, которым он звонил, знали его слишком хорошо и понимали с полуслова и полунамёка. Набрав номер, Боков заговорил, повернувшись спиной к маячившему в дверном проёме Фокину.

— Мне данные на нашего северного коллегу… Да–да, который вместо того… И на всех, кто около него…

Венеция

— Анька! Да не бойся ты, водица, то, что надо! Парное молоко! — Иннокентий кричал уже почти от буйков, а Нюша всё никак не решалась зайти глубже, чем по колено.

Пожалуй, восемнадцать градусов — это для Адриатики маловато. Хотя искупаться не в бассейне — впервые в сезоне — Нюше ужасно хотелось.

Она глубоко вдохнула и, сделав несколько коротких шагов, всё же окунулась. Теперь оставалось лишь доплыть до Иннокентия, сказать ему всё, что она думает о температуре воды и о нём лично. И — сей момент обратно, под ласковое венецианское солнышко. Хотя проплыв несколько метров, Нюша сменила гнев на милость. Вода и впрямь была достаточно хороша, особенно на поверхности.

Купались лишь немногочисленные русские. Остальные туристы с восхищением и опаской смотрели на смельчаков.

Если честно, то Нюша никак не ожидала, что поездка в Венецию обернётся самым что ни на есть курортным отдыхом. Обычно в Венеции она останавливалась в отеле возле Сан — Марко и ходила обычными туристскими тропами. Базилики, узкие улочки, рыбный рынок, мост Вздохов, непременная гондола с картинно–фактурным гондольером. Вечером — концерт, ночью — в лучшем случае карнавал. На настоящем венецианском карнавале она не бывала ни разу, но на небольших карнавалах, клонах знаменитого праздника, приходилось. Однажды даже бегала с факелом от приставшего, как клещ, нетрезвого бельгийского туриста. Еле оторвалась, и то лишь потому, что догадалась выкинуть факел преследователю под ноги и смешаться с толпой. Без факела близорукий бельгиец её не опознал.

А сейчас, когда она приехала к Растрелли, чей цирк завис на итальянских гастролях на весь июнь, Нюша обнаружила, что в Венецию вполне можно приезжать не только за культурными развлечениями. В самый день приезда — а прилетела она рано утром — Иннокентий повёз её на остров Лидо. И здешний пляж, как выяснилось, ничуть не уступал ни песчаному Египту, ни томному Гоа, ни даже Ницце со всеми её прибамбасами.

И вот всего за несколько дней Нюша уже вполне прилично загорела. Венецианский загар оказался нежным–нежным, персиково–золотистым.

Каждый день у них с Иннокентием был расписан по минутам. С самого утра Кеша занимался, а она досматривала особо сладкие утренние сны, медленные, ленивые, как то и положено на отдыхе. Затем — лёгкий завтрак и пляж. Поздний обед и послеобеденный сон. Только не ленивый, а глубокий, без сновидений. Это для неё — потому что Растрелли после обеда уже уезжал в цирк.

Вечером — цирковое представление, где номер Иннокентия пользовался особым успехом у разборчивых в цирковом искусстве итальянцев. Кешу уже даже узнавали на улицах Венеции и просили автографы.

После представления — ужин с морепродуктами и прогулки по тёмному, пахнущему прелой водой городу. А потом — ночь, всякий раз — иная. И всякий же раз такая, что даже от воспоминаний Нюша невольно краснела. А от ожидания ночи следующей впадала с некоторое остекленение, не сразу понимая обращённых к ней вопросов.

Это краткое венецианское путешествие более всего походило на настоящий медовый месяц… Если бы только вода в море была хоть чуть–чуть потеплее! Вода отрезвляла чрезвычайно. И как только Иннокентий может так долго терпеть эту пытку?

Нюша, так и не доплыв до буйков, развернулась обратно. На берегу она закуталась в розовое махровое полотенце и моментально согрелась. Наконец, и Кеша вышел из моря, довольно отфыркиваясь. На фоне неба он смотрелся не менее эффектно, чем на арене цирка. Невысокий, худощавый, идеально сложённый, весь в сверкающих каплях, он вполне мог бы украсить обложку любого, самого продвинутого журнала. Автограф у него попросить, что ли?

Кеша растянулся на лежаке, подложив под голову Нюшину руку. Неподалёку загорала итальянская семья с двумя маленькими девочками. Дети играли в камешки, а родители темпераментно переговаривались, поглядывая на Кешу.

Одна из девочек вскочила и, быстро перебирая ножками, помчалась к воде. Папаша резво поднялся и одним прыжком догнал ребёнка, подхватил под мышку и понёс на место, что–то быстро и гневно выговаривая.

— Кстати, Кеша, — вдруг вспомнила Нюша, — а откуда ты знаешь ту няню?

— Какую няню? — удивился Иннокентий, выпуская Нюшину руку и перевернувшись на живот. — Посмотри, я не облезаю?

Нюша погладила ладонью гладкую бронзовую спину:

— Пока нет. Я про ту няню, которую ты сосватал Гошке. Знаешь, я у них была перед отъездом и она мне ужасно не понравилась. Взгляд у неё нехороший. Прямо какая–то гадюка в кулёчке.

— Ах, ты про ту няню! — вспомнил Кеша. — Да я её и не знаю совсем. Помнишь, мы были у Тухачевских? Ну, в тот раз, когда Антон Тэффи получил?

— Помню приблизительно, — у Тухачевских столько раз всего отмечали, что Нюша не без труда вспомнила вечеринку, о которой говорил Иннокентий.

— Когда ты, между прочим, танцевала с толстым актёром… как его фамилия? Ну ладно, неважно. Ты танцевала, а я скучал под сосной вместе с эстрадными… Чёрт, как их, ну что за память! Ни одной фамилии толком не помню… Ну эти, муж и жена. Он такой маленький живчик, а она грудастая, горластая…

— Дуэт сиамских супругов Вани и Мани, ты про них, что ли?

— Точно, про них! Только никогда не понимал, почему они сиамские… — Иннокентий перевернулся на бок и закрыл глаза.

— Потому что — неразлучные, — уточнила Нюша, смахивая песчинки с его загорелого плеча.

— Так вот эти Ваня и Маня, а на самом деле их зовут Мурат и Венера, всё время трындели про то, какая у них замечательная гувернантка. Как они с нею забот не знают, ну, и всякое такое. Я ещё тогда подумал — какая их муха укусила? Обычно эстрадные говорят исключительно о самих себе, любимых. А эти знай себе, про няню. А ты когда сказала, что твои ищут няню, сразу про сиамских и вспомнил. Так что ты говоришь, гадюка? — Кеша приоткрыл один глаз и подмигнул.

— Мне так показалось. Ходит, слушает, смотрит…

— Слышь, Ань, а может, ты просто ревнуешь? Ну, что у брата в семье чужая баба? У вас, женщин, такое бывает…

— Может, и ревную, — согласилась Нюша. — Нам обедать не пора?

— Пожалуй, ещё разок в море — и пора! — Кеша решительно поднялся и протянул руку. — Идём?

Нюша по–кошачьи потёрлась о руку щекой:

— Можно, я вас здесь подожду, маэстро? — подхалимским тоном спросила она и обернулась на звук итальянской речи.

За их спинами стояла маленькая девочка, та, что пыталась убежать от родителей в море, и протягивала Кеше листочек с карандашом.

14 октября 2001 года