— Ну что, лошадки — дело хорошее, — потёр ладони Иван Адамович, — я ведь и сам их грешным делом любитель, большой любитель!

Бондаренко, похоже, несколько раздражал тот панегирический в отношении Сидоровской команды тон, который вдруг начал набирать обороты. Подумаешь, эка невидаль — лошади! И он, глотнув пива, поспешил вернуть разговор в прерванное конструктивное русло:

— Я целиком и полностью согласен с вами, Теймур Теймуразович, что Сидорова следует немного укоротить. Но как–нибудь, знаете ли, похитрее, похитрее. С этакой хохляцкой прозорливостью. То есть там, где он является отличным инструментом, дать ему полную волю. Ведь никто из нас не станет спорить, что ситуацию с Немало — Корякским проектом лучше всех раскрутит именно он. А нам же достанется собирать урожай.

— Ежели к тому времени, Петя, у тебя ещё останутся хоть какие–то рычаги влияния, — скептически заметил Магомаев.

— Окститесь, Теймур Теймуразович. Он что, всё правительство на корню перекупит? Там достаточно наших людей. Зря мы что ли все последние годы над этим работали! — Бонгдаренко в сердцах стукнул кружкой по столику. Пиво обиженно плеснулось, но не пролилось.

— Твоими бы устами, да мёд пить, Петя. А что нам скажет мудрый Иван Адамович? — Магомаев повернулся к молчавшему до сих пор Герцензону и пристально посмотрел на него сквозь бокал с остатками мартини.

Герцензон откашлялся и начал как всегда издалека:

— Вы знаете, господа, что мы с Георгием Валентиновичем почти дружим семьями. Посему я бы со своей стороны взял на себя роль, ну, допустим, ангела–хранителя. Да–да, именно так. Поддерживать, опекать, стараться проникнуть в его мысли и чаяния. Это, конечно, не просто. Однако если мы начнём играть с Георгием Валентиновичем по его заумным правилам, мы всё равно проиграем. Потому как правила тех игр, в которые он играет, он предпочитает устанавливать сам…

Герцензон замолчал, задумчиво разглядывая синеву за окном. Маленькое белое облачко застыло в высоком небе, словно заблудившаяся овечка, раздумывающая, в какую сторону ей идти.

— Но вот зато его человеческие качества могут и должны сыграть в нашем деле самую положительную роль, — вновь заговорил Иван Адамович. — Должен вам заметить, что Георгий Валентинович из тех, кто никогда, ни при каких обстоятельствах не кидает партнёров. Когда это действительно партнёры. В этом–то и заключается наша задача — окончательно и бесповоротно убедить его в том, что мы те самые партнёры и есть. И ведь заметьте, что самое удивительное, — Иван Адамович улыбнулся прямо–таки лучезарно, заметив, что к одинокой небесной овечке присоединилась вторая, побольше, — этот путь является самым выгодным для всех нас. И если мы не будем сильно и неприлично грубо настаивать, Георгий Валентинович сам с нами всем поделится. Пусть он раскрутит проект, пусть пойдёт настоящая нефть, тогда цена вопроса возрастёт в сотни, а то и в тысячи раз.

— Да, красиво излагаешь, Иван Адамович. Но ты меня не убедил, Я остаюсь при своём мнении, — Магомаев решительно поставил пустой бокал на столик.

— Надеюсь, вас переубедят обстоятельства, — мягко ответил Герцензон. — А если развитие событий всё же пойдёт по непредсказуемому сценарию, то мы вообще отстранимся от решения этой проблемы.

— Что–то ты усложняешь, Иван Адамович, — округлил глаза Бондаренко. В отличие от него Теймур Темуразович согласно закивал.

— Вовсе нет, Петя. Сказано ведь в восточной мудрости: нет у человека врагов страшнее, нежели самые ближние его, — изящно завершил круг разговора Герцензон. — Хотя иногда Георгий Валентинович мне кажется сумасшедшим… романтиком. И знаете? Порой я ему даже завидую. Я ведь тоже в молодости таким был… — Герцензон сделал приличествующую теме паузу. — Ну что, господа, пойдём рыбку ловить? Стоп, машина! — скомандовал он в переговорное устройство.

Яхта послушно стала замедлять ход. Но заметить это можно было, только выйдя на палубу, где команда уже раскатывала золотистые сети. Ловить предстояло Люсек, облачённых по такому случаю в костюмы русалок. КВН продолжался.

Старицк

Розовый шар с логотипом «Царь–воды» гордо реял над городом, освещённый с берега прожекторами. Здравицы от имени всех и всяческих властей, именитых лиц города и области, московских и прочих гостей были благополучно произнесены. Народ уже просто гулял.

Такого разгула город Старицк не видывал давно, проще сказать — никогда. Столы были накрыты из расчёта на весь город и жителей ближайших окрестностей. Люди приходили издалека и даже с грудными младенцами — видно, просто не на кого было оставить малых сих.

Милиции, специально подогнанной из других городов, было дано строжайшее указание беспредела не чинить, а обходиться с гражданами с максимальным благолепием. Разве что уж самых буйных сажать под замок до утра.

Но, удивительное дело, таковых, то есть слишком уж буйных, практически и не объявилось. То ли «Царь–водка» и в самом деле была так уж хороша, то ли атмосфера удивительного для местного населения праздника к тому не располагала. А может, и тот, уже ставший историческим факт, что великая русская река Волга вернулась здесь, в отдельно взятом месте, в своё исконное русло, тому способствовал. Народ, возможно, и не думал о символах, но внутренне значимость произошедшего ощущал. В общем, у многих и многих возникло ощущение, что жизнь началась сызнова.

Едва стемнело, по–над Волгой начался салют и фейерверк. Огненные разноцветные сполохи освещали город и уже сейчас казалось, что Старицк обрёл свою былую величавость и особенную свою «старицкую» красоту, которой славился во времена расцвета. Одних церквей здесь на десять тысяч населения было тогда девятнадцать, плюс монастырь. Всё то, что от этого великолепия осталось, находилось теперь в той или иной стадии реставрации.

Гоша и Лёвка со товарищи решили не возвращаться сегодняшним днём в Москву. Для постоя и отдыха им выделили вполне сносное жильё по соседству с монастырём. Лёвка там уже успел даже отчасти обжиться. Отец–настоятель предлагал устроиться прямо в монастыре, однако решили не напрягать и так пока тесновато живущую братию.

Вечер стоял прекрасный, хотя и немного похолодало. После фейерверка, распрощавшись с коллегами по празднику, команда в полном составе уединились в палисаднике, располагавшемся возле выделенного им дома. Здесь тоже быстренько организовали стол с закусками и выпивками. Есть, правда, уже не мог, кажется, никто.

Лёвка с Катей успели за вечер пару раз поругаться. Второй раз это случилось в связи с обсуждением будущего Старицка.

— Нет, Лёва, — говорила Катя с пафосом, — я никогда не поверю, что местного жителя нельзя зажечь хорошей идеей…

— Зажечь–то можно, — возражал опытный в общении с народом Лев Викторович, — но погасить трудно!

— Ты не любишь людей! — не очень логично отвечала на это Катерина.

— Врёшь ты, Катька! — уже начинал переходить на крик Лёвка. — Я не люблю не людей, а народонаселение или, как это вы, политики, именуете, электорат. Электорат — он всегда дурак! А заодно и те, кто его интересы якобы представляет!

Так, слово за слово, едва не подрались — прямо на глазах у всего общества.

В палисаднике, среди своих, все успокоились и просто наслаждались вечером, вспоминали прошлое, думали о будущем.

Только Гоша с Нуром чуть в сторонке толковали о каких–то делах.

— Давай так, Нур. Ты бери сейчас на себя все дела по «Севернефти», у меня уже цейтнот. Я должен сосредоточиться исключительно на Немало — Корякских делах. Я ни на день сейчас не могу уехать из Москвы. Надо всё добить. Так что лети в Нефтесеверск, прими хоть на время дела. Бери с собой Лукашева, моего зама, он — толковый малый. Сразу введёт тебя в курс дел.

— Н-да, — задумчиво и многозначительно отвечал Нур, что означало только то, что он всё понял. И лошадок придётся на время оставить, и всю прочую размеренную уфимскую жизнь, которая только–только и начала по–настоящему налаживаться.