Замудрят, засушат, заморозят до того, что все утеряет свежесть, обаяние, а потом — играй!

«Не торопись с логикой!».

Как же не торопиться, когда я знаю, что при данных обстоятельствах Бакланов может, в лучшем случае, быть милым, добродушным, обаятельным, так как в уме ему отказано. Во всяком случае, по сравнению с Левиным.

Сценарий — режиссер — актер — картина.

Режиссер отчасти потому и не видит подчас картины, ее образа, что сценарий у него в руках не окончателен, примерный, неточный, нерабочий, несценичный…

Режиссер потому и снимает «впрок» не только куски, но и целые сцены.

Ножницы могут и должны быть техническим помощником, а не главным фактором, решающим характер картины.

В искусстве впрок копится материал от наблюдения, а не от количества случайного, снятого «впрок». Так бывает, когда снимают не как задумано, а как получится. Но я понимаю режиссера, который снимает по нескольку тысяч метров на план. На один план! Так бывает, когда режиссер точно знает, чего ему хочется и что у него не получается.

Актеру трудно работать так, чтобы он мог ответить за то, что он сделал. Он никогда не знает, что же из всего, что он надумал, останется. Думая о целом, он распределяет тему по отдельным кускам, делит с расчетом, чтобы каждый компонент, важный компонент, был наиболее выгодно показан и в наиболее выгодной последовательности. И вдруг, по воле режиссера, который был не точен в своих желаниях на съемке, целые куски и сцены вылетают. В лучшем случае, это хорошо для картины, хотя и эти «лучшие случаи» чрезвычайно редки, а в худшем или, вернее, в обычном случае, такая практика несет с собой явное обеднение задуманного актером образа.

В таких случаях и хорошая картина становится хуже того, чем она могла бы стать.

Надо точно знать еще и потому, что советчиков у режиссера так много, что ему просто потерять себя и свой замысел.

До чего хочу сыграть большую, емкую роль современного человека. Чтобы рассказать обо всем, что прикопил. Нет, одни мечты… Все равно, что на наших художественных советах.

Носишь, носишь мечту в сердце, а воплотить нет возможности. Все время одергивают. Ну пусть бы не получалось, а то и не пробуешь.

Мечтаем, а мечту в дело не воплощаем.

Настоящий героизм — героизм не мечтающего, а желающего человека, творца-деятеля, деятеля… Героизм — деятелен. Мечта без дела — мертва.

Или передать ее «поколениям»?!

Ну почему же я должен передать ее кому-то другому, если сам в силах выполнить многое? Если она мне ясна?! Если у меня сил непочатый угол?!

Все у нас не вглубь, а вширь.

Все чаше мне приходит мысль, что несерьезным мы делом занимаемся в художественном совете.

Мечта — дело великое, но та мечта, которая живет бок о бок с воплощением ее. В крайнем же случае, в самом крайнем случае, лучше дело без мечты, чем мечта без возможности воплощения. В этом случае мы просто хорошие работники, а не пустомели, как сейчас.

Мечтами, например, устлан весь путь нашего театра, но сколько же в этих мечтах и ленивого и фарисейского.

Все наши совещания, собрания, беседы, лекции — по поводу того, как «добиться чистоты». Да надо снять пиджаки, засучить рукава и начать «подметать»!!

Романтика реального.

Реалистическая романтика.

Беспредметный романтизм.

Вдохновенный реализм.

Социалистический реализм.

Революционный романтизм.

Художнику понять все это надо!

Пойми, что он любит и может, и помоги, направь, разгадай его, и о нем говори ему, а не о себе.

Увлекает то, что характерно и любимо в моем народе. Что характерно для века. Страны. Эпохи. С точки зрения сегодняшнего дня, нашей философии, наших задач.

Жить не «по моде», а по своему сокровенному желанию. Непременно искреннему. Не надуманному. Подслушанному в тайниках своей души. Не лживое, честное и будет обязательно современным. Тогда художник будет глашатаем своего народа» века, эпохи.

Конечно, если он не подлец.

У нас чаще всего штампы в понимании своего народа, души его. Штампы с поверхностным представлением обо всем этом. Потому что путем мы не живем с ним, не наблюдаем его; его интересы являются для нас предметом исследования, наблюдения, а надо, чтобы его интересы стали нашими интересами. Нужно подвижничество в искусстве, тогда станет многое ясным, а потому и простым, легким.

Нужно знать, уметь и любить. Только тогда твой авторитет будет без изъяна. Храни его своим целомудренным отношением к делу, не подмарай его болтовней, не подмени фарисейством. Тогда ты творец. Тогда ты действительно полезен. Взаимоотношение со зрительным залом: вера в него и его в тебя; власть над ним и чуткое ухо к нему; его к тебе; ни намека на угодливость; чуткое ухо и сердце — к его лучшим желаниям (конечно, они труднее определимы, чем желания броские, периферийные); никакого вкусового компромисса: без поблажек, без «зависимости», без угодничества.

26/XI

«ОТЕЛЛО»

Играл неровно.

Первый и второй акты играл хорошо, даже с подъемом, а третий — плохо. Масса накладок: ковер не на месте постлали, поэтому лежал я на голом полу. Поэтому кресло качалось. Облокотился на стол, стол накренился. Взялся за занавеску, занавеска сорвалась. Все это выбивало, и я стал забывать текст. Еле-еле выпутался.

По собственному ощущению — играл механически, на одном голосе. Одни мизансцены, и абсолютная пустота, да иногда злость…

За кулисами шум… Но на четвертом акте бросил бегать и унимать; собрался и играл прилично.

Любопытная деталь. В сцене обморока, где надо жить одной мыслью, их пролетело столько, что удивительно, как не сбился с толку.

Пошел спиной со ступенек: «Не очень ли я перегнулся? Выправиться надо». Выправился.

Пошел, качаясь, по кругу: «Что-то затанцевал!». Угомонился.

Монолог: «Что-то затишил!» — Прибавил звука. «Платок!» — сказал в зрительный зал и зафиксировал для себя: «Надо запомнить, здорово сказал!»

«Дьявол!» — пошел по ступенькам вверх: «Хорошо, но не с той ноги, надо приловчиться, нет, все-таки попал на место»…

Перед обмороком замер с поднятой рукой и медленно стал падать навзничь. Эффектно и сильно! Очень долгие и сильные аплодисменты. Стало быть, прожито верно и с контролем на каждое движение.

Не буду так контролировать, тогда кусок зазвучит еще сильнее.

Леша говорила, что кусок был сыгран так правдиво, что она испугалась и с нетерпением ожидала момента, когда я буду вставать.

Пятый акт играл ровнее и лучше, чем остальные. Вызывали 15 раз. Обсуждали макет «Второго дыхания».

Ю.А. долго спрашивал, кто хочет сказать. Молчат. Пришлось высказываться мне… Неприятно говорить…

«Беспокоят меня колонны, сделанные для предыдущего спектакля и долженствующие объединить декорации всех современных спектаклей. В «Один город» они вписывались, потому что были включены в оформление, и в некоторой мере в зависимости от них решались остальные детали. Там они были органичны. Но здесь они ненужный формалистический довесок, не вытекающий ни из архитектуры места действия, ни из внутренней необходимости. И вообще, вся затея с декорациями для «цикла» мне кажется обреченной. Посмотрим, как вы впишете комедийный спектакль в основное оформление «Отелло». И в советских спектаклях: темы спектаклей — разные; место действия — разное; характеры пьес — разные…

Не нравятся тряпки, висящие отовсюду. Буржуйка! Ну когда же, наконец, мы сдадим ее в архив? Ведь с 17-го года на ней работаем!

Хотелось бы, чтобы оформление было строже.

— У меня будут детали!..

— Детали — это моя мечта. Деталь — это скупость, выисканная необходимость. Скупость от богатства, скупость от большого воображения. Вы знаете, что я это люблю. Больше того, все время ратую за это. Мечтаю играть на голой сцене, и никак не могу осуществить свою мечту. Но в данном случае речь идет не о том.

11/XII

«ОТЕЛЛО»