То ли себя не зная, то ли не ценя своих качеств, ехал всю жизнь на двух-трех «номерах», себя не утруждая ни поиском, ни беспокойством. И жал, жал бесконечно на юмор… на аплодисменты…
Ужасно.
Обидно.
Жалко.
Трагично…
И вот… 53 года, и его нет.
Не оставил по себе ни взволнованного вымысла, ни фундаментально сделанной постановки на радио, хотя работал там тридцать лет… Всё! Гримаса какая-то…
В стенгазету театра:
Нет больше с нами выдающегося таланта, нашего дорогого Осипа Наумовича Абдулова…
Не удивляться нам больше его жизненной неистощимости, бурному темпераменту и брызжущему юмору.
Не услышать нам больше зычного рьяного рассказчика, не смеяться над подслушанным им в жизни товарищей гиперболизированным до карикатуры и все же жизненно правдивым — достоверным, как сам объект, давший повод к рассказу…
Сколько смеху дал бы людям своим сочным юмором этот веселый человек, который бы радостью залил зал, собери он свои силы в одно и на одно… а он все бежал, бежал…
Куда?
Схватить бы его за руку, задержать — «не беги, остановись, направь разобщенное внимание на главное!»
Куда там!..
И вот нет его…
И горе, и злость охватывают сердце…
1/VII
КИЕВ
«ОТЕЛЛО»
По традиции, гастроли открываем этим спектаклем.
Спектакль принят хорошо. Кое-кто говорит, что тихо разговариваем, иногда плохо слышно и меня. Учтем. Хотя ужасно не хочется играть «громким голосом».
Сегодня вторую часть спектакля играл не в шароварах, а в сапогах, в брюках под сапоги и в рубашке. Что-то надоел мне экзотический костюм и стал мне мешать. Он не выражает того, что я играю. Попробовал скомбинировать костюм, конечно, не ахти, но самочувствие вернее. Думаю, так будет лучше. Надо дотянуть костюм, и все будет на пользу. Иное самочувствие, и оно больше меня греет.
Интерес к театру «налицо». Билетов нет. Как-то зрители найдут спектакль? Состояние театра заставляет желать много лучшего. Разве только ответственность, которую актеры всегда чувствуют, когда приезжают на новое место, спасет нас.
Да, ответственность!
Почему эта ответственность (у наших) возникает в новых условиях, на новом месте? Почему она сникает на своем месте?
Талант — это еще и умение быть ответственным, умение мобилизовать себя, включить свое внимание, силы, веру.
Талант должен включать в себя, как часть, и дисциплинированность — умение в «оо» включить свое «вдохновение»… Талант и профессионализм.
Талант и дилетантство?
Талант и вера и созидающее сомнение?
Вера и самомнение разъедающее?
В какой взаимной, трудной и переплетающейся связи находится все это?
Вера и скромность.
Скромность и изничтожение всех своих качеств — «ну, что я…», «где мне!»…
Вера и фанатизм.
Уверенность при незнании своих достоинств и недостатков.
Уверенность при знании своих недостатков.
Сомнение в недостатках.
Мне хочется видеть в мавре большую культуру его народа. Я ее чувствую в языке и образах, которыми он пользуется, в тех сопоставлениях, к которым он прибегает.
К содержанию — нужна форма. Тем более, что искусство — это форма и умение ее передать, найдя ее.
Всегда играли Отелло в возрасте. Думаю, что это оттого, что актеры оказывались во всеоружии для этого образа, когда сами уже не могли быть на сцене молодыми.
Дездемоне — лет 17–18.
Если Отелло 45, то и тогда он в 21/2 раза старше ее.
А потом большая разница в летах между Дездемоной и Отелло — мне кажется, не очень приятна для зрителя.
Так что делать пока возможно и сколько возможно моложе.
Это не милый, много переживший старичок, ищущий на груди девушки покоя, а муж, ни разу не ощутивший вопроса о несоответствии возрастов и ни разу не приревновавший Кассио за его красоту или молодость.
Да, играл третий, четвертый, пятый акты в сапогах и шароварах. Надоели туфли и длинные штаны. Показалось, что я ошибся, согласившись с художником…
Так и оказалось.
В этом виде чувствовал себя более военным, собранным.
Любопытно, что ни одно старое движение уже не вязалось с этим новым внешним видом и мешало ему. Сначала было неудобно, непривычно, отвлекало, требовало специального на себя внимания (играл в костюме, не репетируя), потом, привыкнув, получил удовольствие. Стало ясно, что первый вариант костюма — ошибка.
Привыкнув, попробовал вернуть походку, что пользовал в том костюме и, главное, в тех туфлях с носками вверх — мягкую, плавную, кошачью, — и не смог. Все сопротивлялось.
Какую решающую роль играет тот или другой костюм, та или иная обувь…
Это разительно!
Вспомнился мне мой Кавалер ди Рипафратта.
Будучи одет и загримирован этаким «Фердинандом»[344], я ничего не мог сделать с собой; оделся солдафоном с вывернутым кустом винограда, покрылся огромной простыней, наклеил усы, бороду, парик, дыбящийся во все стороны… и образ зажил во мне, засверкал всеми красками.
Шмыткин предложил начало разговора с Дездемоной (3-й акт) вести не заново, не в новом состоянии, решая серьезную задачу обороны Кипра, а все в том же — лучезарном, что оставила после себя Дездемона.
Попробую. Тут что-то есть…
«РАССВЕТ НАД МОСКВОЙ»
Спектакль кончился, и надо было его снять… Изжил себя и развалился… Якунина[345] вместо Раневской, Вера все еще без голоса, Холина[346]… Абдулова нет… Кстати, как-то страшно всем стало встречаться с Темяковым в гриме Абдулова… Народу-70 %.
1/VIII
«ОТЕЛЛО»
Последний в Киеве.
Зал набит так, что люди кругом стоят по стенам и в оркестре. В ложах… На улице конная милиция.
Спектакль шел хорошо. Мне игралось легко и сильно. Масса нового…
По окончании спектакля буря аплодисментов. Приветствия, речи представителей искусства…
(ИЗ ДНЕВНИКА РОЛИ ОТЕЛЛО)
Как богат, разнообразен, иногда мощен мир образов, а следовательно, мир актера, когда он постигает мироощущение своего героя, разных эпох, классов, образов разных авторов.
Конечно, нельзя ставить знак равенства между образом и актером во всех его делах, в жизни… Но что-то он в силах понять больше, чем другой, что-то он понимает глубже, чем остальные, что-то он знает больше в тайнах передачи этого большого, огромного…
Как бесконечно интересны Шаляпин, Качалов, Тарханов, Хмелев, Щукин, Бучма…
Скажете — это великие…
Великими они стали. А сколько рядом с ними было очень одаренных, но не ставших с ними вровень.
Да, они велики, но разве каждый из них представлял раньше то, чем стал. А Москвина совсем не признавали, а о Станиславском мне рассказывала жена Поленова[347]: «Мамонтов[348] вот был гений. Он за что ни брался, все у него получало отпечаток его огромного дарования, а Костя… Костя у нас считался всегда прежде всего человеком пытливым, упорным…»
Очевидно, своим огромным трудом и трудом других людей они стали такими, трудом растили и мир своей души и палитру выражения ее.
Наблюдаешь иногда за актером, обладающим доходчивой и убеждающей (к сожалению) «свободой», и видишь, что эта «свобода» диктуется не жизнью образа, а тем, что актер обладает… развязностью, которая похожа на «независимое поведение» на сцене.
Когда это только развязность, это еще полбеды, но когда развязность переходит, а это почти закономерное развитие развязности, в сценическое нахальство — это уже бедствие.
…И ведь как это искусительно, соблазнительно, так манит, что на этот крючок попадают не бесталанные только, а и одаренные.
