Я так и не спросила, что он забрал из дома Ивлин в тот день. Видимо, Ивлин Валентайн была частью его прошлого, которую он не желал забывать.

Ранее окутанный секретностью проект «Программа» приостановлен правительством США на неопределенный срок. В ответ на интервью, где подтвердилось масштабное сокрытие фактов, конгресс тут же принял решение закрыть все стационары Программы впредь до особого уведомления.

Общественное возмущение возросло, когда всплыли детали применявшихся в Программе процедур. Один из хендлеров, Роджер Коулмен, арестован по нескольким обвинениям в изнасилованиях несовершеннолетних и в настоящее время ждет суда. Ему вменяется в вину принуждение несовершеннолетних пациенток к сексу в обмен на сохранение отдельных воспоминаний. В случае обвинительного вердикта ему грозит до шестидесяти лет тюрьмы.

Скандал разразился, когда было обнародовано видеоинтервью с покойной Ивлин Валентайн, ранее сотрудничавшей с Программой. Она подтвердила, что Программа знает об исследованиях, указывающих на непосредственную роль этой организации в развитии эпидемии, доказав обоснованность обвинений в адрес руководителей проекта в сокрытии истинного положения вещей.

Ввиду закрытия стационаров все пациенты вернулись домой и переведены на диспансерное наблюдение, однако на сегодняшний день эффект Программы попрежнему весьма ощутим.

Я опустила стекло – влетел теплый ветер и заиграл моими волосами. Джеймс переключал радиостанции, но везде передавали только новости: Программе конец, доктора и медсестры дают в конгрессе показания о проведенных лоботомиях и сокращении числа самоубийств. Все только и говорят о Келлане Томасе – журналист-одиночка вытащил на свет божий сенсацию века. Он отыскал засекреченные исследования, его интервью с Ивлин Валентайн крутили по всем новостным каналам – Келлану даже не пригодилась информация, полученная от нас с Джеймсом.

Эпидемия продолжалась, но вскоре после того, как вышло распоряжение о приостановлении работы Программы до окончания федерального расследования, вспышка сошла на нет, как Ивлин и предсказывала. Самоубийства не прекратились, но с каждым месяцем статистика улучшалась и надежда крепла.

На центральной консоли завибрировал телефон. Джеймс потянулся нажать кнопку «игнорировать», но я успела взглянуть на экран. Майкл Релм. После всего случившегося между Джеймсом и Релмом завязалась дружба, в которую я старалась не лезть. Я никогда не смогу доверять Релму снова, но своему бойфренду позволяю дружить с кем хочет, даже если упомянутый приятель однажды стер мои воспоминания.

– Я думала, его нет в городе, – сказала я. – Разве он не во Флориде, занят темными делами?

Джеймс остановил машину возле пастбища, где ходили коровы, и быстро набрал сообщение.

– Как мне не нравится твой неодобрительный тон, – заявил он. Когда я не отреагировала, Джеймс отложил телефон и прижал меня к себе. – Будь помягче.

– Отстань, – буркнула я.

Джеймс улыбнулся и откинулся на спинку кресла.

– Ну чего ты. Не бери в голову, жизнь прекрасна. – Он переплел пальцы с моими, продолжая говорить: – У нас все так хорошо. Я не хочу испортить настроение разговором о Майкле Релме.

– Он же твой лучший друг по гроб жизни!

– Неправда. – От его прикосновения по руке пошло тепло. – Просто я ему благодарен. Он спас меня и помог вытащить из Программы тебя. Его трясли следователи, но он не назвал наших имен. Мы перед ним в долгу, не говоря уже о том, что без его помощи ты загремела бы на лоботомию…

Я скрестила руки на груди.

– Знаю, знаю. – Меня коробило от разговора о последних часах в Программе. Даже когда меня расспрашивали дознаватели, я сослалась на то, что из-за сильных лекарств якобы не помню подробностей побега, и предложила просмотреть записи Программы, которые доктора скорее всего уничтожили.

Джеймс помолчал, давая мне остыть, и переменил тему. С недавних пор у меня возникло новое хобби: предаваться воспоминаниям.

– Это было однажды вечером, – начал он с интонацией доброго сказочника, – когда вы с Брэйди готовы были поубивать друг друга. Я говорил, что вы уперлись, но меня, естественно, игнорировали, – сказал он, округлив глаза. Я улыбнулась – мысль о брате окутала меня словно теплым одеялом.

– Из-за чего мы ссорились?

– Из-за меня, из-за чего ж еще! Ты была против, чтобы я остался ночевать, потому что обещала зайти Лейси, а я типа слишком наглый, чтобы со мной нормально общаться. Брэйди парировал, что по Лейси тюрьма плачет, а я – беспроигрышный вариант. В общем, слово за слово, и разгорелся скандал.

– И кто кого переспорил?

– Я, конечно, – засмеялся Джеймс.

Я опустила руки, с улыбкой представляя ситуацию. Я, конечно, этого не помнила, но обожала, когда Джеймс рассказывал. Слава богу, что он все помнил.

– Каким образом?

Он облизнул губы и придвинулся ближе:

– Пообещал быть паинькой, хоть и не без искорки в глазах.

– Хм. – Я взяла его за футболку и притянула ближе. – Я знаю этот взгляд. Ну и что было? Я запросто позволила себя уговорить? Это на меня не похоже.

– Это вообще не в твоем характере, – прошептал он, коснувшись губами моих губ. – Тогда-то я и понял, что ты меня любишь, и начал оставлять тебе записки. Я убеждал себя – хочу, чтобы ты меня за них отчитала, а на самом деле мечтал лишний раз с тобой поговорить.

Я поцеловала его – легко, игриво. Теперь у нас есть время – не нужно убегать, мы свободны.

Но тут в кармане зазвонил мой сотовый. Джеймс застонал и попытался отобрать его у меня, не прерывая поцелуя. Когда я все же заполучила телефон, то увидела, что звонит мать.

– Как чувствует. – Джеймс с размаху уселся в свое кресло, лукаво поглядывая на меня.

Я засмеялась и ответила на звонок:

– Да, мам, что случилось?

Джеймс снял машину с тормоза, и мы, минуя пастбище, поехали дальше по пасторально-мирной, петлистой дороге.

– Детка, – расстроенно сказала мать, – я забыла, что ты мне сказала. Ты хотела, чтобы я купила тебе мак-н-чиз? Но это же ужасно вредно!

– Я по нему ужасно соскучилась, сто лет не ела. – С тех самых пор, как убежала с мятежниками. Мне казалось, я этого в жизни не забуду, хотя подсознание активно старалось заглушить воспоминания.

– А отец хочет свиные отбивные! Ладно, подам эту дрянь на гарнир… А, вот он! – В телефоне зашуршало. Я нетерпеливо постукивала ногтями по дверце машины.

– Что-нибудь еще? – спросила я, желая побыстрее вернуться к прерванному занятию.

– Нет, все, – радостно сказала мать. – Передавай привет Джеймсу, и приезжайте домой к шести.

Я согласилась, нажала отбой и посмотрела на Джеймса.

– Хоть бы она перестала лезть из кожи вон, – бросила я практически беззлобно. Когда я вернулась домой сразу после разразившегося скандала, родители не знали, куда деваться от внимания прессы и ужасов, о которых рассказывали очевидцы: в новостях крутили несколько интервью. Понадобились месяцы психотерапии – нормальной! – чтобы я перестала винить родителей, а затем они долго учились не винить себя. Сейчас мы вроде как помирились.

– Ну, она старается, – сказал Джеймс, не сводя взгляд с дороги. Родители помогли ему купить небольшую стелу на могилу, и Джеймсу стало немного легче, но его все равно мучает, что отец умирал один. У каждого из нас свой крест. Джеймс живет у нас, в комнате Брэйди, но скоро мы съедем и будем жить отдельно. Родители, конечно, достают, но я обещала остаться дома на год. Мне их не хватало – в смысле, не хватало родителей, которые у меня, наверное, были.

Погода была чудесная, но Джеймс сидел молча, видимо, обуреваемый мыслями об отце. Мне не нравится, когда он подолгу молчит и думает о том, чего я не помню. Иногда он кричит во сне. Это побочное действие Панацеи, вернувшей и трагические воспоминания. Ничего, несколько дней Джеймс проходит молчуном, а потом мы все обсудим. Помнить не всегда легко, это я уже поняла.