– А если я не желаю быть прежней? – произнесла я с привычной болью. – Я лишь хочу, чтобы Программа оставила меня в покое!

– Все не так просто. У Программы много недостатков, и один из них, как они начали понимать, – сами пациенты. Мозг умнее любой терапии, а эмоциональные травмы и гиперстимуляция мешают реабилитации. Обязательный повторный лечебный курс неизбежен для таких, как ты, подростков в условиях сильнейшего стресса. Это единственный способ сохранить рассудок.

У меня захватило дух:

– Вы хотите сказать, что я и так все вспомню?

– Нет, – покачал головой Причард, – не все. Отрывки, непонятные, нередко искаженные, и лишь при огромной эмоциональной встряске: пережитой трагедии или, скажем, присоединении к мятежникам. От этого безупречно гладкая поверхность, созданная в Программе, дает трещину. Представляю, как травмируют незнакомые мысли. Люди сходят с ума. – Он помолчал, глядя на меня. – У тебя уже появилась эта проблема, Слоун?

– Нет, – солгала я. А ведь я вспомнила Миллера. И я видела, какой стала Лейси от непрошеных воспоминаний. Причард говорил правду. Может, и остальное тоже правда?

– Хорошо, – с облегчением улыбнулся он. – Значит, еще не поздно. Если таблетка будет у меня, я смогу рассеять туман и лечить реальную проблему. Программа заблокировала твои воспоминания, например, о брате, чтобы ты тоже не совершила самоубийство. Я предлагал Программе оставлять пациентам болезненные воспоминания – нет, говорят, тогда жизнь не будет счастливой и нормальной. Но ведь никто из вас не стал счастливым после трансформации, иначе бы вы не примкнули к мятежникам.

– Вы сказали, общественное мнение не на нашей стороне. Зачем же мне рисковать и сотрудничать с вами?

Я вдруг поняла, что очень хочу услышать веский, убедительный довод.

Доктор обхватил колено.

– А какая у тебя альтернатива?

Я не этого ждала. Причард думает, что знает лучше нас. Совсем как мои родители. Как Программа.

– Побег, – ответила я.

Причард сжал челюсти – показная заботливость исчезала на глазах.

– Не стоит, – резко сказал он. – Зачем проводить остаток жизни в бегах? Ты же не будешь в безопасности, у тебя никогда не будет дома!

Неправда, несмотря на нелегальное положение, у меня был дом – с Джеймсом. Я должна найти его и извиниться. Меня уже тошнит от лжи и тайн. Мы можем уйти от мятежников навсегда и жить вдвоем, как нам захочется. Я встала, готовая идти к Джеймсу и обсудить план побега, но доктор поймал меня за руку.

– Слоун, мне нужна эта таблетка. – Пальцы Причарда тисками сжали запястье. – Нельзя допустить, чтобы Программа добралась до нее первой.

Щеки начали гореть. Я не сразу нашлась с ответом.

– У меня ее нет, – как можно спокойнее сказала я, оглянувшись через плечо. Программа ищет Панацею, вот и все. Причард по-прежнему на них работает.

– Но ты знаешь, у кого она? – спросил он.

– Нет.

Причард испытующе смотрел на меня, стараясь понять, лгу я или нет.

– Слоун, – начал он снова. – Эта таблетка…

– Я поняла, – перебила я. – Ключ к спасению мира. Ничем не могу помочь.

Он отпустил мою руку, пытаясь справиться с собой.

– Послушай, – заговорил он мягче. – Я понимаю, ты сердита, но у нас общая цель. Вас ищет Программа. Ты и твои друзья беглецы, значит, мои союзники. Я рассказал тебе свой план, рискуя жизнью. Доверься мне, Слоун. У тебя ведь ничего не осталось.

– Может, вы и правы, – меня обуяла решимость найти Джеймса, – но я еще жива, Артур. И пока я жива, я не забуду, что вы с нами сделали.

И не успел он меня снова остановить, я распахнула дверь, помахав Причарду на прощание.

Стоявший в коридоре Релм посмотрел на меня, на доктора и встал рядом, готовый защитить, если надо. С тяжелым вздохом Артур Причард поднялся. У него был вид человека, утратившего последнюю надежду, но я ему не верила. Нельзя доверять создателю Программы.

– Приятно было лично с тобой познакомиться, Слоун, – сказал он. – Передавай привет Джеймсу.

По спине пробежал холодок. В медкарте Джеймса указано, что Причарда приглашали для консультации. Он знает Джеймса. Он с ним это сделал. Резко отвернувшись, я пошла по коридору с намерением найти Джеймса и предупредить.

– Джеймс! – закричала я, спускаясь по лестнице. Навстречу мне поднимался Кас с напряженным лицом.

– Слоун… – страдальчески начал он. Оттолкнув его, я пробежала мимо, продолжая звать Джеймса.

Ну где же он?

– Слоун, – повторил Кас. По голосу я поняла – что-то случилось. Я остановилась на нижней ступеньке. Кас беспомощно развел руками, и стены надвинулись на меня, угрожая сомкнуться над головой. – Слоун, Джеймс уехал. Взял ключи и увел «Эскалейд», пока Артур с нами говорил. Он сказал… – Кас поднял взгляд на Релма, который кивнул – продолжай, мол, – …что больше никому не может доверять.

Попятившись, я схватилась за стену. Нога соскользнула с последней ступеньки. Джеймс от меня ушел. Боже мой, Джеймс исчез…

Я была словно в тумане, когда Причард сошел вниз. О Джеймсе он не говорил, хотя наверняка слышал слова Каса: видимо, увидел мое лицо. Когда закрылась входная дверь, я медленно побрела наверх. От шока я не могла даже плакать.

На столе лежала папка – Джеймс ее не взял. Хорошо бы прочесть собственное досье, узнать о брате, друзьях, правду о Джеймсе. Действительно ли он лгал, чтобы защитить меня? Любила ли я его? Сейчас я его люблю, но я же не побежала за ним. Я позволила ему уйти.

Я легла на кровать и сложила руки на груди, как в гробу. Мертвая и уже начавшая разлагаться. Мне не хватало отца. Я отчетливо помнила, как он покупал нам мороженое, но период до и после смерти брата просто изъят. Как это пережил отец? Что он делал, когда меня забирали в Программу? Пытался остановить хендлеров? Любил ли он меня теперь такую, побывавшую в Программе?

Мысли начали путаться. Я повернулась на бок, зарывшись щекой в подушку. Мне не хватало Джеймса, дома, не хватало воспоминаний, которых у меня уже нет. Как здесь пусто… И я пуста…

В дверях появился Кас с жалостливым лицом.

– Принести тебе чего-нибудь? – спросил он. – Мы немного боимся за тебя.

Наверное, Релм послал его проверить, не свихнулась ли я по ходу дела. Сейчас неподходящий момент признаваться мне в любви и пытаться воспользоваться ситуацией – даже Релм это понимал. Но я не желаю, чтобы меня жалели. Я не беспомощна. Я еще могу бороться.

– Со мной все в порядке, – сказала я Касу, решив разом прекратить его стенания. – Мне лишь нужно временно перестать чувствовать. Разве это не цель Программы?

– Иисусе, Слоун! – Кас шагнул в комнату. – Ты что-то не то говоришь.

Но я вскочила и прошла мимо Каса, прежде чем он успел толком поволноваться. На минуту мне стало лучше. В груди пусто, но боль притупилась. Однако временное облегчение сразу ушло, когда в кухне я увидела Релма, поедающего лапшу быстрого приготовления. Даллас сидела сзади, взглядом пепеля его затылок и накручивая макаронины на вилку.

– Осталось что-нибудь поесть? – спросила я. Даллас удивленно изогнула бровь, а Релм был просто поражен, что я так скоро вышла из спальни. Кас наполнил мне тарелку и переставил на обеденный стол у свободного стула, осторожно на меня посматривая. Я отправила в рот безвкусную, клейкую массу. Ничего, сейчас главное – выжить.

Я не могла заставить себя смотреть на Релма. Это из-за него Джеймс ушел. Релм мне лгал – он с самого начала все помнил. Однако тут что-то не так. Сколько раз он побывал в Программе? Как он может по-прежнему все помнить? Подозрения не давали мне покоя, но едва я подняла голову, как Даллас с ненавистью произнесла:

– Значит, он от тебя ушел?

С тем же успехом она могла ударить меня в лицо. На глазах выступили слезы. Я сжала вилку так, что металл впился в кожу.

– Не надо, – пробормотала я, положив вилку. Релм продолжал жевать.

– Чего не надо? – невинно переспросила Даллас. – Я поддерживаю разговор за обеденным столом.