– Он вернется, – вмешался Кас. – Не обращай внимания на Даллас, она нарочно ведет себя как дрянь. Мы знаем, что Джеймс вернется.

– Заткнись, Кас, – насмешливо бросила Даллас. – Ты не знаешь, о чем болтаешь. К тому же мы здесь не останемся. Панацея у Слоун и с самого начала была у нее.

Глаза Каса округлились, а рот приоткрылся, будто он получил под дых. Мой взгляд метнулся к Релму – я спохватилась, что Панацея не у меня, а у Джеймса. Боже мой, Джеймс положил ее в карман. Теперь он один, без меня. Неужели он ее примет?

– Нельзя уезжать, – взволнованно сказала я Релму. – Надо дождаться Джеймса.

Релм, шумно вздохнув, отодвинул тарелку.

– Слоун, твоя личная жизнь волнует нас меньше всего. Извини, но мы уедем отсюда, как только стемнеет.

– Я без Джеймса не поеду.

– Тогда я тебя за шкирку вытащу! – повысил голос Релм. – В отличие от твоего бойфренда, я не боюсь делать то, что нужно. Мы не станем рисковать Панацеей из-за истерики Джеймса!

Я ударила ладонью по столу, отчего задребезжали вилки в тарелках.

– Прекрати, – прошипела я, – прекрати вечно пытаться нас поссорить. У тебя ничего не получится, какие бы причины ты ни выдумывал!

Релм вскочил, схватил стул и ударил им об пол. На щеках отчетливо розовели пятна, и вид у него был совершенно безумный.

– Он тебя бросил! – заорал он.

– Как и ты!

Но удар был нанесен, да еще в самое больное место. Я схватила свою тарелку и запустила ею в стену, отчего осколки и мокрая лапша разлетелись по кухне. Как мне все надоело! Если Релм ищет драки, будет ему драка!

Кас чертыхнулся себе под нос и встал из-за стола.

– С меня хватит, – презрительно бросил он. – Можете хоть поубивать друг друга.

Он оглянулся на Даллас, жестом пригласив ее с собой.

Даллас фыркнула, отправила в рот порцию холодной лапши и бросила звякнувшую вилку в тарелку.

– Поцелуйтесь и помиритесь, детки, – произнесла она. – Иначе долгая поездка станет еще длиннее.

Они вышли. Релм смотрел на меня.

– Ты ведешь себя просто отвратительно, – сказала я. – Знаешь, каково мне, и все равно гадишь. Что ты за человек? – Мою ярость подогревала глубокая обида на Релма, которую я сама не до конца понимала. Или не помнила?

– Если ты ждешь, что я подскажу, как тебе помириться с Джеймсом, – не дождешься.

– Я… Мне казалось, ты мой друг, и вот до чего дошло. – Я показала на хаос в кухне. Если кто и создает проблемы, то это Релм.

– Друг? – снисходительно засмеялся Релм. – Конечно, я твой друг, Слоун. Говоря начистоту, я просто не хочу, чтобы Джеймс выиграл. После выхода из Программы ты могла зажить по-новому, стать счастливой! Но ты вернулась к нему, и посмотри, что вышло! У тебя ничего нет. И никого. – Глаза Релма стали тоскливыми. – Сколько времени пройдет, прежде чем ты снова заболеешь? Симптомы уже появились?

У меня вытянулось лицо. Свои симптомы я знала – мрачные мысли, стремление уединяться. Болезнь зреет во мне, ждет своего часа. Релм с трудом сглотнул, угадав правду по моей реакции.

– Я тебя не отпущу, – прошептал он. – Я убью его, если придется.

– Я предпочту умереть.

Он отвернулся:

– Этого я и боюсь.

Секунду он молчал, ссутулившись. Разом обессилев, я присела, слишком уставшая, чтобы ссориться или извиняться.

– И что теперь делать?

– Надо уехать, – сказал Релм. – Пока не вернулись доктор, Программа, черт с дьяволом… Уехать навсегда.

До меня начало доходить:

– Как, вдвоем?

– Да, только ты и я.

Он меня не слушал. Ни о Джеймсе, ни о моих желаниях.

– Релм, у меня нет Панацеи, – прошептала я.

От изумления у него приоткрылся рот. Релм пригладил волосы.

– Вот черт, – пробормотал он. – Ты ее приняла?

– Таблетка у Джеймса. Во время нашего объяснения он положил ее себе в карман. Так с ней и уехал. Я не знаю, что он намерен делать.

Релм огляделся, словно собираясь с мыслями, и решительно кивнул:

– Джеймс таблетку не примет. Конечно, не примет.

– Я хочу, чтобы он вернулся, – сказала я, беспомощно приподняв руки. – Меня не интересует Панацея.

– А должна бы интересовать, – возразил Релм. Он поднял стул и уселся. – Программа ее ищет, Причард ищет. Она изменила мою жизнь. – Он отвел взгляд. Я не поняла: не то это сказано с ностальгией, не то страдальчески. – Слоун, когда мы с тобой познакомились, я не в первый раз был в Программе. Ивлин Валентайн была моим лечащим врачом и выбрала меня для испытаний препарата. Она дала мне Панацею. Депрессия начала отступать, и она решила, что лекарство найдено, но у Панацеи был один недостаток: только сильный человек может пережить такую лавину воспоминаний. Меня Ивлин поддержала психотерапией, но всех спасти не смогла. По-моему, она так и не простила себе смерти пациента. Вскоре она бесследно исчезла. Я пришел к ней на прием, а в кабинете все перевернуто. Ивлин пропала вместе с материалами исследования и нашими медкартами. Она работала с нами втайне от Программы и, можно сказать, вторично спасла меня. На всякий случай они пропустили через Программу всех, с кем она контактировала, но таблетка защитила мои воспоминания, сцементировала их. Только четыре человека знают, что я принимал Панацею. Даже моя сестра не знает. Это чуть не свело меня с ума. Я бы рад был сказать, что возвращение воспоминаний того стоило, но ты представить себе не можешь, Слоун, как это ужасно – все помнить. Это разъедает душу.

Я видела шрам на шее Релма, оставшийся после попытки самоубийства, но как-то не думала на эту тему. Самые черные мысли обрушиваются лавиной и погребают человека под собой… Релм может думать, что хочет, но вряд ли я такое выдержу.

– Каким образом Панацея защитила твои воспоминания? – спросила я. Всем приспичило добраться до этой таблетки, а я даже не знаю, как она работает.

– Типа сделала мозг тефлоновым, – мрачно улыбнулся Релм. – Краситель, который используют в Программе, не прилипал, смывался бесследно. Воспоминания нельзя было пометить для уничтожения, но врачи этого, конечно, не видели. Я научился очень талантливо врать. Хорошая новость в том, что я ничего не забуду. Плохая новость – она же.

– Защита от Программы, – протянула я. Проблеск надежды разорвал мрак, окутавший мою жизнь. Интересно, каково это жить без страха быть стертой?

– Ну, как вариант остается лоботомия, – хмыкнул Релм, – но я не представляю, чтобы они на это решились. Для них будет настоящим пиар-кошмаром выпустить тебя, медийное, можно сказать, лицо, в ином виде, нежели благодушной и уравновешенной.

– Причард действительно хочет запустить Панацею в массовое производство?

Релм покачал головой:

– Ивлин была умной женщиной. Не знаю, из чего она синтезировала свой препарат, но, по-моему, воспроизвести его невозможно. Она, видишь ли, не предназначала Панацею для массового производства и не хотела бы, чтобы Панацея попала к Причарду. Он несет ответственность за эпидемию самоубийств, которую она старалась предотвратить. После смерти Питера Ивлин так и не оправилась.

В доме было до жути тихо. Я облокотилась о стол, радуясь, что Релм наконец решил поделиться своими тайнами.

– Питер – это кто?

Релм грустно улыбнулся:

– Питер Алан был моим другом. Он не смог вынести воспоминаний и выпил «Быструю смерть». – Релм опустил взгляд. – После этого Ивлин уничтожила материалы. Сказала, риск слишком высок – один из четырех. Ей такой процент не понравился.

Меня кольнула тревога – Джеймс всегда мечтал принять Панацею. Если это случится… Я не стала додумывать эту мысль. Я обязана его найти.

– А остальные? – спросила я в надежде услышать новости повеселее. – Кто были остальные трое?

Релм прикусил губу:

– Ну, Кевина ты знаешь…

– Хендлера?! – Кевин так и не объявился. Лейси считала, его забрали в Программу, и я склонна согласиться. Но если он принимал Панацею, его не смогут стереть. Слава богу, с ним все будет в порядке!

Карие глаза Релма стали очень печальными: