– И Роджера.

Из кухни словно исчез воздух. Я зажала рот ладонью. Релм знал Роджера? Того самого, кто покупал сексуальные услуги пациенток Программы запугиванием и садистскими угрозами? Это из-за него Даллас разучилась доверять людям. Релм его знал и ни разу не обмолвился, что они вместе лечились в Программе?

– Как ты мог это скрыть от меня? – жестко спросила я. Релм давно знаком с этим чудовищем? Его ложь тянула меня на дно, во мрак, из которого мне не выплыть.

– Извини, – сказал Релм, взяв меня за руку. Я не отодвинулась, потому что попросту тонула. – Мне очень жаль, Слоун. – Он помолчал, глядя на мою руку. – Мне нужно, чтобы ты мне пообещала кое-что. Когда мы заберем у Джеймса Панацею, ты ее примешь. Клянусь, с тобой все будет в порядке! Когда Программа тебя найдет, ты должна быть в безопасности.

– Что значит когда? – встав, я попятилась от стола. Роджер, Кевин, Релм знают друг друга. За этим знакомством что-то кроется. Воспоминание, рвущееся к осознанию… По губе что-то потекло, и я машинально вытерла под носом. Во рту возник металлический привкус. Посмотрев на пальцы, я увидела кровь.

Я в ужасе вытянула окровавленную руку. Релм сразу подошел и запрокинул мне голову, сжав переносицу. Меня слишком трясло, чтобы сопротивляться или сказать, что я хочу только Джеймса, а не его. Совсем недавно Джеймс точно так же помогал Лейси, зажимая ей переносицу и приговаривая, что все с ней будет хорошо.

С Лейси все обернулось худо. Значит, и меня ждет подобная судьба.

Я сидела на краешке ванны, а Релм промокал мне ноздри холодной мокрой салфеткой. Его гнев сразу утих, сменившись беспокойством. Он снова стал Релмом из Программы – ласковым, понимающим, верным. Очень хотелось думать, что он такой и есть, но мысли не давали мне покоя, доводя до дурноты.

– Со мной будет, как с Лейси? – промычала я в салфетку.

– Нет, – заверил Релм, – если больше не будет приступов. Это стресс. Не обычный повседневный, а эмоциональные «американские горки», на которых ты катаешься последнее время. От этого мутится в голове, хаотично возвращаются обрывки воспоминаний. Так и свихнуться можно, Слоун. Надо бережнее.

– Я в бегах, у меня нет возможности валяться на диване и жрать печенье, – сказала я. – И еще долго не будет. Пока все только запутывается. Зачем Даллас понадобилось тащить сюда Причарда? Она ему поверила, что ли?

– Даллас никому не верит, – засмеялся Релм. – Она хорошая актриса, когда захочет. Ей надо было выяснить, что Причард знает о Панацее. – Он опустил взгляд. – Я не сказал ей, что таблетка была у меня.

– Это я поняла, – съязвила я. Теперь Даллас нас обоих ненавидит.

– Она запустила в меня банкой колы, – сказал Релм, будто только что вспомнив. – Мне, конечно, поделом, но это немного жестко даже для нее. Уверен, сейчас ей еще паршивее: выяснилось, что Причард знает о Панацее меньше нее.

Я взяла испачканное полотенце у Релма и провела под носом, проверяя, остановилась ли кровь, и с облегчением увидела, что да.

– Зато мы узнали о плане Программы ввести обязательное лечение, – сказала я.

– Если только он не наплел это, чтобы получить Панацею.

Неужели такое можно выдумать?! Я застонала. Неужели никому нельзя доверять?

– Все мы лишь кучка лжецов!

Релм поднялся с колен.

– Все лгут, Слоун. Мы просто делаем это лучше многих, поэтому и живы до сих пор.

Как ни странно это прозвучало, в этом суть нашей жизни. Мы все виновны в сокрытии фактов – такова реальность. Мы прячем чувства, свое прошлое, скрываем истинные намерения, и нет способа определить, где настоящее.

Релм приподнял мое лицо. Мое дыхание стало сбивчивым, неровным. Он оглядел меня и улыбнулся:

– Все чисто. Пойду поговорю с Касом, что делать дальше. Слоун, ты же понимаешь, что мы не можем остаться?

– Я его не брошу.

С места не двинусь, пока не вернется Джеймс. Я не оставлю его, когда Программа идет за нами по пятам.

Я встала – Релм поддержал меня под локоть. Он явно пал духом, но после собственных призывов не поддаваться унынию он не захочет об этом говорить. Мозг, по ощущениям, напоминал яичницу-болтунью, но я постараюсь не очень усердствовать и не пытаться специально что-то вспомнить. Я вышла, ожидая, что Релм меня окликнет, но он промолчал.

Решено. Поедем, когда вернется Джеймс, не раньше. Перешагнув порог спальни, я остановилась. Свет в шкафу до сих пор горит. Я огляделась – все на своих местах – и подошла выключить свет. Не помню, чтобы я его включала, но сегодня на меня свалилось столько переживаний, что головой не поручусь. Тем не менее я сразу напряглась. Я прилегла, отчаянно жалея, что мы с Джеймсом вообще связались с мятежниками, а не убежали вдвоем. Но я не могу переписать историю, можно только жить с тем, что есть.

В полусне я лежала на кровати, ожидая Джеймса. Никто не поднялся со мной поговорить, хотя Релм уверял, что Даллас обзвонила все свои контакты, выясняя, где он. Я говорила себе, что Даллас найдет кого угодно, тем более Джеймса. Я его скоро увижу. Я знаю, что так будет.

Дверь скрипнула. Я резко села с бьющимся сердцем. На пороге стоял Релм. В свете, падавшем из коридора, его кожа казалась особенно бледной по контрасту с темно-синей легкой курткой и темными волосами. Разочарование было жестоким. Я потерла глаза.

– Никаких новостей? – спросила я хрипло.

Релм сунул руки в карманы и покачал головой. Я чертыхнулась и снова легла, глядя в потолок. Вот бы хоть поговорить с Джеймсом – он бы понял, что между нами с Релмом ничего нет…

– Слоун, – тихо произнес Релм, – извини, но мы должны срочно ехать. Мне очень жаль, но другого выхода нет. Из Программы за нами выехали. Причарда взяли двадцать минут назад. Надо убираться отсюда.

Я ахнула, охваченная паникой. Забрали Причарда! Что, если он говорил правду? Неужели его схватили по нашей вине?

– Милая, – Релм подошел и присел на кровать. – Поговорим об этом в дороге. Надо срочно уезжать.

Я знала, что Релм прав. Разумом я это понимала.

– Я не могу его бросить. Пожалуйста, не заставляй меня бросать Джеймса. – Если он снова окажется в Программе, это его буквально убьет. – Пожалуйста… – попросила я в последний раз.

Свет заслонил темный силуэт. Сперва я не поняла, кто это – Джеймс или хендлер, и едва удержала крик, но человек повернулся к свету, и у меня упало сердце.

– Даллас ждет в машине, – нетерпеливо сказал Кас. Взъерошенный, дерганый, он оглядел комнату, и я невольно подумала, что он ищет Панацею. Интересно, это он здесь лазил, пока меня не было? Кас уверенно подошел к комоду, взял спортивную сумку и начал запихивать туда мою одежду.

– Слоун, – Релм тронул меня за колено, – мы его найдем, обещаю, но сейчас ты должна поехать с нами. Иначе… мы тебя заставим. Я делаю то, что необходимо для твоей же безопасности. Надеюсь, ты понимаешь.

Чувствуя себя преданной, я оттолкнула Релма и встала. Натянув свитер, я вырвала сумку из рук Каса, который сочувственно кивнул. Сквозь слезы я собрала оставшиеся вещи – мои и Джеймса.

Я не сомневалась, что Релм забросит меня на плечо или вытащит иначе, отбивающуюся и вопящую. Джеймс никогда бы так не сделал. Он прислушивался к моим желаниям.

Вещи выпали на пол, и я присела на корточки, закрыв лицо руками и плача. Что я делаю? Как я буду жить, если с ним что-нибудь случится?

Спустя мгновение Кас нагнулся за сумкой. Релм подошел, обнял меня и прошептал, что ему очень жаль. Плача, я позволила поднять себя на ноги, держась за Релма, чтобы не упасть. Мы подошли к двери, и я огляделась напоследок.

Пусто.

Мы ехали несколько часов. Бесконечные шоссе сливались в одно; я засыпала и, вздрагивая, просыпалась. Сидя на заднем сиденье, я прижималась лбом к теплому стеклу. Релм сидел справа. О Джеймсе новостей не было, но всякий раз, как Даллас вынимала телефон, во мне взлетала надежда – и разбивалась о землю. В последний раз, когда я спросила о Джеймсе, Даллас заверила, что если его поймают, она сразу об этом узнает. Надеюсь, она права.