– Нам с Касом возьмешь отдельный номер, – холодно сказала она. – Сегодня я не собираюсь с тобой спать.

Релм остановился, но ничего не ответил. Только когда Даллас закрыла окно, он пошел к стойке говорить с регистратором.

– Можно потише? – пробормотал Кас, нетерпеливо похлопывая по рулю. – Никому не интересно слушать ваши любовные ссоры.

– Ты не слышал, что он сказал, – огрызнулась Даллас. Я напряглась, ожидая, что она и меня втянет в разговор. – Я ему не пешка, – прошептала она Касу, розовея. – Он не имел права говорить, что я ничего не значу!

Кас обнял ее за плечи, желая прижать к себе, но Даллас вырвалась.

– Все нормально, – зло бросила она. – Хоть бы он снова исчез, как всегда, и ее с собой прихватил.

Мне захотелось закричать, что я не люблю и никогда не любила Релма, напомнить, что Джеймс – мой Джеймс – пропал, а приступ жалости к себе Даллас может отложить. Но сейчас почти ночь, все устали, да и не могу я ее винить. Релм из каждого умеет вытащить самое худшее.

Релм показал нам ключи. Мы взяли сумки и пошли на второй этаж. Мотель был паршивый, с облупившимися желтыми стенами и безобразными зелеными дверями. Я скривилась. Кас понимающе кивнул.

– Отличный выбор, – сказал Релм, заметив наши лица. – Здесь принимают наличные и не требуют удостоверений личности. – Он остановился перед номером 237 и открыл дверь настоящим гостиничным ключом с брелоком с номером. В ноздри ударил запах застарелого табачного дыма. Пестрые одеяла на кроватях ветхие, плоские.

– Дыра, – сказала Даллас, заглянув в комнату.

Релм протянул ей ключ.

– Даллас, я…

Она выхватила ключ и подошла к соседней двери. Она не кричала, не повторяла сказанного в фургоне. Кас с некоторой опаской вошел в номер за ней. Я подождала, не пойдет ли Релм за Даллас, чтобы откровенно поговорить. Но он вошел в нашу комнату и скрылся за дверью туалета. Замечательно. Будет ли хоть один из нас когда-нибудь снова беспечным, будет смеяться, нормально жить?

Я заперла дверь и накинула цепочку, чувствуя себя героиней боевика восьмидесятых. Включила лампу у кровати. Открыв сумку, чтобы достать вещи, я увидела досье Джеймса. Я не смогу читать его одна.

Релм вышел и с непроницаемым лицом улегся на вторую кровать, заложив руки за голову и глядя в потолок. Я легла на свою кровать, слишком уставшая, чтобы умываться или переодеться.

– Ну так что, – устало начал Релм. – Что там было, на заправке?

Я никому не рассказывала, как встретила в клубе Келлана, который уже знал мое имя, и сейчас не знала, как начать.

– К тебе когда-нибудь подходили журналисты? – спросила я.

– Нет! – Релм сморщился, как от дурацкого вопроса. – А к тебе?

Я достала из кармана визитку Келлана и протянула Релму. Его глаза расширились. Он проворно схватил ее, оглядел и спустил ноги на пол, сидя на краешке кровати.

– Черт возьми, Слоун, откуда ты знаешь этого типа?

– Я видела его в Клубе самоубийц. Он ничем не выделялся, но откуда-то знал мое имя. Сначала я думала, он хендлер под прикрытием, о которых говорил Причард, но на заправке он вдруг подошел. Я очень испугалась, а он дал мне визитку, представился корреспондентом «Нью-Йорк таймс» и сказал, что следит за нашей с Джеймсом историей. Он просил информацию о Программе. По-моему, он прекрасно понимает, что там на самом деле с нами делают.

Релм повел пальцами по волосам, но внезапно убрал руку, оставив их взъерошенными.

– Мне это не нравится, – сказал он. – Не надо общаться ни с кем, кроме мятежников. По крайней мере, пока. Может, этот Келлан Томас работает на Программу.

– Возможно. – Я подложила подушку под спину, напряженно думая. – Но Причарду мы не поверили, а его забрали в Программу. – Я повернула голову. – Неужели ему действительно сотрут память?

Релм помолчал.

– Не исключено, что это уловка, чтобы нас выманить, – сказал он. – Причард создал Программу, как они посмеют?..

– Надеюсь, – пробормотала я. Сейчас я поговорила бы с Причардом дольше, выяснила бы, что еще он может рассказать. Умей я перемещаться во времени, я столько всего сделала бы иначе… Я прикусила задрожавшую нижнюю губу. – Скажи мне, что с Джеймсом все хорошо, – прошептала я.

– Не могу. Но если Джеймс тебя любит, он тебя найдет. – Релм повернулся ко мне. – Я же нашел.

Джеймс меня любит, хотя Релм и пытается спорить, но после его отъезда прошло уже два дня. Два дня без единого слова, без новостей. Он уехал в ярости. Надеюсь, он понимает, как я сожалею. Я выключила свет, погрузив комнату в темноту, и свернулась на кровати в одиночестве.

– Слоун, – негромко сказал Релм. – Помнишь, в Программе ты приходила ко мне в палату и мы с тобой лежали в обнимку? Ну, в платоническом смысле?

Я действительно бывала в палате Релма – мы разговаривали, хотя сейчас я не помню о чем. Но я не забыла, как он гладил меня по волосам, шепча на ухо свои истории.

– Мне нравилось тебя обнимать, – сказал Релм.

Я крепко зажмурилась, будто это могло избавить от тоски по нему. Как мне его не хватало… В Программе Релм был для меня всем, и вспоминать об этом больно, потому что сейчас я не уверена, не притворялся ли он тогда.

– Да, было хорошо, – тихо отозвалась я.

– Если тебе… – Он замолчал, и в горле у него что-то пискнуло, когда он сглотнул. – Если ты захочешь и здесь прилечь рядом, я не буду возражать. Обещаю, я ничего себе не позволю.

– Не могу, – просто ответила я. Даже не знай я правды о Релме и Панацее, я все равно не бросилась бы к нему в объятия. Я усвоила этот урок в ту грозовую ночь в его доме. Я люблю Джеймса, и нечестно притворяться, что это не так.

– Предложение остается в силе, Слоун. Я всегда буду тебя ждать.

На следующий день мы приехали на маленькую ферму у озера Тахо, расположенную в абсолютной глуши, как и обещала Даллас. Удивительно красиво. Вдоль границ участка растут мощные деревья, старый дом с шелушащимися белыми стенами и огромным, гостеприимным, изогнутыми линиями очерченным крыльцом пленяет сердце. Когда-то я мечтала поселиться с Джеймсом за городом, завести собак – но в этот буколический уголок меня занесло с группой мятежников. Жизнь не всегда идет по плану.

С одной сумкой на плече я вошла в дом и закашлялась от пыли. Но мне здесь нравилось ощущение удивительного покоя.

– Ферма принадлежит деду и бабке одной из мятежниц. – Даллас опустила взгляд. – Несколько месяцев назад ее повторно забрали в Программу, и с тех пор никаких известий. Так что пока ферма наша. – Она бросила сумку к ногам. – Нас здесь пока не найдут.

– Как здесь красиво, – восхитилась я, разглядывая висевшие на стене фотографии пожилой пары. Сразу видно – семидесятые годы: сплошные узоры пейсли и воротники с длинными уголками. Вспомнились дедушка и бабушка, умершие, когда я была еще маленькой; их фотографии висели у нас дома.

Дом, в который я никогда не вернусь… Стряхнув надвигающуюся хандру, я пошла осмотреться, чтобы отвлечься. Мне понравилась маленькая, не больше гардеробной, комната, где стояла односпальная кровать и больше ничего. Окно выходило на большой двор – ручеек вился в траве. Легко представить, что по утрам сюда приходят олени и резвятся зайцы. Улыбаясь своим фантазиям, я села на матрац и попрыгала, чтобы заскрипели пружины.

– Привет. – Кас сунул голову в дверной проем. Он здорово вымотался, проведя много часов за рулем. Длинные волосы спутаны, под глазами темные круги, не брился с самого отъезда. Интересно, давно он ходит таким замученным? Поглощенная своими делами, я ничего вокруг не замечала.

– Я забил душ первым, – сказал он. – Хочешь, по-рыцарски пропущу тебя вперед?

Я улыбнулась:

– Нет, тебе туда надо больше, чем мне.

Он прижал руку к груди:

– Я ранен в самое сердце! Будешь мыться холодной водой.

– Какой ты джентльмен!

Кас легко, игриво подмигнул, как подмигивал Даллас. Хотя мне полагалось ощутить себя членом компании, на деле я лишь сильнее почувствовала одиночество.