- А что там?

- Молодежи, собранной на военные сборы, больше тысячи человек. Все на конях и при оружии.

- Вот это дело, нам в помощь. Молодыки, если согласятся за нами пойти, а я уверен, что так оно и будет, к Тихорецкой за пару часов выйдут.

Более вопросов не последовало. Кто-то из офицеров отправился к своим сотням, кто-то решил еще немного посидеть, а я на покой.

Ночь прошла спокойно, а с утра из окрестных хуторов начали подходить подкрепления, и уже к полудню, перед самым выступлением, под моим командованием было чуть более двух тысяч готовых к бою людей. Если быть более точным, полторы тысячи конных, шестьсот пеших, тридцать три пулемета и одно орудие, непонятно как оказавшаяся на складах Мамонова-старшего 48-ми линейная гаубица образца 1910-го года с приличным боезапасом.

Все воинство было выстроено вдоль шляха сразу за станицей. Здесь был произведен смотр сотен, еще раз подтвержден план операции, и я отдал команду на выдвижение к Тихорецкой...

Вечер 21-го марта, земля подсыхает, а ласковое солнышко начинает клониться к закату. К окраине узловой станции с революционной песней и развевающимся над головой передового всадника огромным кумачовым флагом, подходят две сотни красных конников. На дороге, охраняя въезд на станцию и разъезд на Тихорецкую, стоит пост, десять грязных и зачуханных солдатиков при двух «максимах». Вокруг никого, и встречают нас лениво. После чего появляется старший, косматый и давно небритый здоровяк в новенькой офицерской шинели, с давно нечищеной винтовкой за плечами и красной нарукавной повязкой на левом рукаве.

- Хтось такие? - спрашивает он и сплевывает на землю шелуху подсолнечника.

Посмотрев на такое, я решаю, что комедию можно было не ломать. Прав Зеленин - с переодеванием излишняя перестраховка получилась. Однако подошли неплохо, и я киваю своим казакам, которые готовы ко всякому, и они наезжают на красногвардейцев конями. Миг! И все враги согнаны в одну группу. Они стоят спина к спине, и начинают понимать, что все идет совсем не так, как им представлялось изначально, и что красные конники, совсем не красные. Что характерно, проявить героизм и ценой своей жизни, схватив винтовку, успеть выстрелить вверх и тем самым предупредить своих товарищей, ни один не попытался. Видимо, солдатики не из идейных бойцов, и это просто замечательно.

Охрану вяжут, и мои сотни спокойно направляются на станцию. Здесь тихо, никто не суетится, не паникует и не призывает к оружию. Наверное, местные «борцы пролетариата» считают, что опасность где-то далеко, и здесь они могут чувствовать себя в полнейшей безопасности. Это ошибка, и за нее, как и за любую другую, придется заплатить.

Мы подъезжаем к зданию станционного управляющего, невысокому двухэтажному домику. Караул на месте, но взгляды, которые кидают на нас, не враждебные, а скорее любопытные. Поэтому я спокойно спрыгиваю с коня и обращаюсь к трем солдатам, охранявшим штаб:

- Где начальство?

- А кто нужен? - лениво интересуется пожилой солдатик.

- Да хоть кто, а то, браток, понимаешь, прислали нас вам на подмогу, белых гадов и эксплуататоров трудового народа давить. А что конкретно делать и где мироеды окопались, неизвестно.

- Сегодня никого нет. Товарищи Одарюк и Пенчуков в Кавказскую направились. Товарищ Фастовец уже домой отъехал. А все остальные, кто повыше, Катеринодар от беляков защищают.

- Понятно.

Я оглядываю площадь, станцию и железнодорожные пути. Мои казаки заняли все самые выгодные для боя места и блокировали казармы. Так что резкий взмах рукой и громкая команда:

- Начали!

Караульные мгновенно повалены на порог штаба и в него врывается несколько человек. По станции вихрем проносится скоротечный бой, и она оказывается под нашим полным контролем. Хорошо все сделали, быстро, без потерь и весьма результативно. Подобная лихость всегда высоко ценится, как начальниками, так и рядовыми воинами. Поэтому сегодня я заработал себе такой авторитет и славу, который, при нашей победе, теперь будет всегда и во всем мне помогать.

На станцию входят отряды восставших и мой полк. Часть сил незамедлительно отправляется в станицу Тихорецкую, еще два десятка в казачьи лагеря на реке Челбас, а остальные располагаются в солдатских казармах и занимают оборону на окраинах станции. Везде ставятся усиленные караулы, идет захват местных большевиков, а я направляюсь в аппаратный узел связи. Проходит всего полчаса, и по телеграфу у меня идет общение с Кавказской.

Кавказская: На связи обер-офицер при атамане Кавказского отдела сотник Жуков. С кем я общаюсь?

Тихорецкая: Командир Сводного партизанского казачьего полка войсковой старшина Константин Черноморец. Под моей командой казаки окрестных станиц и донцы, присланные из Новочеркасска на помощь своим братьям. Захватил станцию и готов провести встречное наступление на соединение с вами.

Кавказская: Войскового старшину Черноморца не знаю, а вот с подъесаулом знаком. Как докажешь, что ты, это ты?

Тихорецкая: Вспомни, как твой разъезд перед Сарыкамышской операцией в дозоре находился, и вас турки атаковали. Тогда именно моя полусотня тебя выручила. У тебя конь в ту пору знатный был, но ему пуля ногу разбила, и ты его добить не смог.

Кавказская: Помню такое. Говори, что ты предлагаешь?

Тихорецкая: Мы будем атаковать противника по железной дороге. От Тихорецкой пойдем двумя эшелонами с несколькими орудиями. При встрече с бронепоездом, головным паровозом перекроем дорогу и примем бой. Ваша задача в это время взять Романовский и блокировать вражеский бронепоезд с тыла. Сможете?

Кавказская: Да, сил у нас хватает, орудия имеются и хорошие саперы найдутся. Главное - Тихорецкая взята.

Тихорецкая: В таком случае, мы начнем выдвижение в пять часов утра. Вашего выступления ожидаем в десять часов.

Кавказская: Понял. Твое выдвижение в пять, а наше в десять. С нами Бог! Конец связи.

Чем дальше, тем больше Андрей Ловчин обживался в Гуляй-Поле и ему здесь нравилось. Жильем обеспечен. При деле. Община снабжает всем необходимым и даже платит небольшое жалованье. Вдовушки часто в гости приглашают. Есть горилка и сало. Боря Веретельник рядом и помогает. Но самое главное – его прошлое здесь никого не интересовало и моряка уважали. А еще, что немаловажно, идеи анархии находили в душе черноморца самый живой отклик. Все хорошо. Все замечательно. Все отлично. Однако к Гуляй-Полю приближались германские войска и гайдамаки Центральной Рады, а остановить их было некому. Большевики покидали Украину и шли на Дон, биться против белоказаков. Эсеры своих воинских формирований не имели и уходили в подполье. Оставались только слабые отряды крестьянской пехоты. А что они могли сделать против закаленных войной немецких ветеранов и раззадоренных первыми успехами украинских националистов? Практически ничего. Нестор Махно, как и другие лидера анархистов, понимал это. Но сдаваться революционеры не собирались, и было объявлено о формировании вольных батальонов.

К этому моменту Андрей Ловчин смог более-менее обучить сотню бойцов. Они прошли первичную военную подготовку, научились стрелять из винтовок и пистолетов, перемещаться под огнем противника, обслуживать пулеметы, рыть окопы, метать гранаты, не бояться взрывов и вести бои в условиях населенного пункта. А помимо того матрос смог сколотить один взвод из опытных бойцов. Он стал костяком «Черной гвардии», имел хорошее вооружение и лошадей, безоговорочно подчинялся приказам Ловчина и был готов выступить навстречу противнику в любой момент. Нестор Махно, устроив взводу смотр и остался доволен, а затем сказал Андрею, что быть ему командиром роты.

Честно говоря, матросу было все равно. Рота, так рота. В настоящий момент, отойдя от Севастопольского угара и потрясений, Ловчин здраво оценивал свои возможности и понимал, что сможет командовать подразделением. Однако не вышло. По крайней мере, пока. По той причине, что Андрей зацепился с евреями.