- А добровольцы? - спросил полковник Золовин.

- Если привлечь добровольцев, бойня неизбежна. Против офицеров казаки встанут всей массой. Тогда даже малейшего шанса на успех не будет. Все что мы можем у них получить, юнкерскую батарею Миончинского или юнкеров Михайлово-Константиновской батареи. Возможно, что в наступлении примет участие одна из рот Офицерского батальона, но пока это только предварительная договоренность.

- А от нас что требуется, и почему вы нам все это рассказываете? - вопрос задал Сафонов.

- Все просто, господа офицеры. Сейчас вы пойдете в город, и будете делать то, что уже вторые сутки подряд делают все остальные офицеры моего отряда, то есть агитировать людей на вступление в партизанскую сотню Чернецова. Не знаю, получится у вас что-то или нет. Но если каждый из вас приведет хотя бы по паре бойцов, это будет просто замечательно. Я объяснил вам всю серьезность предстоящего нам дела, а вы думайте, как сделать так, чтобы наши шансы на победу, хоть на самую малость, но увеличились. Ходите по питейным заведениям, стучите в дома, навещайте знакомых и переманивайте бойцов из других отрядов. Люди не просто нужны, а необходимы. Выполняйте!

Вот так задача. Впервые передо мной подобная ставится. Что делать? Пойти по городу погулять, а потом сказать, что у меня ничего не вышло? Нет, приказ есть и необходимо постараться его исполнить. Задача, хоть и необычная, но простая и ясная - найти бойцов, а чтобы ее выполнить, надо двигаться.

Я вернулся в казарму и пока одевался, услышал знаменитую песню Чернецовского отряда, переделанную на мотив «Журавля». Собравшиеся в углу вчерашние семинаристы, стоя над разобранным ручным пулеметом системы «Кольта», пели куплет за куплетом, а такие же, как и они, подростки из новобранцев, подпевали. Текст был несколько нескладен, но интересен, а сама песня исполнялась так душевно, что просто заслушаешься.

- Наш полковник Чернецов, удалец из удальцов! - мелодично и слаженно выводили три сильных голоса.

- Журавель, мой журавель, журавушка молодой... - подхватывал десяток новобранцев.

- От Ростова до Козлова, гремит слава Чернецова!

- Журавель, мой журавель, журавушка молодой...

- А кто первые бойцы - Чернецовцы-молодцы!

- Журавель, мой журавель, журавушка молодой...

- Чернецовский пулемет, Красну гвардию метет.

- Журавель, мой журавель, журавушка молодой...

- Вечно с пьяной головой - это Лазарев лихой.

- Журавель, мой журавель, журавушка молодой...

- Выпил бочку и не пьян, Чернецовский партизан!

- Журавель, мой журавель, журавушка молодой...

Хорошая песня, бодрая, я послушал, хмыкнул и направился на конюшню. Здесь заседлал своего жеребчика, выехал на улицу и направился к штабу Добровольческой армии. Вчера я узнал, что здесь формирует свой отряд кубанский сотник Греков, которого за раннюю седину прозвали Белым Дьяволом. Впрочем, не только за седину, но и за его жестокость к врагам, любым, что германцам, что красным, без разницы. Как говорится, сами мы не местные, а коль так, то первыми у кого надо искать помощи это земляки.

Где находился отряд, который создавался на основе кубанских казаков, возвращающихся домой с Великой Войны, я нашел не сразу, а только минут через двадцать, после того как подъехал к зданию бывшего лазарета. Адрес один - все верно. Вот только пристроек вокруг слишком много и в каждой какое-то подразделение ютится. Однако, кто ищет, тот всегда найдет и вскоре партизанский отряд Грекова был обнаружен.

Я ожидал, что здесь будет не менее полусотни бравых и прошедших войну казаков во главе с отважным и лихим сотником, но вновь меня постигло глубокое разочарование. Да, сотник присутствовал, и он, действительно, был как раз таким, каким его описывала молва. Седой и битый жизнью степной волчара, безжалостный воин, который сродни горским абрекам, и живет по своим собственным понятиям о чести и достоинстве. В общем, родственная душа, которая поймет меня с полуслова. В остальном же, полное расстройство, поскольку казаков было всего четверо. А весь остальной наличный состав представлял из себя шестьдесят семинаристов и пять сестер милосердия, несколько дней назад взятых из городской гимназии.

С Грековым мы общий язык нашли быстро, года у нас одни, оба с Кубани, имеем много общих знакомых, и взгляды на жизнь совпадают. Поэтому, обнюхавшись, мы сидели за столом один напротив другого и вели неспешный откровенный разговор.

- Костя, - говорил сотник, - ты предлагаешь присоединиться к отряду Чернецова, но я хочу быть сам по себе.

- Иногда надо поступиться толикой свободы, а Чернецов молодца и сам все прекрасно поймет. Ему нужна помощь, так давай, помоги ему, и это тебе зачтется. Ведь это возможно?

- В этой жизни все возможно. Однако формально я подчиняюсь штабу Добровольческой армии. И если мой отряд выйдет из-под контроля корниловцев, назад дороги не будет. Я не Чернецов, который со всеми общий язык найдет, и если добровольцы на меня зло затаят, это осложнит не только мою жизнь, но и на отряде скажется.

- Да и черт с ними, с добровольцами этими. У них своя война, а у нас своя. Пока мы с ними одно дело делаем. Но потом на этих землях должен остаться кто-то один. Сам знаешь, что двум львам в одной клетке не усидеть.

- Это понятно, но...

- Что «но»!? Ты им при любом раскладе не родной. Пока нужен, ты с ними. А позже, когда они в силу войдут, попомни мое слово, прижмут вольницу, а тебя со всех сторон крайним сделают. Надо на свою сторону становиться. На казацкую. И сделать это лучше всего прямо сейчас.

- Тут ты прав, Черноморец. На меня уже сейчас косятся, говорят, что я с красными чересчур жесток. Представляешь, недавно встретил меня один штабной полковник и говорит, что я зверь и своими делами порочу высокое офицерское звание. Так мало того, в мародерстве меня упрекал, а я не для себя трофеи прижимаю, а для своих бойцов.

- Вот и я про то же самое толкую.

- Нужны гарантии, что Чернецов не будет пытаться мой отряд под себя поднять.

- Моего слова достаточно?

Сотник подумал, смерил меня взглядом и решился:

- Достаточно.

- Я даю слово, что ты останешься независимым командиром.

- Тогда договорились. Сегодня вечером подъеду к вашим казармам, и все лично с Чернецовым обговорю. Если он твои слова подтвердит, то завтра мой отряд выступит вместе с вашим.

Так я выполнил первый приказ есаула Чернецова и привел в отряд дополнительных шесть десятков штыков, пять сабель и один пулемет. Теперь оставалось донести до есаула условия Грекова и обеспечить выполнение моего слова. Кажется, что это чепуха. Однако есть жесткий лидер, Греков. И есть харизматичный, то есть Чернецов. У каждого свой отряд, и помимо основной общей цели - борьбы с большевиками, каждый имеет дополнительные задачи, желает приподняться, прославиться и сделаться сильней. А значит, вполне возможно, что один командир будет смотреть на другого, словно он соперник. Здоровое соперничество это хорошо, главное - чтобы оно во вражду не переросло. Да и не самое это важное на данный момент. Пока надо сражение выиграть, большевиков отбить и Дон отстоять. И только потом уже над проблемами внутренних взаимоотношений командиров размышлять.

Проклиная тот день, когда Андрющенко уговорил его остаться в Ялте, что есть мочи, Ловчин бежал по зимнему крымскому лесу. За шиворот бушлата сыпались хвойные иголки, дыхание его было прерывистым, а на ногах набились кровавые мозоли. Плевать! Андрей хотел жить и не обращал на это внимания. Главное - спуститься с хребта к морю и снова оказаться в Ялте, под прикрытием и защитой пулеметов и орудий корабельной артиллерии. Где-то позади, километрах в двух, в низине, слышались пулеметные очереди, одиночные выстрелы винтовок и взрывы гранат - это добивали его матросов. И на бегу Ловчин постоянно думал о том, что стоит вернуться и принять неравный бой с контриками. Но другая половина его души, подленькая и мерзкая, кричала, что Андрей не сможет помочь братишкам, и с одним пистолетом на поле боя толку от него немного. И если так сложилось, что ему удалось вырваться из ловушки, он обязан спастись и отомстить офицерам за гибель своих товарищей…