- Это общие слова Боря, и никакой конкретики. А одна коммуна, тем более в смутное революционное время, не показатель. Как ты видишь общество всеобщей справедливости? Люди живут, мирно трудятся, обмениваются своими товарами и продукцией, и никто их не трогает? По-моему это полная чепуха. Кто будет добывать ресурсы, охранять границы и изобретать что-то новое? А кто станет работать на грязных и вредных производствах? Нет таких людей, которые будут делать это добровольно, без фиксированной оплаты своего труда, на голом энтузиазме.

- Андрей, наверное, я плохой оратор и не могу объяснить все правильно, а ты пока многое не желаешь принимать. Но я верю, что можно построить общество счастливых и самодостаточных людей на федеральных началах. Надо попробовать, а иначе ничего не получится. Через ошибки и недопонимание старорежимников, ломая косность темных людей, придется идти к истине, и достичь результата. Коммуны крестьян снабжают общины заводских работников продуктами питания, а те дают им технику. Гильдии горняков добывают уголь, и в обмен получают, что им необходимо. Одно общество соприкасается с другим и осуществляет товарообмен. На основе этого получается союз, из которого вырастет не централизованное государство, обирающее гражданина, а федерация на добровольных началах. Общими силами она станет отстаивать свою независимость и права граждан, каждый из которых будет хорошо образован.

- А как будет осуществляться управление общинами и коммунами? Все те же выборные Советы?

- Конечно. Общество само выдвигает руководителей. А для координации деятельности всех коммун будет создан Исполнительный Комитет, который станет отвечать за связь между общинами, деловые отношения, координацию и общую идеологию всей федерации. При этом права и обязанности Исполнительного Комитета будут определены Съездом всех общин.

- Не верится в жизнеспособность ваших идей, Боря. Нравятся мне твои слова, но разум их не принимает. - Ловчин пожал плечами. - Однако мне деваться некуда, так что я с тобой. Если получится, вблизи посмотрю на ваше общество вольных анархистов и тогда решу, что мне больше по душе и на чьей я стороне.

- В таком случае, вперед, братишка. - Веретельник кивнул на выход из кубрика. - Примем тебя в левые эсеры, возьмем официальное направление на Украину, чтобы нас дезертирами не посчитали, и отчаливаем.

Спустя полтора часа Андрей Ловчин стал членом партии левых социалистов-революционеров. А еще через два дня, вместе с Борисом Веретельником, и товарищами Полонским и Шаровским, бывший сигнальщик эсминца «Гаджибей», взвалив на плечо сидор с пожитками и попрощавшись с братвой, сел в поезд и отправился на Украину. Он ехал в Гуляй-Поле и в его жизни начинался очередной этап.

- Во имя отца и сына и Святаго Духа. Аминь! - протяжно тянул местный каменский священник и от его сильного басистого голоса, у меня по коже бежали мурашки.

В здании железнодорожного вокзала стояли два десятка гробов и в них лежали наши товарищи. После того как партизанские отряды заняли Каменскую, воодушевление накрывало нас с головой. Мы были на подъеме и готовы к новым боям, а ранним утром 18-го числа узнали причину, по которой нас отозвали со станции Глубокая и вернули в станицу.

Красная Гвардия вновь ударила по тылам Чернецовского отряда. И пока наша офицерская полурота отсыпалась после дневного боя и марша по зимним степным просторам, отряд есаула Лазарева, полсотни добровольцев, зубами держался за станцию Лихая. Против каждого офицера было по десять врагов, не вчерашние дезертиры и не мобилизованные работяги, а самые настоящие «бойцы революции», мать их разэдак. И ладно бы так, против пехоты добровольцы выстояли бы. Но у красных было не менее восьми полевых и двух тяжелых орудий, снарядов они не жалели и позиции офицеров попросту сравнивали с землей. Дважды Лазарев поднимал своих подчиненных в штыковую атаку и этим останавливал противника. Однако силы были неравны, и есаул, собрав всех уцелевших офицеров, пешим маршем отступил к Северо-Донецкому полустанку.

Снова нам грозило окружение, и на Лихую под командованием поручика Курочкина выступила «Старая Гвардия», я говорю про 1-ю сотню Чернецовского отряда и два орудийных расчета под командованием все того же штабс-капитана Шперлинга. В районе Северо-Донецкого полустанка они встретились с отступившими из Лихой офицерами и, усилившись за их счет, направились отбивать станцию.

Конечно, если бы Чернецов знал, что за ночь со стороны Украины к красногвардейцам подошли серьезные подкрепления, на Лихую двинулись более серьезные силы, а так, что было, то и было. Как итог, двести двадцать партизан и офицеров с двумя орудиями атаковали тысячу вражеских бойцов, преимущественно революционных фанатиков и латышей, плюс полторы сотни немцев под командованием некоего поручика Шребера. Все это, не считая, десятка орудий и местных мастеровых, которым раздали оружие.

По всем законам Великой Войны эта атака не имела никаких шансов на успех. Однако сейчас война у нас другая, Гражданская, а потому 1-я сотня и остатки добровольческого отряда свое дело сделали. Бой был жарким, он длился несколько часов подряд, и ярость нашей молодежи плюс воинское мастерство офицеров оказались сильней большевистского фанатизма. Красные, потеряв около сотни бойцов и бросив в Лихой несколько эшелонов с продовольствием и оружием, отступили. Славная победа, но далась она нелегко, и более двадцати храбрых воинов земли русской, никогда уже не встанут с нами в строй и никогда не смогут спеть «Журавля», в котором уже появился новый куплет: «Под Лихой лихое дело, всю Россию облетело».

Сегодня 19-е число, назначены похороны добровольцев и партизан. Мало кого из них я знал, все же недавно в отряде и общаюсь преимущественно с офицерами нашей сводной полуроты. Однако гибель людей переживал тяжко. Может быть причиной тому общий настрой всего Чернецовского отряда, а возможно тоска на лице нашего командира, всегда жизнерадостного, а сейчас, как будто состарившегося сразу на десяток лет.

В зале вокзала стоят люди, у нас на руках папахи, кубанки, полевые армейские фуражки, а порой самые обычные гражданские шапки. Священник заканчивает панихиду, и специально назначенные люди, взвалив гробы на плечи, несут их на выход. Здесь домовины грузят на телеги и отвозят на местное кладбище. Спустя час церемония окончена, и мы снова возвращаемся на станцию.

Ви-у-у-у! Над Каменской свистит снаряд и падает в районе железнодорожных путей. Это тот самый большевистский блиндированный паровоз из Харькова. Он все же пришел на помощь местным коммунарам и уже несколько часов подряд, с перерывами на завтрак и обед, с прицепленной к нему открытой платформы, одиночными снарядами обстреливает Каменский вокзал. Слава Богу, что артиллеристы у противника далеко не самые лучшие. Палят в белый свет как в копеечку, снарядов не жалея. Однако сам факт обстрела нервирует местное население, и оно начинает посматривать на нас косо. Надо что-то делать с этой угрозой и вариантов решения вопроса немного. Самый простой совершить вылазку и уничтожить кусок железнодорожного полотна за Северским Донцом. А самый логичный новая атака на Глубокую, которая опять находится под контролем большевиков.

Сейчас в Глубокой больше тысячи вражеских штыков и на подходе конные казачьи части войскового старшины Голубова, переметнувшегося на сторону большевиков. Мы это знаем точно, среди предателей находятся офицеры из штаба 5-й Донской дивизии, и они регулярно посылают к нам своих связных. Медлить нельзя, в обороне сидеть бессмысленно. Следовательно, придется атаковать.

Вечером приходят два известия. Как водится, одно хорошее, а другое плохое. Первая новость из Новочеркасска. За дело у Лихой весь личный состав 1-й сотни награжден «Георгиевскими медалями», а есаул Чернецов получает звание полковника. Второе известие прилетает из Зверево, откуда сегодня днем на захваченную революционерами станцию Гуково выступила 2-я рота добровольческого Офицерского батальона. Добровольцы не смогли отбить станцию, потеряли три четверти личного состава, и с поражением вернулись обратно.