В подобном ритме минул еще один день, а вечером меня вызвали к командарму, который находился в здании новообразованного Ведомства Иностранных Дел. Зачем вызывают, мне понятно, а потому я заранее приказал всему личному составу моего полка готовиться к завтрашнему выступлению в поход.

- Командир, - голос одного из матросов бронепоезда «Смерть Каледину!», вырвал Василия Котова из состояния дремы.

- Что случилось? - чекист резко сел на узкую откидную полку, которая была привинчена к борту броневагона, и посмотрел на балтийца из отряда Ховрина.

- Там к тебе два товарища прибыли.

- Кто?

- Комполка Думенко и его заместитель Буденный.

- Черт! А времени сколько?

- Полночь уже.

- Где гости?

- В штабном вагоне.

- Хорошо. Сейчас подойду.

Моряк кивнул и вышел, а Котов в полутьме нашарил черный бушлат, вынул из-под подушки кобуру с пистолетом и ножны с кортиком, оделся, накинул на голову бескозырку и встал. Спать хотелось неимоверно, слишком беспокойной была последняя неделя. Однако дело, прежде всего, и потому чекист направился на выход.

Котов покинул жилой отсек, где рядом с пулеметами, стволы которых смотрели наружу, отдыхали братишки-балтийцы, и вышел в холодный тамбур. Следующим был штабной вагон, где его ожидали красные командиры Сводного крестьянского кавполка, но он замер. Неожиданно ему захотелось покурить, причем на свежем воздухе, а не в помещении, и Котов, решив, что пара минут ничего не изменит, достал из кармана мятую пачку папирос, прикурил от спички и сделал глубокую затяжку. Голова сразу же закружилась, и черноморец немного расслабился. Холодный степной ветер окатил его горячий лоб прохладой, после чего он подумал, что Думенко и Буденный появились не просто так. Наверняка, они станут жаловаться на тяжелое положение, а затем попросят его о помощи. Вот только ему нечего им дать и вызвать подкрепления из Ростова или Екатеринодара невозможно. Телеграфная связь не работает и железная дорога на Тихорецкую, откуда можно попасть в Ростов, перерезана белоказаками. А его бронепоезд, который минувшим днем пытался прорваться, не смог пробиться через их заслон под Сальском. Поэтому теперь он отрезан от основных сил Красной Гвардии и предоставлен сам себе.

В станице Великокняжеской, на станции которой находился блиндированный состав Котова, загавкали собаки, а потом раздался одиночный винтовочный выстрел и псы, словно чуя беду, заткнулись. Затем вновь наступила тишина и чекист, щелчком пальцев отбросив недокуренную папироску, проследил, как огненный кропаль, рассыпая искры, падает наземь, и решительно вошел в штабной вагон.

Борис Думенко, худой и осунувшийся после недавнего ранения худой брюнет в рваном полушубке, и одетый в кавалерийскую шинель Семен Буденный, крепкий статный мужик с ухоженными усами, ждали его за столом. А вокруг казаков расположилось несколько моряков бронепоезда. Котов окинул помещение цепким взглядом и решил, что разговор с краскомами надо вести как обычно, официально, коротко, сухо и по существу, ибо сейчас не до панибратства. Тем более он представитель Москвы, а они вожаки повстанческого соединения, которые пока признают власть большевиков лишь номинально.

- Здравствуйте, товарищи. Что вас привело ко мне посреди ночи?

Чекист присел напротив гостей и моментально в его голове всплыла вся информация на этих, таких не похожих один на другого, людей.

Первый, тридцатилетний Борис Мокеевич Думенко, из малороссийских крестьян с немалой примесью еврейской крови, при царской власти был табунщиком и батрачил на богатых калмыков и казаков, которых ненавидел лютой ненавистью. В минувшую войну служил артиллеристом и дослужился до вахмистра. Когда вернулся на родину, быстро сколотил вокруг себя группу из недовольных своим положением иногородних и нескольких станичников. А затем он развернул свой отряд в кавалерийский полк и принимал самое непосредственное участие в разгроме войск походного атамана Попова и калмыков, которые шли на помощь окруженному красногвардейцами Новочеркасску. Вроде бы свой человек, можно даже сказать, что близок большевикам по духу и желает того же, что и они, уничтожения казачества как класса. Однако чекисту Думенко не нравился, поскольку слишком горяч и непредсказуем, на все имел свое особое мнение и часто оспаривал приказы. А помимо того Борис Мокеевич мечтал о создании на территории Дона вольных аграрных общин, как у анархистов на Украине, и считал партию большевиков переходным этапом на пути к чему-то новому. Так что как ни посмотри тяжелый человек, от которого неизвестно чего ожидать. Особенно, если учесть, что его авторитет в Сальских степях рос день ото дня и к нему прислушивались практически все иногородние.

Второй гость, Семен Михайлович Буденный, напротив, был Котову понятен и, можно даже сказать, вызывал у него некоторое уважение. Тридцать пять лет, из русских крестьян, кавалерист-сверхсрочник и полный Георгиевский кавалер (по его словам), неплохой командир и достаточно жесткий лидер. Этот, в отличие от своего начальника Думенко, всегда старался походить на казаков, мечтал подняться и стать уважаемым человеком. По этой причине, пока царская власть была сильна, он являлся образцом отличного служаки, а затем, во время войны, Буденный показал себя с самой наилучшей стороны, слыл лихим бойцом, верным сторонником дисциплины и поддерживал офицеров. Однако, лишь только царская власть рухнула, бравый Семен Михайлович стал ярым революционером. Он вовремя понял, что прежние порядки назад не вернуть. После чего без явных колебаний перешел на сторону большевиков, подобно Борису Думенко, собрал отряд из крестьян и стал его заместителем. Чего скрывать, здоровое честолюбие нравилось чекисту. Поэтому он с самой первой встречи с командирами крестьянского кавполка, которая произошла полмесяца назад, решил, что если и делать на кого-то ставку, то на Семена Буденного. Почему? Да потому, что ради достижения своих целей и карьерного роста он пойдет по головам, легко подсидит своего командира и выполнит практически любой приказ партии большевиков, ибо только с ними он имел шанс стать по-настоящему значимой и весомой фигурой. Разумеется, если он не погибнет в боях и доживет до того счастливого дня, когда власть Советов распространится по всей территории бывшей царской России.

Впрочем, пока речь шла не о подъеме и не о карьере. Казаки войскового атамана Назарова приближались к Великокняжеской. Они двигались стремительно и через пару-тройку дней могли подойти к станице и станции, за которую чекист собирался драться до последнего снаряда и патрона. Поэтому Котов, прогнав ненужные сейчас мысли, ждал, что ему скажут Думенко и Буденный. Его взгляд смещался с одного краскома на другого и разговор начал Борис Мокеевич.

Комполка зыркнул на своего заместителя, затем исподлобья посмотрел на Котова и сказал:

- Мы чего зашли-то... Уходить надо...

- В смысле? - не сразу понял Котов.

- Говорю, что из Великокняжеской трэба уходить. Казаки рядом, в пяти-шести верстах, не более.

- Так близко? - удивился моряк.

- Да.

- А почему мне об этом никто не сообщил?

- Так ты ведь, чекист, со своим бронепоездом где-то пропадал весь день.

- Но я вернулся еще три часа назад.

- А тогда нас в станице не было. Мы только что из разведки.

- И что, вы казаков сами видели?

- Как тебя сейчас, - ухмыльнулся Думенко. - Мы до хутора Козюрина дошли, где дом Семена, - комполка кивнул на Буденного, - и на околице с ними зарубились. Слава Богу, семьи наши уже в Великокняжеской. А то бы беляки никого не пощадили.

- Ага! - Котов кивнул и спросил: - И что вы предлагаете?

- На рассвете поднимем своих бойцов и под прикрытием твоего бронепоезда, в который погрузим казну походного атамана Попова, вдоль железной дороги двинемся на Царицын.

«Все верно, - подумал Котов. - Только на Царицын и можно прорваться, поскольку на Кубань дорога перекрыта. В этом я уже убедился».