Дернулась нога и, поморщившись, спиной я облокотился на спинку кровати, а моя ладонь прошлась по косому шраму, пересекающему левую половину головы, след от вражеской пули, память о последнем бое.

Так случились, что в начале апреля я случайно попался на глаза командиру 5-й Кавказской казачьей дивизии генералу Томашевскому. И тот, недолго думая, вручил мне пакет и спустя час, с десятком казаков я ехал в отдельный партизанский отряд Лазаря Бичерахова, который находился в Персии.

Задание было выполнено, и через две недели мы возвращались обратно в расположение своей дивизии, которую снимали с Кавказского фронта и отправляли вглубь России. Однако если к Бичерахову небольшой отряд добрался без потерь и столкновений с противником, то на обратном пути нас атаковали три десятка курдов. Мы отбились, но в самом конце стычки по моей голове прошлась эта злосчастная пуля и еще одна засела в ноге. Вот так я получил свои первые ранения, и чуть не погиб.

Как выжил, до сих пор не понимаю. Но когда казаки везли меня в расположение наших частей, начинающих отход по всему фронту, мне привиделся абсолютно седой казак в простом потертом чекмене. Мне казалось, что я сижу посреди пустыни, вокруг никого и ничего, постоянно хочется пить, а голова окровавлена и каждое движение вызывает нестерпимую боль. Вдруг, рядом возникает этот человек и, присев прямо на песок, заглядывает в мои глаза и спрашивает:

- Что, внучок, и твой час пришел?

- Да, - отвечаю я, хочу встать, а ноги не слушаются.

- Это ты зря. Тебе еще жить и жить.

- Как же жить, когда я умираю?

- Это ничего. Сейчас я тебя подлечу, и смерть отступит.

Старик кивнул и провел рукой по моей голове. После чего кровь перестала сочиться, а головная боль ушла.

- Как это? - удивился я, и тоже провел рукой по голове, потом посмотрел на ладони и они оказались чистыми.

- А вот так, - усмехнулся седой казак. - Я тебя спасаю, а за это ты должен продолжить службу на благо своего народа и, может быть, помочь ему из той кровавой каши, что сейчас заваривается, выбраться с меньшими потерями.

- Ну и шутник ты дедушка. Службу я продолжу, а вот насчет народа это ты загнул. Я далеко не герой, а ты говоришь про такое дело, которое только богатырям по плечу. Как народу помочь, когда тысячи лучших умов российских, политиков, генералов и ученых, не знают, что делать и как быть? Да и сама революция такое дело, что никогда точно не определишь, кто прав, а кто виноват.

- Ты все поймешь, обещаю, и предназначение свое выполнишь, - старик улыбнулся, и добавил: - Ты просто живи по чести, и иди, куда тебя сердце зовет.

После этих слов седой казак исчез, а я очнулся в военном госпитале Тифлиса и узнал, что десять дней был без сознания. Врачи говорили, что шансов выжить у меня практически не было. Однако я не просто выжил, но и выздоровел. Хоть и придется теперь всю оставшуюся жизнь волосы на одну сторону зачесывать. А еще доктора утверждали, что меня должны мучить постоянные головные боли, а я чувствовал себя вполне неплохо и быстро шел на поправку. Правда, надо признать, с ногой, не все ладно. Но это ничего. Кости не задеты, а мясо нарастет.

Когда окончательно оклемался, долго размышлял над странным происшествием и встрече с седым казаком. И в итоге, ради своего душевного спокойствия, решил, что меня посетила галлюцинация. Говорят, при большой потере крови такое случается, и ничего удивительного в этом нет. Просто игра подсознания, временное помрачение рассудка и не более того...

Неожиданно, раньше положенного срока, в палату вошел Петр Петрович Евстафьев. Милый сухонький старичок с крепкими руками, хирург от бога и человек, который, как выяснилось, в свое время, будучи прикомандирован к действующему против хивинцев и бухарцев корпусу, еще дядю моего оперировал. Вид у Евстафьева был чрезвычайно серьезный, и он, присев рядом со мной, спросил:

- Ну-с, батенька, как вы себя сегодня чувствуете?

- Неплохо, - ответил я. - Передвигаюсь спокойно, голова не кружится, нога не болит.

- Это замечательно, потому что пора вам покинуть наше заведение. Причем, чем быстрее вы это сделаете, тем для вас будет лучше.

- Что-то случилось, Петр Петрович?

- В городе беспорядки, солдаты начинают убивать офицеров. Относительный порядок сохраняется только в центре города и на вокзале. Однако уже завтра утром последняя крепкая воинская часть покинет Тифлис, и вот тогда-то мародерам будет раздолье. Поэтому, хоть и стоило бы вам еще недельку-другую под присмотром врачей побыть, уезжайте батенька. Дома долечиваться станете.

- Я уеду, а как же вы?

- Ничего. Врачей и медсестер не тронут. Офицеры госпиталь покинут. Благо, их сейчас немного, всех тяжелых в Россию отправили. А рядовые чины за нас заступятся.

- Удачи вам, - сказал я, вставая с кровати и вынимая из-под подушки верный «браунинг».

- И вам всего хорошего, Константин Георгиевич. Дяде поклон. Скажите, что помню его.

- Обязательно.

Евстафьев покинул палату, а я направился к сестре-хозяйке и получил свои вещи. После чего переоделся, взял в руки чемоданчик и отправился на выход. Здесь получил документы на выписку, а затем, прежде чем выйти на улицу и отправиться на вокзал, остановился перед большим зеркалом. Из него на меня смотрел высокий, стройный и несколько истощенный брюнет двадцати пяти лет. Одет в темно-синюю черкеску с серебряными газырями, на поясе кинжал в позолоченных ножнах, на голове низкая черная папаха-кубанка с красным верхом, а на плечах погоны подъесаула. Это я, Константин Георгиевич Черноморец, потомственный казак Кавказского отдела Кубанского Войска, после лечения возвращаюсь домой.

За плечами три года войны и ранение, Георгиевский крест и наградное оружие. Вроде бы, все достойно. Вот только возвращаюсь я после войны, в которой наш народ проиграл, и для меня это хуже любых ран. Впрочем, глядишь, еще все образуется. Самое главное - домой добраться, а это, учитывая, что повсюду мародеры из солдат и местного криминала, задача не простая. Хотя мне не впервой опасности в глаза смотреть. Так что прорвемся.

Теплый осенний день, какие не редкость в Крыму. К причалам Графской пристани швартовались баркасы, катера, шлюпки и ялы, а в них сотни людей в тельняшках, черных бушлатах нараспашку, бескозырках и хромовых ботиночках. Это моряки Севастополя прибыли на 1-й Общечерноморский съезд. Массы людей самых разных возрастов и специальностей: мотористы, комендоры, торпедисты и кондукторы, рулевые и сигнальщики, кочегары и боцмана, с шумом и гамом, смеясь и перешучиваясь, радуясь возможности прогуляться по берегу, сходили на причал. И тут моряков встречала веселая праздничная толпа, гармонь и разухабистое «Яблочко» в исполнении молодого светловолосого матроса в лихо сдвинутой набекрень бескозырке. Военные моряки усмехались и шли дальше. Однако некоторые подходили ближе, и смотрели на матроса, которого многие знали.

Раскинув руки, на причале, вместе с симпатичной фигуристой брюнеткой, одетой в дорогую шелковую блузку, по кругу ходил любимец Северной стороны, старший рулевой с эсминца «Гаджибей» Васька Котов. Сегодня у него праздник, день рождения, и моряк, по жизни лихой и веселый человек, который с утра уже немного поддал, хотел выплеснуть доброе настроение на людей и поделиться радостью с такими же матросами, как и он сам. А тут как раз съезд, митинг и организованный «Центрофлотом» праздник. Самое время повеселиться. И Котов вместе со своей подругой Наташкой Каманиной с улицы Малая Эскадренная и земляком из Рязани Андрюхой Ловчиным, который играл на гармошке, выдавал:

- Сине море не наполнить, оно очень глубоко. Всех буржуев не накормишь, у них пузо велико.

Матросы, особенно те, у кого на бескозырках имелась надпись «Гаджибей», поддержали своего любимца одобрительными криками:

- Давай, брат! Жги!

- Так их! Крой царевых холуев и фабрикантов!