Такие вот резоны выдвигали переметнувшиеся к большевикам казаки. Как все просто, выгнать с Дона Корнилова и добровольцев, скинуть Каледина с его правительством, собрать свой Войсковой Круг, да и жить счастливо, землю пахать и хлебушек растить. Наивный народ, и тогда, после прочтения этой прокламации, меня занимало несколько вопросов. Что с этими казаками будет, если большевики все же победят? Как скоро они поймут, что их обманули? Что они будут делать? Подчинятся комиссарам, которые придут у них землю и нажитое добро отбирать или, как мы, попробуют сопротивляться? Пока на это ответа нет, но думаю, что время, все само по своим местам расставит.
Станицу Калитвенскую мы с Чернецовым покинули только ранним утром 8-го февраля. Необходимо было подготовиться к дороге, добыть коней и хоть какой-то документ справить. Лошади, которых нам выделил Ефим, шли бодро, и уже 11-го числа, останавливаясь на постой в малолюдных хуторах и, обходя стороной идущие между добровольцами и Красной Гвардией бои, мы были в пяти верстах от Персиановки. Здесь столкнулись с конным разъездом красной конницы, но в бой вступать не стали. Все же две наши винтовки и пистолеты, против семи врагов, которые могут вызвать подмогу, не играли. Поэтому мы отвернули в сторону, и в Новочеркасск добрались только сегодня утром...
На выезде из города, нам навстречу торопливо скакала группа справных казаков, и Чернецов окликнул одного из них:
- Сиволобов, постой!
Передовой всадник на мощном вороном жеребце, плотный и широкоплечий бородач, остановился. Затем он повернулся к нам, вгляделся в лицо полковника и, недоуменно, даже, как-то растерянно, выдохнул:
- Чернецов...
- Что, не узнал? - усмехнулся Чернецов.
- Да, мудрено тебя узнать. Бородатый, худой, лицо серое и кособочишься.
- Ранение...
- А говорили, что ты в плен попал и погиб. А потом про то, что ты жив, и снова про смерть. В общем, не обессудь, господин полковник, но мы тебя уже похоронили.
- Значит, долго жить буду.
- Дай-то тебе Бог. Нам тебя сильно не хватало. А после смерти Алексея Максимовича здесь совсем плохо. Добровольцы уходят, и сейчас их арьергард через Аксайскую переправу на левый берег идет. Многие из наших казаков за ними следуют. А атаман Назаров ничего сделать не может. Не хватает ему силы, чтобы правительство и войска в кулаке удержать. Никто на себя ответственность брать не желает, и наши бравые офицеры бегут на Кубань, надеются, что там их пригреют и помощь окажут. Сейчас, видишь, - Сиволобов кивнул на свое сопровождение, - к голубовцам на переговоры еду. Уж лучше пусть они в город войдут, чем красногвардейцы. А то многие уйти не успели и раненых по госпиталям сотни.
- Вот оно, значит, как, - нахмурился полковник и спросил: - А мой отряд где?
- С добровольцами ушел. Но несколько человек еще в юнкерском училище, помогают артиллеристам орудия увозить.
- Где сейчас Назаров и правительство?
- Министры почти все разбежались, а Назаров с председателем Волошиновым, где ему и положено, в штабе походного атамана, Войсковой Круг собирает.
- Что же, все ясно. Ты можешь одного из казаков послать к Назарову и сообщить, что я готов принять руководство обороной города на себя? Находиться буду через дорогу, в здании юнкерского училища.
- Да, я сам с такой новостью поспешу, - Сиволобов такому известию искренне обрадовался, и на его лице появилась широкая улыбка.
- Нет, ты поезжай к Голубову и время потяни. Обещай ему, что хочешь, сули любые блага и посты, но отыграй хотя бы несколько часов. Понимаешь, зачем это?
- Понятно, постараюсь потянуть время. Разрешите исполнять, господин полковник? - Сиволобов молодцевато вытянулся в седле.
- Исполняйте, есаул, - четко козырнул ему полковник.
К штабу походного атамана с известием о возвращении Чернецова направился казак. А мы следом, к училищу, где ранее квартировали партизаны, и где сейчас хотел устроить сборный пункт и штаб обороной города полковник.
Вскоре, проехав по опустевшим и притихшим улицам города, мы оказались на широком дворе Новочеркасского училища, и застали здесь полную неразбериху и разброд. Плакали какие-то пожилые женщины, видимо, матери, провожающие своих сыновей в поход, который позже назовут Ледяным. Кто-то тянул котомки. Ржали лошади. Несколько человек ругались у разбитого полевого орудия. И кто всем этим бедламом руководил, не понятно.
Чернецов оглядывает это действо, приподнимается на стременах и громко, как если бы принимал парад, а не находился при бегстве войск, командует:
- Смирно!
На миг, все замирает и сотня людей, находящихся во дворе, смотрит на нас как на сумасшедших. Наконец, появляется пожилой и прихрамывающий на левую ногу прапорщик, от общей массы он делает два шага вперед и спрашивает:
- Кто такие?
- Я полковник Чернецов.
- Брешешь, - говорит прапорщик, поворачивается к нам спиной, и устало машет рукой: - Больной человек, видать, рассудком повредился.
Однако из толпы вылезает худенький юноша в непомерно большой для него солдатской шинели и винтовкой за плечами. Он бежит к нам, метра за четыре резко останавливается, делает три четких строевых шага, вытягивается и докладывает:
- Господин полковник, рядовой 1-й сотни Чернецовского партизанского отряда Гольдман.
- Вольно, - бросает Чернецов и спрашивает паренька: - Кто еще из наших здесь?
- В училище десять человек 1-й сотни и трое из офицерской полуроты.
- Всех сюда.
- Есть!
Гольдман уносится в здание учебного корпуса, а позади нас раздается спокойный и уверенный голос:
- Полковник Чернецов?
Командир оборачивается и спрыгивает с седла, а я следом. Перед нами среднего роста статный мужчина с волевым лицом, одетый в шинель с погонами генерал-майора. Видимо, это бывший командир 8-й Донской казачьей дивизии и нынешний войсковой атаман Анатолий Михайлович Назаров.
- Так точно! - браво отвечает на вопрос атамана Чернецов.
- Мне донесли, что вы готовы возглавить оборону Новочеркасска. Это правда?
- Да.
- Вы сможете отстоять город?
- Отстоять нет, господин войсковой атаман. Но на несколько дней задержать противника и дать возможность эвакуировать людей, жизни которых под угрозой, смогу.
- Что же, ответ честный. С этого момента вы руководите обороной города, а соответствующий документ, подтверждающий ваши полномочия, будет готов в течение получаса.
- Разрешите приступить к исполнению своих обязанностей, господин войсковой атаман?
- Приступайте, полковник, - в глазах Назарова мелькнула веселая искорка, и он, резко развернувшись, направился в штаб походного атамана.
Ростов-на-Дону. Февраль 1918 года.
Василий Котов, переплетя на груди руки и засунув ладони подмышки, сидел в мягком удобном кресле у большой обложенной узорчатым кафелем печи и грелся. Ему хотелось спать, но работы было непомерно много, и потому, все что он мог себе позволить, десять минут покоя, пока на плите не закипит большая металлическая кружка. Иногда он посматривал в окно, которое выходило на одну из улиц города Ростова, перебирал в голове события минувших дней и думал о том, что ему предстояло сегодня сделать...
Самый крупный населенный пункт Всевеликого Войска Донского, город Ростов, пал. Отряды «Социалистической армии» бывшего прапорщика Сиверса взяли его десятого февраля (по старому стилю). Добровольцы ушли на Новочеркасск, и единственным соединением, которое оставалось в пределах города, была группа Белого Дьявола сотника Грекова. Однако она, естественно, не могла сдержать натиск Красной Гвардии, которую подгоняла телеграмма Ленина с категорическим приказом – «Сегодня, во что бы то ни стало взять Ростов». И пометавшись по городу, где находилось несколько тысяч офицеров, которые не желали воевать ни за белых, ни за красных, Греков отдал приказ своим семинаристам стягиваться к Дону и переходить на левый берег.
Последний партизанский отряд ушел из Ростова, и армия Сиверса вступила в него без боя. Армия, это звучит гордо и внушительно. Сразу же представляются батальоны, полки, бригады, дивизии и корпуса, штабы и тыловые подразделения, погоны, аксельбанты и ровные коробки солдат, которые под марши военного оркестра мерно печатают шаг по главным улицам. А на деле, «Социалистическая армия» являлась формированием нового образца и на старорежимные воинские части походила мало. Она сложилась на основе «Северного летучего отряда», который наводил порядок на Украине, воевал за Донбасс и устроил пьяное трехдневное гульбище в городе Змиев, где красногвардейцами были обнаружены нетронутые склады с водкой. Позже в отряд вливались другие преданные делу революции подразделения, и состав армии был весьма неоднороден. Солдаты и матросы, наемные латыши, которые воевали за золото, интернационалисты, профессиональные революционеры и вчерашние бандиты из классово близкого к большевикам социального элемента. Именно из таких людей и состояла эта армия. И если бы не твердая и жестокая рука «красного прапорщика» Сиверса, который любил намекнуть на свое родство с бароном Карлом фон Сиверсом из древнего голштинского рода (кстати сказать, глава этого датского семейства с богатой и славной историей узнав о таком «родственнике» поднял все семейные архивы и доказал, что это неправда), сбродное красное войско давно бы разбежалось.