В маленькой квартирке бурлила жизнь. За окнами летел мягкий неторопливый снег, и сквозь опушенные, словно ненастоящие, ветки клена окна в доме напротив светились разноцветными огоньками. Праздник жил во всем. К Новому году ждали Ирину с детьми, все были оживлены, возбуждены.

Встречать ее Елисеев и Лиза поехали вдвоем, ночью, в Домодедово. Они ехали по зимней заснеженной пустой дороге. Город слабо мигал огоньками, словно прижмурился, слева колыхался в темноте знакомый газовый факел, снег летел так, словно кто-то, спрятанный прямо перед носом машины, специально направлял точно им в лобовое стекло бесконечный поток стремительных серых хлопьев, от них рябило в глазах и ничего не было видно, и дворники не справлялись, но так уютно было сидеть вдвоем в красноватой мгле автомобильного нутра, что дорога казалась нереальной и неважной, словно они могли перенестись в аэропорт и без нее, одним только течением времени и снега. Наконец смутно замигали впереди огоньки аэропорта, они развернулись на слабо освещенной пустоватой площади, поставили машину и вышли.

Ожидание длилось долго, они то пили кофе за высокими стойками, то бродили по залам, то снова выходили на площадь, чтобы проснуться и хлебнуть холодного свежего воздуха с привкусом снежинок. Потом объявили, что самолет приземлился, и они заторопились в конец огромного зала, чтобы не опоздать и не пропустить гостей, и опять ждали. И вдруг увидели в толпе Иру в каракулевой шубке и с нею двух закутанных малышей. И Лиза, словно окаменев, смотрела на нее и не двигалась, а потом, непонятно почему, заплакала. В машине они все сидели молча, дети дремали, привалившись с двух сторон к Ире, а она тревожно и взволнованно взглядывала по сторонам, стараясь различить и узнать что-то в снежном ночном просторе, в кружении метели. Потом они въехали в город, и тоже почти ничего она не узнала, все перестроилось, выросло, изменилось в этом районе за годы ее отсутствия. То, что она помнила, было теперь уже невозвратимо.

Дома все было приготовлено к их приезду. Но сонные, едва живые после долгой дороги, дети на елку едва взглянули. Ира помогла им раздеться, и они тут же повалились на расставленные для них в столовой раскладушки. Ире постелили в Олиной комнате, а Оля давно уже спала на диване и даже не проснулась от шума и суеты.

Ночью Лиза почти не спала, она все мучилась чем-то, сама не зная чем, — может быть, тем, что не так они встретились с Ирой или что мало выразила она интереса к детям. Она торопила завтрашний день и боялась его, а едва она заснула, как зазвонил будильник. Жене надо было вставать и собираться на работу, но Лиза так и не разлепила глаз. Снова проснулась она, когда было уже светло. В столовой слышались шум и возня, кто-то смеялся, и Олин сдержанный голосок увещевал:

— Ну я же вам говорю — нельзя, это на Новый год, завтра…

— А мы не будем трогать, только посмотрим одним глазочком и опять закроем, — отвечал тоненький голосок.

И сердце Лизы вдруг сжалось от знакомой позабытой сладости. На что это было похоже? Что напомнило ей? Ковер… бежевые чулочки в резиночку… детский календарь… Она лежала еще минуту, прислушиваясь к тому волшебному, что творилось в столовой, и не желая возвращаться в сегодняшний день. Потом решилась и встала.

Она изловила и расцеловала своих племянников, а заодно и рассмотрела их хорошенько. Ромка был по-прежнему маленький и коренастый, личико у него было правильное, красивое, с блестящими глазами и блестящими волосами, знакомство он переносил с явным трудом, застенчиво улыбался, вскидывал тонкие брови и тихонько рвался из рук. Кутька же примчалась к Лизе сама, почти вспрыгнула к ней на колени, бойко отвечала на все вопросы за себя и за брата и еще что-то трещала веселое и не совсем понятное, у нее не было двух передних зубов. Она была не такая хорошенькая, как Ромка, — узкоглазая, с круглым плоским личиком, но все оно так светилось и играло и так звонко она хохотала, что сразу привлекала к себе все внимание и все симпатии, тут не могло быть двух мнений, это была достойная Иркина дочь.

Ирину Лиза разыскала на кухне, она уже что-то варила и стряпала, Лиза подошла к ней сзади и обняла за плечи.

— Ну, познакомилась с моей молодежью? — легко сказала Ира. — Как они тебе?

— Прелесть! Особенно Кутька. Она вылитая ты в детстве!

— Правда? Все говорят, что она на меня похожа, а чем — я сама понять не могу. Ну, а как ты, сестренка?

— У меня все хорошо.

Они помолчали немного, Ира мешала ложечкой кашу. Какой-то странный получался у них разговор. Как будто чужие люди встретились на улице.

— Ира! Я так рада видеть тебя! — Лиза хотела сказать «счастлива», но как-то не сказалось, вдруг померещилась ей фальшь, ненужная экзальтация. Они взрослые, у каждой своя жизнь, прошлое уже не вернешь…

Ира выключила газ и повернулась к ней, и снова увидела Лиза ее маленькое, родное, совсем еще молодое лицо, и не было в нем никакого отчуждения, оно, как и прежде, светилось доверием, энергией, желанием немедленно кинуться за что-нибудь в бой.

— Ну, кончились китайские церемонии? — сказала Ирка. — А теперь валяй рассказывай все подряд!

Праздники вышли замечательные, дети веселились, как могли, погода была отличная, как будто специально придуманная для гулянья, снежная зима то вспыхивала ярким солнцем с легким румяным морозцем, то вдруг теплела и размякала, и один раз они даже специально выезжали за город лепить снежную бабу, причем странным образом получилось так, что лепили одни взрослые, а дети в это время визжали и катались в снегу. Когда баба была готова полностью, немножко кособокая и кривая, но зато с мытой морковкой вместо носа и сосновой веткой в руке, дети наконец обратили на нее внимание и с огромным удовольствием бомбардировали снежками, пытаясь повалить. Но оказалось — взрослые работали, по привычке, на совесть, баба стояла как скала, бесформенная, облепленная снежками, как волдырями. Она так и осталась непобежденной на вытоптанной полянке у обочины дороги, когда они, отчистив валенки и напившись из термоса горячего чаю, медленно развернулись на дороге и помчались назад в город. В городе на каждой площади и в каждом почти дворе стояли наряженные елки, ярко одетые люди сновали вокруг, в сером небе с голубыми просветами носились птицы, и все это вместе было похоже на картины Кустодиева.

Когда кончились каникулы, Ира отправила детей обратно в Нукус с какими-то знакомыми, которые тоже на праздники приезжали в Москву. Сама же Ира задерживалась в Москве, вскоре должен был приехать Троицкий, он просил Иру дождаться его. Пока от него не было ни слуху ни духу. Ира рассказала, что Троицкий сильно болел весь последний год и все они очень за него волновались, она опасалась, что с ним опять что-то случилось, постоянно пыталась дозвониться в музей, но связь не работала, волей-неволей отпуск продолжался. Лиза была счастлива, теперь Ира в полном ее распоряжении. Устав от развлечений, они с удовольствием сидели дома, снова говорили, говорили, говорили… Ира рассказывала про свой музей все новые и новые чудеса. Музей пополнялся, в республике специально для него начали строить Дворец искусств, но пока строительство еще в самом начале, прежде надо было открыть университет и построить современную гостиницу. Все у них там кипело, бурлило, росло, жизнь была интересная. Лиза тоже рассказывала о своих делах, советовалась с Ириной, что теперь ей делать с работой. Ирина возмущалась, негодовала:

— Я таких типов, как твоя Светочка, прекрасно знаю. Это люди без морали, они уничтожают все на своем пути…

— Но она хороший специалист и дело свое знает.

— Дело, дело! Дело движется людьми, не будет людей — не будет и дела. Что она сможет одна, если всех разгонит?

— Ну это ты говоришь несерьезно. Никого она не разгонит, мы уйдем — придут другие, более современные, может быть, действительно займутся настоящей наукой, тем, что мне оказалось не под силу…

— Тебе не под силу? Что-то я этого не понимаю. Что с тобой случилось, сестренка? С каких это пор ты поднимаешь лапки кверху?