ЭПИЛОГИ
1. ДОЧЬ ТЬМЫ. КАРКАССОН, ЗИМА 1309 ГОДА.
Поскольку в ходе законного расследования, и путем показаний и свидетельств присягнувших, мы обнаружили, что в доме Раймонда Дюрана, в Бельвез (…), Пейре Санс из Ла Гарде стал еретиком и был принят в проклятую еретическую секту еретиком Пейре Отье (…), мы произносим наш окончательный приговор и требуем, чтобы означенный дом был разрушен до основания, и чтобы здесь больше не было никакого человеческого жилища или ограды, но чтобы это место всегда оставалось незаселенным, покинутым и заброшенным, и чтобы это оседлие вероломства с этой поры стало свалкой грязи и мусора…
Бернард Ги. Приговор разрушения дома в Бельвез (Пасха 1310 года)
Гильельма Маури из Монтайю прибыла в Каркассон под конец октября месяца 1309 года. Поливаемый дождем хмурый город с высокими башнями показался на горизонте, словно угрожающее марево. Потом он закрыл весь горизонт. Гильельма знала, что она больше никогда не увидит другого горизонта. Она могла какое–то время еще надеяться бежать, но на чем была основана эта надежда? Власть Инквизиции, ее оковы, ее железные двери, ее каменные своды, ее вооруженная стража и бдительные доминиканцы — исхудавшая двадцатилетняя девушка, больная и измученная, не смогла бы ускользнуть от них. Беглянка из–за ереси, подруга и посланница еретиков не сможет скрыться от допросов, приговора и осуждения Римского инквизитора. Гильельма не хотела и не могла выпрашивать у них подобие жизни, хлеб скорби и воду страданий. Не хотела платить отречением и выдачей других за эту смехотворную отстрочку.
Ее предоставили в распоряжение Монсеньора Жоффре д’Абли, инквизитора еретических извращений, ответственного за Каркассон. Ее привели в Дом Инквизиции, расположенный в особом монашеском квартале верхнего города, за кафедральным собором Сен — Назар, где активно шли шумные строительные работы по его расширению и украшению. Рядом было старое кладбище, где оглашали приговоры, епископская башня и городские стены. Возвышаясь над просторной равниной над берегами Од, а также над мрачными строениями Мура и песчаной косой, где сжигали еретиков, Дом Инквизиции имел собственную башню, каменные залы, свои лестницы и застенки. Окруженная стражниками, Гильельма могла взглянуть вдаль разве что, когда стена поворачивала. Она видела Монреаль, силуэт которого то появлялся, то исчезал в разрывах туч и клочьев тумана. И белый свет Пиренеев на юге.
Монсеньор Жоффре д’Абли вызвал ее для дачи показаний на следующий день, в залу для прослушиваний Дома Инквизиции. Он величественно сидел в высоком кресле из блестящего дерева, одетый в мрачные одежды своего ордена, со сверкающим крестом на груди. Рядом с ним были двое братьев из городского доминиканского монастыря, нотариус и переводчик. Одинокая и беззащитная посреди них, убитая горем, заморенная голодом и дрожащая, Гильельма чувствовала себя грязной и жалкой. Пока ее переводили из Тулузы в Каркассон, она воспользовалась остановкой в Лаурагэ и испросила позволения немного помыться в заплаве на берегу Фресквель. Но теперь она стояла здесь, а ее старое платье, надетое прямо на мокрое тело, прилипло к нему, облепляя худые ребра, а волосы, неровно обкорнанные на уровне лопаток и висящие космами, были плохо прикрыты ошметками вуали. И гнев опять возвращался к ней.
— Гильельма Маури из Монтайю, беглянка из–за ереси, отлученная и не явившаяся в суд, Вы уже признали под присягой, перед Монсеньором братом Бернардом из Ордена Проповедников, поставленным в Тулузе инквизитором еретических извращений, Вашу веру в проклятые и чумные еретические доктрины. Копия Ваших показаний нам передана.
Инквизитор Каркассона, от одного имени которого много лет дрожали Каркассе, Кабардес, Минервуа, Лаурагэ, Разес и Сабартес, был человеком высоким и тучным. Гильельма смотрела на него с какой–то сухой горечью и даже без неприязни. Монсеньор Жоффре д’Абли… и вдруг Гильельма снова услышала, в глубине своей памяти, насмешливый и безапелляционный голос юного Берната Белибаста, передразнивающего французский прононс этого ужасного имени, однажды вечером, в Монтайю, давным–давно. Те времена, когда она едва осмеливалась взглянуть на него. Бернат. Времена первых расследований в Разес. Ей пришла в голову мысль, что отца Берната и двоих его братьев, как и ее сегодня, тоже приводили на допрос к этому толстому и жестокому человеку. Бернат.
Переводчик стал переводить. Он долго, громким голосом зачитывал досье Гильельмы. Записи ее показаний перед инквизитором Тулузы и его помощником. Ее признания, ее отрицания. Ничего такого, всё в общих чертах. Но тут инквизитор начал спрашивать:
— Вы — дочь Раймонда Маури из Монтайю, и Азалаис Эстев, рожденной в Кверигуте? Вы тоже родились в Монтайю. Вам сейчас двадцать или двадцать два года. Как имя Вашего мужа?
Гильельма, не ожидавшая такого вопроса, запнулась с ответом, и судья тут же сурово заявил:
— Факты ереси, которые Вы уже признали, делают Ваше положение исключительно тяжелым. Кроме того, многочисленные свидетельства, собранные против Вас, говорят о Вашем активном участии в поддержке еретиков и их дел. Теперь, чтобы заслужить нашу индульгенцию и прощение святой Церкви через справедливое наказание, потребуется вся Ваша искренность и абсолютное раскаяние. Отвечайте мне без страха, ничего не скрывая. Вы заявили, что одолжили одежду у дамы Боны Думенк, чтобы пойти в Сабартес навестить своих отца и мать. Когда Вы были в Монтайю последний раз?
— Это было больше года назад, — вздохнула Гильельма. — А может, и два года назад… Это было весной.
И снова Гильельма упала на охапку соломы в углу камеры. Она покинула Дом Инквизиции, спустилась с верхнего города, Сите, на мрачные берега Од. Стражники привели ее в огромную тюрьму, Мур, где она оказалась во власти начальника стражи Мэтра Жака де Полиньяка и его тюремщиков. Ее и на этот раз не оставили в общей зале. Снова ее держали в тайной камере, согласно предписаниям этого инквизитора, который хотел вытянуть из нее побольше информации. Но у нее не было сил ни о чем думать. Она все еще дрожала, преисполненная ужасных чувств, охвативших ее в зале для прослушиваний Монсеньора Жоффре д’Абли.
Азалаис, ее мать Азалаис. Совсем, как в ее давнем кошмаре. Ее мать, так внезапно постаревшая, грязная и худая, как и она сама, изможденная от страха, снедаемая горем, в отчаянии от того, что ей пришлось увидеть свою дочь в таком месте. Они встретились, они стояли друг против друга, соединенные общим несчастьем, перед равнодушным инквизитором. Ее мать, Азалаис Маури, тоже в Муре Каркассона. Все было еще хуже, чем Гильельма воображала, хуже, чем то, что пытался объяснить ей в нескольких словах этот молодой инквизитор в Тулузе, за несколько дней до ее отправки в Каркассон, когда они остались наедине. И ее отец, и мать — они оба сейчас во власти Инквизиции. Но оказалось, что действительность еще хуже, потому что большинство жителей Монтайю и соседней деревни Праде были арестованы во время облавы и приведены в Каркассон. Все взрослые жители обоих полов, все мальчики старше четырнадцати лет и девочки старше двенадцати лет, были арестованы. «Зачистка» произошла 8 сентября, когда деревня готовилась к празднику Рождества Богоматери, празднику Святой Марии во Плоти. Солдаты графского кастеляна Монтайю и Тараскона вытащили их из домов и согнали всех во двор замка. Потом люди инквизитора, под командованием Мэтра Жака де Полиньяка, провели первую фильтрацию. Нескольких жителей деревни отпустили на все четыре стороны. Других задержали и отправили в Каркассон. Раймонда осталась дома, закричала Азалаис, но Гийом…
Стражник закрыл ей рот.
Азалаис Маури во власти Инквизиции. А Гильельму использовали для того, чтобы уличить мать во лжи. Азалаис, пытаясь защитить свою дочь, заявляла, что последняя никогда не появлялась в Монтайю со времен своего брака с Бертраном Пикьером, состоявшегося перед Великим Постом 1306 года. Тогда инквизитор торжествующим голосом зачитал свидетельство Гильельмы о посещении ею Монтайю весной прошлого года, а потом и другие свидетельства, иногда анонимные, о том, что Гильельма бесстыдно разорвала священные узы брака, бросила своего мужа, и что ее видели в Сабартес, в доме ее отца, одетую недопустимым образом и пребывающую в прелюбодейной связи с беглецом из–за ереси, отлученным и не явившимся в суд, по имени Бернат Белибаст, родом из Кубьер, что находится под юрисдикцией архиепископа Нарбонны. С агентом еретика Фелипа де Талайрака.
