— Эта обувь долго не протянет. Но ничего, по дороге мы купим тебе новую.

На поясе у Гильельмы, в кожаном чехле, висел маленький пармский ножик, который подарил ей Старший. Последний из тех, что остался у него из партии товара, который они с братом когда–то принесли из Италии. За поясом у Берната, вместе с огнивом и пастушеским ножом, с которым он никогда не расставался, висел небольшой кошель. Его тоже вручил им Старший, чтобы они могли тратить деньги на свои нужды в дороге. Потом оба завернулись в плащи, перекинув их края через плечо, и поспешили покинуть гостеприимный Фергюс. Не стоило мешкать, если они действительно хотели двинуться в путь.

На вершине холма они остановились и посмотрели на юг, где на горизонте в голубизне утреннего света вырисовывалась полупрозрачная линия Пиренеев.

В одежде мальчика, практичной и более удобной, Гильельма чувствовала себя, как на крыльях. Так ходить намного лучше, говорила она, потому что ноги не путаются в юбках. Их путешествие было веселым. Это удивительное ощущение свободы, когда ничто не сковывало ноги, наполняло Гильельму радостным восхищением. Ей хотелось, чтобы путь этот никогда не кончался. Горы, мир ее детства, становились все ближе. Это была ее страна, и туда она вела Берната. Возможно, Несчастье и сможет нанести по ним удар, но это будет потом. А сейчас жизнь казалась ей бесконечной, трепетной, как новорожденная весна… и, казалось ей, конец может оказаться не таким уж плохим.

Они старались, где только можно, избегать бургад и больших дорог, опасаясь ненужных встреч, особенно со стражей, городской охраной или дозорными. Что, если им покажется подозрительным, как низко Гильельма опускает свой капюшон, дабы скрыть волосы? Бернату были хорошо известны все дороги до самого Лантарес. А потом добрые верующие указывали им путь. Они разувались и закатывали штаны до колен, чтобы переходить вброд реки. Иногда она брызгала на него водой и разражалась хохотом.

— Смейся громче, Гильельма, — говаривал ей на это Бернат. — Мой младший брат не должен смеяться, как девчонка!

Гильельма все лучше узнавала Берната и понимала: вот истинный друг, данный ей для утехи ее души, чтобы они вместе достигли врат Царствия. Таким он стоял перед нею, бывало, в свете утра, худощавый и смуглый, с резкими чертами лица и горящим взглядом. И он всегда хохотал от души, когда Гильельма пыталась подражать его широкому шагу.

Капюшон Гильельмы постепенно становился их главной проблемой. Вечно скрытое лицо было самым слабым местом ее маскарада. Юноша, которого она изображала, должен был быть свободен в движениях, ходить с непокрытой головой, а не скрывать волосы от любопытных взглядов. Поэтому, как только они попали в Саверден, в дом нотариуса Гийома Уго, то сразу же приняли решение и осуществили его. С помощью хорошо отточенных ножниц для стрижки густой овечьей шерсти хозяйка дома, дама Аструга, сама остригла длинные волосы Гильельмы, а потом красиво подровняла их, чтобы они падали на ее хрупкие плечи, открывая тонкую шею. Бернат с напряженным лицом следил за каждым жестом дамы Аструги, молча оплакивая такую потерю. Какое–то время он оставался недвижим, но потом его лицо просветлело:

— А ты похожа теперь на своего младшего брата Жоана! — воскликнул он.

Супружеская пара нотариусов смотрела на результат и качала головами. Теперь подпольные путешественники выглядели совсем как двое товарищей — первый, мужчина с довольно длинными волосами, завязанными в узел по пастушескому обычаю. А второй — который раньше был женщиной — стал его младшим братом Гийомом, очаровательным отроком с безусым еще лицом и детским голосом, острым птичьим профилем и решительным взглядом, бесстрашно глядящим на мир.

— Очень хорошо, — сказала дама Аструга, — теперь, Гильельма, вас никто не разоблачит. Вы прекрасно сойдете за юного мальчика. Но еще более удивительно то, что между Вами и Вашим мужем и в самом деле существует некоторое сходство. Вы оба в чем–то выглядите как настоящие братья…

Племянник Мессера Пейре Отье стоял, покусывая губу, и улыбался, глядя на обоих молодых людей. Сколько их, таких, он сам, Мэтр Гийом Уго, видел в своем благородном доме, скольких принимал, кормил, разведывал для них обстановку, указывал безопасные дороги — тайным посланцам, беженцам и путешественникам, подпольным агентам и добрым людям, приходящим ночью. Прежде всего, конечно же, он помогал своим дядьям, господам Пейре и Гийому из Акса, и своему кузену Жауму. А также и другим своим кузенам и кузинам, добрым верующим, которых он встречал и провожал на дорогах изгнания в Тулузэ или в Гасконь, Матьюде и Гильельме, дочерям доброго человека Пейре, которые возвращались в Ломбардию со своими мужьями и детьми. Он давал им лошадей и вьючных животных. Деньги и документы. И сегодня снова он кормит, принимает и провожает этих двоих. Эту пару добрых верующих, беглецов из–за ереси, которые вновь пытаются установить связь между Тулузэ и Сабартес, хотя он и видит, что дни Церкви сочтены. Он больше не верит в успех, он, нотариус и племянник нотариуса. Нет, сам он не может предать веру своей семьи. Но он больше ни на что не надеется.

— Клещи сжимаются, — сказал он, обращаясь к Бернату. — Лучше было бы, чтобы вы объяснили моему дяде, доброму христианину Пейре из Акса, если вам еще посчастливится увидеть его, что вся наша семья в Сабартес отныне стала объектом гонений. Буквально всех наших родственников вызвали на допросы: моего дядю Раймонда Отье, брата добрых людей, который остался в Аксе; моих кузенов, нотариусов из Тараскона, Жерота и Гийома де Роде, сыновей моей бедной тети Раймонды Отье; Бланшу, жену Гийома де Роде; а также обеих несчастных жен добрых людей — Азалаис, жену моего дяди Пейре, и Гайларду, жену моего дяди Гийома. Вся наша родня получила вызовы явиться в Фуа или Памье и поступить в распоряжение помощников инквизитора Каркассона. Как смогут они уберечься от допросов? Нас самих предупредил обо всем этом мой кузен Раймонд де Роде — он сам доминиканский монах в монастыре в Памье, но всегда помогает нам, чем может. Увы, ему самому не удалось отвертеться. Возможно, моим самым младшим кузенам еще и повезет бежать в Гасконь или Италию, но для него это уже слишком поздно. Кроме того, я не знаю, что с моим дядей, добрым человеком Гийомом Отье. Может, если вы будете в Ларнат, вам удастся поговорить с ним? Мне кажется, что скоро всем добрым верующим, одному за другим, придет вызов явиться перед помощниками Жоффре д’Абли…

Бернат нахмурился и помрачнел. Ужасная реальность, о которой он не знал, пребывая в безопасном убежище в Фергюс, и путешествуя все эти дни с Гильельмой, потрясла его.

— Мессер Пейре Отье очень обеспокоен последствиями крупной операции, совместно предпринятой обоими инквизиторами в этой земле, — сказал он. — Бернард Ги начал серьезно прочесывать Тулузэ, закончив свои расследования в Лаурагэ, скоординированные с его коллегой из Каркассона. Значит, здесь, в Сабартес, граф де Фуа больше не хочет нас защищать?

— Увы, друг мой, — печально ответил нотариус. — Времена графа Роже — Берната давно миновали. Нынешний граф Гастон очень заботится о благоволении курии Римской, поскольку хочет добиться наследства, претендуя на Беарн, и выиграть спор по этому поводу с графом Арманьяком. Он начал переговоры с папой и всячески будет искать его расположения и поддержки. Он не будет реагировать ни на какие действия, предпринимаемые против нас. Что мы теперь значим для него, графа? Что для него теперь значит даже то, что большая часть его знати в Сабартес придерживается нашей доброй веры? Я уверен, что Инквизиция уже просочилась в графский замок и дергает там за ниточки…