Это мой знакомый, охранник с моста, рассказал мне всё это. Он, наверное, всем это рассказывает. Кажется, священники огласили эту новость во всех церквях Тулузы всем горожанам, которые приходят на мессы. И мы также, бедняки и нищие, должны придти завтра, в воскресенье, после великой мессы, на старое кладбище, перед кафедральным собором Сен — Этьен. Инквизитор — Монсеньор Бернард Ги, как его называют, — провозгласит свою первую публичную проповедь против еретиков, Сермон. Так называют церемонию публичного зачитывания приговоров, которые были вынесены в результате его первых расследований. Мы обязаны там быть. Если мы будем освистывать еретиков, кричать «виват!» процессии монахов и клириков, целовать святые хоругви и кланяться реликвиям, то потом нам дадут поесть чего–нибудь горячего в доминиканском монастыре. Да, конечно, будет весело. Но мне не хотелось бы упустить возможность поужинать горячей едой. Хотя, с другой стороны, моральные принципы нашего братства не позволяют нам особенно рьяно выть вместе с волками, которые, в конце концов, могут сожрать и нас самих, со всеми потрохами!»

5 марта.

«Было воскресенье, прекрасное воскресенье! Я хотел быть среди первых, зная, что тогда я смогу вблизи увидеть всё происходящее. Как долго они играли на наших глазах в кошки–мышки, инквизиторы и еретики! Вот новая кошка поймала нескольких мышек. Теперь поглядим, как она будет с ними забавляться! Я медленным шагом двинулся к Нарбоннскому замку. Идти было нетрудно, на улицах не было обычной толкотни, всего лишь несколько нищих да множество солдат. Я видел, как их выводила из ворот Мура стража, в окружении клириков в ризах и монахов в черных рясах, которые почти скрывали их от наших взглядов. Во главе процессии монахи несли большое распятие и громко пели гимны. Осужденные не шли гордой походкой. Их было пятеро, двое мужчин и три женщины. Я видел их со спины. Они выглядели очень худыми, оборванными, но не связанными — все они были либо слишком стары либо больны. Я надеялся рассмотреть их получше позже. Когда осужденные будут выслушивать свои приговоры.

Я толкался локтями, чтобы попасть в первые ряды и подобраться поближе ко входу к кладбищу Сен — Этьен. Надо же, какая толпа. Вся Тулуза здесь, словно вся Тулуза пришла на мессу. Процессия двигалась по широкой дороге, прямо у меня перед носом. Никто не боялся, что осужденные убегут — они шатались от голода и усталости, а солдаты были повсюду. Стража, хоругви, святые реликвии, мальчики из хора, распятие, кропила, дымящиеся кадильницы, святая вода, Dies Irae, бритые затылки солдат, Братья–проповедники, братья–минориты, кармелиты, снова бритые затылки солдат. Осужденных едва было видно. Но на этот раз мне удалось рассмотреть их. Один из мужчин был совсем седой. Рядом с ним шла плачущая женщина, очень старая, потом довольно таки молодой человек высокого роста, гневно закусивший губу. И еще было две женщины непонятного возраста — скорее, тени женщин. Одна маленькая и сутулая, а другая высокая, смотрящая прямо перед собой невидящим взглядом.

А вот и он, Монсеньор Бернард Ги, вошел под портал кафедрального собора. Хотелось бы подойти поближе, но это почти невозможно. Государственные мужи, богатые бюргеры и солдаты, только они, да еще еретики, обладают привилегией топтать неровную мостовую присоборной площади. А народ и нищие Тулузы должны месить грязь среди старых могил. Сам он, этот инквизитор, был одет очень умеренно, как доминиканец. Ничего пышного, только черное и белое. А вокруг него так и кружили прелаты в ярких разноцветных одеяниях! Епископа не было, вместо него был викарий и его заместитель. Мне таки удалось пробиться сквозь толпу в первый ряд, так, что мне было слышно, о чем говорят. Я смотрел на проходящих. Вот красивый господин, разукрашенный галунами, это наместник сенешаля. Его сопровождают все военные Тулузы и большие господа офицеры королевской армии. Все вместе они дали присягу инквизитору не щадя сил защищать святейшую Церковь Римскую от ее врагов! Каких врагов? Я и не знал, что у Церкви есть такие страшные враги, для борьбы с которыми нужно собрать все силы короля и сенешаля, чтобы защитить ее. Да нет, какой же я баран! Я знаю. Конечно же, ее враги — это еретики… Неужели на это осмелились вот эти пятеро исхудавших людей, которые этим мартовским утром дрожат от сырости и холода?

Потом Монсеньору Бернарду Ги принесли присягу консулы Тулузы. Я узнал их по красивым пурпурным одеждам, обрамленным белым горностаевым мехом. Потом в дыму кадильниц монахи в белых, черных и коричневых рясах, каноники, хор мальчиков и все остальные затянули красивую песню. Мне удалось пробиться еще немного влево. Я стоял уже прямо напротив портала. Люди топтались прямо по старым могилам. Это, конечно, нехорошо, но ничего не поделаешь, да и кладбище уже почти заброшено. Я хорошо видел инквизитора. Когда он сделал несколько шагов, поднявшись по лестнице наверх, колокол кафедрального собора во всю силу загудел жутким звоном. Это было ужасно, меня всего передернуло, и я задрожал, как в ознобе. Это большой колокол, это он так звучал. Надо сказать, что кафедральный собор и сам по себе мрачный, особенно в такое время, в начале марта. Когда колокол замолчал, я снова поднял голову. Опять вперил взгляд на Монсеньора Бернарда Ги. Он заговорил. Он долго говорил. Это был красивый мужчина, в теле, видно, что хорошо откормлен, пышущий здоровьем, с круглым, как полная луна, лицом. Только его нос над властным ртом был похож на маленький тесак. Он говорил на латыни. Говорил очень красивым голосом, который хорошо было слышно отовсюду.

Мне снова пришлось потолкаться локтями, на этот раз, чтобы продвинуться вправо. Там были те, кого я хотел рассмотреть получше. Враги этой бедной Римской Церкви. Еретики. Проклятые. А вот появился клирик, который стал переводить всё, что было сказано по латыни. Наконец–то я узнал, о чём говорилось. Великая радость! Благая весть! Прекрасный акт милосердия! Инквизитор начал зачитывание приговоров с провозглашения двух помилований: совсем седой старик и плачущая старуха будут освобождены из Мура! После стольких лет, которые они там провели. Конечно же, они должны будут носить кресты. Это за то, что они долгое время помогали еретикам. А еще старуха должна будет совершить несколько небольших паломничеств, чтобы показать своё полное раскаяние. А вот старик нет. Он слишком болен, сразу видно, что он не переживёт этой весны. Это хорошо, он не такой уж ужасный, как я ожидал, этот новый инквизитор. И что же мне надо было делать дальше? Кричать «виват!»? Но все, кто здесь стоял, молчали. И я стал ждать, что будет.

Двое пожилых людей упали на колени, по–моему, они плакали. Но Монсеньор Бернард Ги продолжал говорить на латыни. И тут вороны или грачи — да нет, скорее галки, начали так громко каркать, что почти ничего не было слышно. Я видел, как молодой человек, стоя между двух стражей, выпрямился и поднял голову. Вот это уже настоящий враг, сразу видно, как он гордо держится. Он даже совсем не похож на осужденного. Но вот появился переводчик, и я весь обратился в слух. Он начал перечислять преступления обвиняемого. Этот человек, по имени Понс Амиель, родился в Ла Гарде де Верфей. Он рецидивист, вторично впавший в ересь. Он уже раз признавался в ереси доброму инквизитору в 1306 году, и отрёкся от всякой ереси. А потом, в июле 1307 года, когда Бернард Ги снова арестовал его по вновь открывшимся обстоятельствам и стал его допрашивать, он отказался сотрудничать со святым трибуналом. Он ничего не хотел признать и никого не хотел выдать. Но к счастью, против него было множество свидетельств. Этот человек был, оказывается, агентом еретиков! Посланцем Пейре Санса, родом из его же деревни Ла Гарде, и двух еще более ужасных еретиков, старого Пейре Отье и его сына Жаума. Оба они родом из Сабартес, но он им помогал здесь, в Тулузе! Всё время, пока зачитывали приговор, этот человек, Понс Амиель, держал голову очень высоко, очень прямо. Мне казалось, что он смотрит инквизитору прямо в глаза. Этот Понс мне всё больше и больше нравился. Я люблю мужественных людей. Жаль, что он враг. А вот маленькая женщина справа от него, между двух солдат, держалась очень беспокойно. Бернард Ги все говорил на своей латыни. Когда же вступит переводчик? Эта женщина была ужасно худой, у нее явно уже давно миновал возраст, когда можно иметь детей. Она стояла с непокрытой головой, как все осужденные, и все видели ее тусклые, грязные волосы, обвивающие ей шею, словно мокрый воротник. Посмотрим, кто она такая. Бедная женщина из ремесленников. Фелипа, с острова Тунис, рожденная в Лиму, вдова столяра Мауреля. Она тоже из этих, вновь впавших в ересь. Она отреклась от всякой ереси еще в 1278 году. Ей оказали милость и отменили ношение крестов в 1301 году. Но, как и этот гордый молодой человек, она вновь вернулась к своему пороку. Она помогала еретикам, всегда одним и тем же, которые часто навещали Тулузу, старого Пейре Отье и его сына Жаума. Мне показалось, что это одна из тех женщин, которых я иногда встречал по ночам на кладбище Сен — Сиприен. Она не плакала, а только заламывала руки.