— На свете есть мало женщин, которые так хорошо созданы для любви, как ты. Ты отдаешься этому без остатка. Это и есть высшая гармония. Ты отдаешь себе отчет в том, как же тебе повезло?»

Она повторяла себе, что ей, конечно, очень повезло, но почему-то на сердце не стало легче.

На обед Глория заказала шеф-повару блюда из русской и французской кухни. Пьер принес из подвала бутылку шампанского, самого лучшего с его точки зрения. Другие столы, на которых стояло простое бордо или минеральная вода, выглядели очень бедно по сравнению с этим богатым столом, за которым пили вино, брызжущее радостью. После десерта к ним подошел шеф-повар, желая услышать комплименты, которые он безусловно заслуживал. Слегка опьяневшая мадемуазель Пьелевен сказала жеманным тоном:

— Вы просто избаловали нас, шеф!

— Счастлив служить молодому воинству и красоте французских женщин, — ответил повар громовым голосом.

Он с такой силой щелкнул каблуками, что его белый накрахмаленный колпак сдвинулся на ухо. Леонтина, стоя поодаль с опущенными руками, прямо-таки пожирала его глазами. Когда повар ушел, она еще долго не могла прийти в себя и только со второй попытки господину Флеку удалось вывести ее из оцепенения; Леонтина очнулась и принесла ему хлеба. У Амелии, которая наблюдала эту сцену через раздаточное окошко, снова возникли подозрения.

На другой день, около половины шестого, когда клиенты пили чай в холле, она вошла в столовую и удивилась, что стол был уже накрыт к обеду. Обычно экономка никогда не накрывала на стол раньше шести часов. Увидев Берту, шедшую ей навстречу по коридору, Амелия спросила:

— Где Леонтина?

Щеки Берты залило жарким румянцем. Она с трудом выговорила:

— Я не знаю, мадам. Думаю, что она в бельевой или у себя. Предчувствуя недоброе, Амелия пошла на кухню, где розовенькая и пухленькая мадам Рене чистила морковь вместе с Камиллой Бушелотт.

— Шеф-повар еще не пришел, мадам Рене? — спросила Амелия.

— Нет. Он прилег, как обычно. А который теперь час?

— Скоро шесть.

— О! Что-то Владимир залежался. Мне надо пойти за ним. Мы только дочистим эту морковь… вы позволите, мадам?

Амелия открыла рот, чтобы ответить, но в этот момент к ней подошел Пьер и нарочито веселым голосом сообщил:

— Нет, нет. Оставьте его. Пусть отдохнет!

— Но, Пьер, если он сейчас не спустится, то к восьми часам обед не будет готов, — возразила Амелия.

— Подумаешь! Запоздаем немного, это не так уж страшно.

Говоря это, он взглянул на Амелию таким странным взглядом, что та промолчала. Он, очевидно, хотел что-то ей сказать, но не в присутствии прислуги.

— Идем, Амелия? — Пьер взял ее под руку.

Она послушно последовала за мужем и уже у лестницы спросила:

— Почему ты не хочешь, чтобы мадам Рене пошла разбудить мужа?

— Да потому что он не один, — шепотом ответил Пьер.

— Что-что?

— Я сейчас шел в кладовую для белья и, проходя мимо комнаты Леонтины, невольно все услышал. Он там вместе с ней!

— Этого не может быть! — воскликнула Амелия, задохнувшись от возмущения.

— Но я же тебе говорю!

— Надо немедленно пойти туда и застать их врасплох!

— Ни в коем случае! — сказал Пьер. — Ты представляешь себе, какой скандал может разразиться? А его несчастная жена?..

В этот самый момент мадам Рене вышла из кухни, вытирая руки о фартук.

— Пойду встряхну его, а то он действительно заспался.

Оглушенная этим событием, Амелия не находила больше слов. Тогда заговорил Пьер:

— Подождите немного. Не торопитесь!

— Нет-нет! Ему вредно слишком много спать после обеда. И если я его не разбужу, он рассердится на меня и скажет:

«О чем ты думаешь, позволяя мне так долго храпеть?»

Она произнесла эту фразу с русским акцентом и озорно рассмеялась. Пьеру, ничего не оставалось, как рассмеяться вместе с ней. Амелии не удалось выдавить даже подобия улыбки.

— Прошу извинить меня, — сказала мадам Рене.

Она положила руку на перила. В этот самый момент ступеньки затрещали под чьими-то тяжелыми шагами. На лестничной площадке появился шеф-повар в своих брюках в бело-голубую клетку, сияющим лицом, блестящими глазами и колпаком набекрень.

— Ты знаешь, который час, Владимир? — спросила у него мадам Рене.

— Да, — ответил он с важным видом. — Будильник не зазвонил. Главное, чтобы не было опоздания с обслуживанием, а со мной этого никогда не бывает… Морковь готова?

И он пошел на кухню следом за женой.

— Чудовище! — шипела Амелия.

— Что ты теперь намерена делать?

— Подожду Леонтину.

— Не думаешь ли ты…

— Да, Пьер. Оставь меня.

Он нехотя ушел. Едва он удалился, как на верху лестницы появилась Леонтина. Увидев хозяйку, она немного смутилась, но затем, подняв подбородок над своим накрахмаленным воротничком, продолжила свой спуск по лестнице с легкостью балерины. Ее развязная походка и наглая улыбка подхлестнули возмущение Амелии.

— Идите со мной, Леонтина, — приказала Амелия. — Мне надо с вами поговорить.

Экономка последовала за ней в ее комнату. Амелия закрыла дверь и, гневно сверкая мерным глазами, проговорила:

— Леонтина, собирайте ваши вещи, вы уволены.

Лицо экономки обмякло как от удара.

— Но почему, мадам?

— Вы отлично знаете.

— Нет! — воскликнула Леонтина, с упрямством задрав подбородок.

— Если вы не знаете, то заслуживаете еще большего наказания, чем я предполагала. Вот уже несколько дней ваше поведение можно назвать просто скандальным. Мне не нужен работник с такими низкими моральными качествами, как ваши. Теперь, я надеюсь, вы поняли?

Покраснев от нанесенного ей оскорбления, Леонтина сузила глаза, ставшие злыми как у разъяренной кошки:

— Хорошо, мадам. Когда я должна уйти?

— Завтра утром, и как можно раньше.

— Но у меня нет на примете другого места…

— У вас будет большой выбор мест, с учетом тех, которые вы ищете. Если не найдете в добропорядочных домах, то наверняка найдете в других, посещаемых подозрительными личностями.

— Но, мадам…

— Не желаю вас слушать! — отрезала Амелия.

Она указала на дверь таким резким жестом, что шов затрещал у нее на рукаве. Затем, немного успокоившись оттого, что приняла столь справедливое решение, она пошла рассказать об этом мужу и дочери, однако те нисколько не обрадовались, а только поразились такой жестокой каре.

За обедом Леонтина обслуживала клиентов с видом отравительницы, но движения ее были так точны, так грациозны, что Амелия не могла не восхититься ее работой.

На следующее утро завтрак в ее комнату принесла Камилла Бушелотт. Только что проснувшаяся Амелия поставила поднос к себе на колени и обнаружила конверт, приложенный к горшочку с вареньем.

— Что это, Камилла?

Посудомойка испуганно захлопала глазами, страшась хозяйского гнева, и подобострастно пробормотала:

— Они сказали, что это ультиматум, мадам.

— Что?

— Ультиматум. Если мадам соизволит прочесть…

Амелия вскрыла конверт, вынула листок бумаги и прочла:

«Служащие гостиницы «Две Серны», считающие, что увольнение мадемуазель Леонтины Бонно не оправдано никакой профессиональной ошибкой, выражают свой протест против этой незаконной меры и предупреждают дирекцию о том, что они солидарны с мадемуазель Бонно и что если она будет вынуждена уйти, они все оставят работу». Внизу текста стояли подписи Берты, Леонтины, Эмильены, мадам Рене и Антуана. В самом низу стояла постыдная закорючка, которую Амелия с удивлением для себя едва разобрала: Камилла Бушелотт.

— Я не хотела подписывать! — простонала Камилла. Но меня Эмильена заставила. Она сказала, что иначе я буду против них. Но я не хочу уходить, мадам. Что со мною будет, если я уйду?

— Кто составил это письмо?

— Мадам Рене.

— Ну это уж слишком!

Она прочитала еще раз и спросила:

— Я не вижу подписи шеф-повара. Разве он не согласен с вами?

— Согласен, мадам. Он сказал, что уйдет, если уйдут все, но что он не мог поставить свою подпись. Я не знаю почему.