— Я вас оставляю. Можете не спешить.

Они забавлялись, читая ироничные, поэтичные, а порой и резкие отзывы, написанные в столбик среди различных рисунков на хорошей мелованной бумаге. Дойдя до последней страницы, Элизабет едва сдержала свое удивление. Рамочкой были обведены следующие слова: «Незабываемый день дружбы, непомерной усталости и неиссякаемой радости. — Жорж и Франсуаза Ренар». Ниже можно было прочесть: «Кристиан Вальтер» и дата: 9 февраля 1934 года. Вчера он был здесь со своими друзьями, радуясь снегу и солнцу. Его смех раздавался в этих закопченных стенах. Он прикасался рукой к этой книге, оставляя свою подпись. Мог ли он подумать, что двадцать четыре часа спустя Элизабет обнаружит этот след его пребывания здесь? Нет, он больше не думал о ней, она ему больше была не нужна, чтобы прожить «незабываемый день»!

— Что напишем? — спросила Сесиль.

Втроем они начали изобретать что-нибудь оригинальное. Но Элизабет с трудом вслушивалась в их предложения. Наконец Сесиль вынула из сумочки маленькую авторучку и написала:

«На вершине нашего счастья находится Тетушка, ее суп, ее снег и ее улыбка». Они расписались по очереди.

Выйдя из домика, они вновь были ослеплены голубым небом и белым снегом. Само совершенство окружающей природы усиливало печаль Элизабет. Зачем столько красоты, если рядом не было дорогого существа, чтобы вместе созерцать ее? Сидя на террасе, лыжники загорали на солнце. Другие, надев лыжи, начинали спускаться наискось по склону. Посоветовавшись, девушки решили пойти на трассу горы мандаринов. Спуск между пихтами показался им легким. Доехав до долины, они обогнули гостиницу «Гора Арбуа» и вышли на дорогу, ведущую к «Голгофе». Вдоль этого извилистого маршрута стояло множество маленьких часовен. Из-за оград на снег пристально глядели деревянные статуи с потрескавшейся краской. На большой скорости Элизабет проехала мимо большой скульптурной группы, изображающей распятого Христа, воинов с хлыстами, апостолов, застывших от холода, заплаканной Девы Марии… Вскоре с городского катка до нее донеслись звуки музыки, Межев был уже близко.

Небо уже начинало бледнеть, когда девушки снимали лыжи перед входом в гостиницу «Две серны». Осоловевшие от усталости и чистого морозного воздуха, Сесиль и Глория сразу же поднялись к себе в номер. Элизабет заглянула в буфетную, чтобы попить воды. Амелия, которая помогала Леонтине подготовить подносы для чая, повернулась к дочери и воскликнула:

— Сразу видно, что ты сегодня хорошо погрелась на солнце. У тебя такой вид, будто ты только что вышла из печи. Хорошо прогулялась?

— Отлично, мама. Я тебе сейчас не нужна?

— Пока нет.

— Тогда пойду немного отдохну. Я безумно устала! Ты идешь со мной, Фрикетта?

Войдя в комнату, Элизабет разделась и с удовольствием вымылась с головы до ног. Лицо горело, и она намазала его кремом. Затем легла на постель, взяв на руки Фрикетту. Расслабив мускулы и устремив глаза в потолок, Элизабет старалась ни о чем не думать. Но смутные воспоминания навязчиво притягивали ее внимание. Ей не удавалось бесконечно долго отмахиваться от них. И девушка поняла, что куда как опаснее отрицать свое горе, чем переживать его. Неужели придет наконец такой день, когда она будет вспоминать о Кристиане с полным безразличием? За окном сгущались сумерки, и в комнате заметно потемнело. Лестница дрожала под ногами клиентов, спускающихся в холл. Элизабет зажгла ночник и стала медленно одеваться к обеду. Причесываясь перед зеркалом, она поняла, что дошла до последней степени отчаяния. Ей еще предстоит страдать, но вряд ли так глубоко, как сегодня. Не так были печальны ее мысли, как ее кровь и плоть… Ей было необходимо вновь ощутить мужское тепло на своем теле. Но у нее, кроме Кристиана, никого не было.

Элизабет умылась и придирчиво оглядела себя в зеркале. Бесспорно, она была красива. Ей захотелось стать еще красивее, чтобы вновь поверить в то, что она еще способна быть соблазнительной. Она слегка подкрасила свое лицо, и оно словно засияло. Улыбнувшись своему отражению, она подумала, что подкрасилась только для того, чтобы провести тоскливый вечер в одиночестве.

На обед подали борщ с пирожками. Оживленные голоса в столовой свидетельствовали о том, что кухня русского шеф-повара начинала пользоваться успехом. Сидя за столом, Элизабет наблюдала за всеми этими проголодавшимися людьми, в жизни которых наверняка не было никаких забот. Покрасневшие лица сестер Легран ярко выделялись на фоне их светлых волос. Сесиль дотронулась тыльной стороной ладони до своей щеки и комично встряхнула пальцами, словно обожглась. Затем заморгала глазами, показывая, что ей очень хочется спать. Элизабет хотела ей ответить в том же духе, как вдруг почувствовала, что очутилась в каком-то вакууме. Дверь столовой отворилась. Леонтина отошла в сторону, чтобы пропустить двух клиентов: Кристиана и австрийского инструктора по лыжам.

Амелия выглянула в раздаточное окошечко, заметила посетителей и пошла им навстречу. Им поставили столик возле бара. «Он пришел, — думала лихорадочно Элизабет. — Значит, он любит меня!» И огромная радость оглушила ее. Она не осмеливалась смотреть в сторону Кристиана и машинально отрезала кусочки мяса в тарелке. Мать уже вернулась в буфетную. Берта и Леонтина быстро сновали между гостями. Эта бесполезная суета еще больше усилила чувство одиночества, которое испытывала Элизабет среди всех этих людей. Что произойдет после обеда? Подойдет ли Кристиан, как в прошлый раз, поговорить с ней? Да еще этот обед, которому не было конца! Курица, поджарка с грибами, сыр… наконец, десерт! Она с трудом проглотила две ложки крем-карамели, вытерла губы салфеткой и направилась в холл, стараясь идти медленно и с достоинством.

Подождав минут десять, она увидела первых пансионеров, выходящих из столовой и рассаживающихся по своим креслам. Кристиан с австрийцем вышли последними. Амелия спросила их, остались ли они довольны обедом, обменялась несколькими любезностями с другими клиентами и пошла к мужу, который, сидя за столом, уже ждал ее. Наступил желанный миг, которого Элизабет так боялась. Сидя в кабинете администратора, Элизабет вновь и вновь переживала сцепу, малейшие подробности которой врезались в ее память. Как и в прошлый раз, Кристиан поднялся из кресла и пересек холл четким шагом. И снова перед ее глазами возникло это лицо, которое, как она полагала, было навсегда вычеркнуто из ее жизни. Они посмотрели друг на друга, и их взгляды были удивительно нежными и глубокими. Он сказал тихим голосом:

— Это глупо, Элизабет. Я не могу жить без тебя! Мне необходимо увидеться с тобой сегодня вечером.

Ей ни на секунду не пришла в голову мысль оттолкнуть его, и она прошептала:

— Но я не смогу выйти.

— Тебе не надо будет выходить, я сам приду.

— Как это? — Элизабет в изумлении посмотрела на Кристиана.

— Когда все заснут, ты откроешь мне дверь. Я поднимусь к тебе в комнату. Мы вместе проведем ночь, а на рассвете я уйду…

Она, потупившись, пробормотала:

— Это безумие!

Но она уже летела навстречу этому приключению: провести ночь с Кристианом! Вся ненависть, которую она испытывала к Кристиану, мгновенно улетучилась. Она и не помышляла о риске, которому подвергалась, принимая его в своей комнате. То, что ее разум отказывался принять, с таинственной настойчивостью требовала плоть, которая утихнет только после того, как получит удовлетворение.

— Ну как? — спросил Кристиан. — Ты согласна?

Чувствуя, что на карту поставлена ее спокойная и безмятежная жизнь в доме родителей против одного-единственного счастливого мига с Кристианом, она ответила:

— Да! Но не раньше двух часов. Я открою тебе маленькую дверь с черного хода, которая ведет в сад…

Кристиан вернулся к своему спутнику. Леонтина подала им кофе. Выпив его, они уплатили по счету и вышли.

Казалось, что этот вечер никогда не кончится. Клиенты, испытывая терпение Элизабет, словно нарочно долго читали свои газеты, болтали, играли в карты. Сесиль включила радио, чтобы послушать концерт джазовой музыки. Амелия и Пьер сменили дочь в кабинете администратора: они выискивали ее ошибку в расчетах, в сумме семнадцати франков. Затем Сесиль выключила радио, и Патрис Монастье сыграл прелестную мелодию своего собственного сочинения. Впервые эта музыкальная пауза вызвала у Элизабет раздражение. Медленно текущее время выматывало ей нервы. Ей хотелось крикнуть всем этим людям, которым не спалось: «Уходите!». Наконец, часам к одиннадцати многие из присутствующих стали клевать носом. Вскоре Сесиль, Глория и мадемуазель Пьелевен удалились, за ними последовали мадам Греви, мадам Монастье, ее сын и супруги Вуазен, а следом за ними и другие клиенты стали подниматься к себе. Четверо игроков в бридж продержались еще минут тридцать пять. Мадам Сальвати, обедавшая в другом месте, вернулась только в четверть первого: какой-то господин подвез ее на машине. В руках она держала букет роз. Теперь все были на месте. Амелия заперла двери, погасила везде свет и, пожелав дочери спокойной ночи, пошла к мужу, который уже давно спал. Элизабет поднялась к себе, разделась и, накинув пеньюар на ночную сорочку, принялась терпеливо ждать. Свернувшись клубочком на своей подушечке, Фрикетта наблюдала уголком глаза за своей хозяйкой.