Расселу представилась картина, как беззаботные горожане входят в цирюльню на оздоровительную процедуру, а у черного входа уже толпятся вечноживущие в ожидании, когда брадобрей вынесет в чаше только что выпущенную порцию крови. В холода, наверное, от неё шел пар, и вечноживущие торопились уплатить цену, а самые нетерпеливые и вовсе осушали чашу на глазах у цирюльника.

— Но это же не реалистично, — отбросив собственные фантазии, запротестовал доктор.

— Я понимаю, вам нелегко поверить. Но, все-таки, флеботомия бесполезна в лечении и очень полезна в пропитании. Если вас это утешит, то скажу, что не знал ни одного доктора, приторговывающего выпущенной кровью — это была ниша брадобреев. Ваши коллеги всегда искренне верили в свои методы лечения, а кто не верил в пользу кровопускания, тот лишался права медицинской практики как злостный вредитель и непрофессионал своего дела.

— По-вашему, цирюльники обогащались, а медики в это время заблуждались? — оскорбленно произнёс Рассел. — А что в это время делали больные? Вы хоть представляете, как тяжело иных уговорить на кровопускание даже в наши дни?

— А нужно ли оно, Рассел? Я уверен, что нет, ибо смертным от неё нет никакого проку. Но, пока есть польза для меня, я не буду протестовать. И другие кровопийцы тоже не станут. И мы всегда будем поддерживать простых смертных, которые искренне верят в исцеление от чего бы то ни было, стоит только выпустить дурную кровь из больного места. — И полковник цинично добавил. — Пока есть спрос, будет и предложение. Но при монастырях дело обстояло куда лучше.

— При чем тут монастыри? — нахмурился доктор.

— Как же, вы и об этом не слышали? Вы меня удивляете, Рассел. Флеботомия стара как мир, а вы, медик, даже не знаете, кто ввел её в моду.

— Но почему монахи? Какая связь?

— Очень простая. Сначала они пускали кровь сами себе, чтобы с ней уходили и греховные помыслы — так это у них называлось. А потом монахи начали предлагать очиститься от грехов и дурной крови мирянам из ближайших поселений.

— Стало быть, ещё одно суеверие пошло от церковников, — заключил Рассел. — Я даже не удивлен.

— Вы совсем меня не слышите, — покачал головой полковник. — Это не суеверие, а грубый расчет. Всю выкачанную кровь монастыри продавали, да в таких количествах, что никакой цирюльне и не снилось.

Теперь Рассел силился представить, как в глухую уединенную провинцию из ближайшей округи стекаются кровопийцы. Вот они идут к стенам монастыря, монахи рассаживают их в трапезной и, благословив, подают кубки с собственной кровью. А после кровавого пиршества казна монастыря значительно пополняется…

— Какая ерунда…

— В этом нет ничего странного, — возразил полковник. — Вы подумайте, на что жить замкнутому сообществу из десятка человек, если целыми днями они только и делают, что молятся, проводят службы и снова молятся. Если вам скажут о монастырских землях, можете рассмеяться этому простаку в лицо. Не земли были основным доходом монастырей. Представьте, сколько вечноживущих может ублажить один монах двумя пинтами своей крови? Пятерых на две недели. А сколько он с этого выручит? Правда, торжество кровопийства чуть было не закончилось, когда монахам запретили пускать себе кровь чаще десяти раз в год.

— Но ведь и это слишком много.

— А представьте, сколько было до. А ещё представьте опустевшую монастырскую казну. Но монахи всегда были людьми образованными и находчивыми. После запрета они тут же принялись зазывать к себе мирян из ближайших деревень и пускали кровь уже им. А те охотно раз в месяц шли в монастыри на эту, как им казалось, оздоровительную процедуру, ведь монахи в отличие от цирюльников денег за неё не брали. В монастырях даже было определенное время для кровавых заготовок, оно так и называлось «днями запаса крови». Пускать её начинали вечером, поближе к тёмному времени суток, так что, делайте выводы. Наверное, не только вечноживущие вроде меня захаживали в монастыри ночью на свеженькое.

Рассел понял, кого полковник имеет в виду и представил, как под покровом ночи из пещер и подземелий поднимаются белые кровопийцы и шествуют к монастырю. В полумраке монастырских коридоров, щурясь от тусклых огоньков свечей, они входят в трапезную, а аббат протягивает им чашу и в духе Евангелия торжественно произносит: «Пейте из неё все, ибо это — кровь моя, для многих изливаемая».

— И всё-таки, не укладывается в голове… — признался доктор.

— Что именно, Рассел? Мы, кровопийцы, стары как мир. Кровопускание как массовая процедура известна с незапамятных времен. Делайте выводы.

— Выходит, кровопускание со времен средневековья мало того, что бесполезная и опасная процедура, так ещё и придумана для нужд кровопийц? Это просто непостижимо! Как вообще можно было убедить богобоязненных людей на кровопускание, если в Библии сказано, что душа тела растворена в крови? Разве они не понимали, что отдают свои души на прокорм другим.

— Полно вам, Рассел. Если одна белянка смогла убедить египтолога, а может даже и ни одного, что она богиня Меритсегер, то что и говорить о жаждущих, но приличных кровопийцах, что брезгуют опуститься до убийства, но слишком находчивы, чтобы не обдурить бедных монахов. Да, выдумка не самая изощренная, но как подействовала! И сколько лет механизм отлажено работал, пока медики не стали говорить о замкнутой кровеносной системе и опасности кровопотери. Сейчас все меняется. Вот появилась гемотрансфузия, чем я цинично с вашей помощью и пользуюсь. Может когда-нибудь ваши будущие коллеги научатся переливать кровь от человека к человеку без летального исхода, вот тогда-то, будьте уверены, кровь станут переливать много и часто. Может даже, на манер пастеризованного молока, научатся сохранять её вне организма долгое время, чтобы потом опять перелить нуждающимся. А нуждающиеся будут всегда. Это вечная история.

— А вы сами покупали кровь монахов?

— Поверьте, Рассел, — дерзко улыбнулся полковник передернув усами, — стань передо мной такой выбор, я бы предпочел наведаться в женский монастырь.

В голове доктора Рассела возник вопрос, который он не решился озвучить. И все же ему было интересно, что для кровопийцы приятнее: пить выпущенную кровь из чаши, или же делать то же самое, но наедине со своим дарителем — приникая к кровоточащей ране, втягивать совсем теплую, ещё не свернувшуюся жидкость?

— Не сердитесь на монахов, Рассел, — отвлёк его от раздумий полковник, — помимо извлечения прибыли, они делали полезное дело.

— И какое?

— Насыщали нуждающихся. Не у каждого кровопийцы есть свой постоянный даритель, это слишком большая роскошь, и я имею в виду совсем не деньги.

— А что тогда?

— Личные отношения. Порой бывает тяжело объяснить дарителю, что он или она для тебя самое дорогое существо на свете, что без неё жизнь совсем не жизнь, а тусклое существование.

— А о том, что даритель проживет с вами не больше десяти лет, вы не говорите? — не скрывая ехидства, поинтересовался Рассел, но полковник только внимательно посмотрел на доктора, а после серьёзно ответил:

— О таких рисках не принято предупреждать. Вы ведь тоже не говорите своим безнадежным пациентам, что они скоро умрут.

На следующий день полковник Кристиан застал Томаса Вильерса в штаб-квартире Общества за невиданным для него делом — обложившись книгами Том что-то старательно конспектировал. Полковник был наслышан об университетских достижениях Вильерса, вернее, их отсутствия, и сейчас был немало удивлен ученическим рвением подопечного.

— Все-таки, миссис Эмери может влиять на тебя и положительно, — поддел он Тома.

— Я готовлюсь к экзамену, — серьезно ответил молодой человк и снова погрузился в штудии.

Полковник внимательно пригляделся к конспекту. Ровный столбик непонятных значков, больше похожих на алхимические, сопровождали пояснения: «планета Меркурий, её металл — ртуть, разум — Тириэль, дух — Тафтартарат; планета Венера, её металл — медь, разум — Хагиэль, дух — Кедемэль…» И в так далее о прочих планетах вплоть до Сатурна.