— А при чем тут альбигойцы?

— Не знаю. То ли среди альбигойцев были вечноживущие, то ли белые боялись, что их примут за альбигойцев. «Альби» ведь значит «белый». В общем, им нужен был свой человек в епархии, который замолвил бы словечко и образумил крестоносцев, чтобы альбигойцев никто не трогал. А ведь монах Мурсия в то время прекрасно знал грамоту и Священное Писание, разбирался в сложных богословских вопросах, двумя словами, был ученым человеком. Вот это и было самым важным для белых. А Мануэла пострадала только потому, что она его близнец.

— Так вы дружны с ней?

— Не то, чтобы очень… — начала было Семпрония.

— Бросьте, вы же сами сказали, что знаете, где она живет. Полагаю, с неблизкой подругой такими подробностями не делятся, — заметил полковник, хотя с трудом представлял, что может быть общего у монахини и гетеры.

— Она сказала мне просто между делом, — пришлось признать Семпронии, — на всякий случай. Знаете, они ведь с братом попеременно служат Богу. Пока он монах-священник, то она мирянка, а когда она в монастыре, то он в миру. Стало быть, сейчас Мурсиа может быть где угодно, а вот Мануэла в монастыре на юге Франции. Я бы никогда не стала раскрывать её тайны, но сейчас это просто необходимо. Мне просто жаль вашего бедного мальчика. Никогда бы не подумала, что Флоренс занимается сатанинскими мерзостями. В иные времена за них отправляли прямиком на костер.

Полковнику было отрадно слышать слова Семпронии и понимать, что не он один такой ретроград и скучает по былым порядкам. А женщина продолжала напутствовать:

— Найдете Мануэлу, обязательно расскажите ей о Томасе, тогда она точно не станет скрывать местопребывание брата. А он сможет вам помочь.

— Пожалуй, я так и поступлю, — кивнул полковник, — если соберусь ехать во Францию.

— Полковник, к вам опять посетитель, — с нескрываемым недовольством в голосе объявила миссис Рэдфорд, постучав в дверь комнаты.

— Кто?

— Молодой человек, но очень возбужденный.

Полковник уже был готов вновь увидеть ошеломленного Вильерса, после встречи с чем-нибудь неожиданным, даже несмотря на то, что сейчас день. Но через пару минут в коморку вбежал Хьюит Стэнли и, задыхаясь, начал спешно что-то объяснять.

— Вы… не поверите… да я сам… не поверил…

— Успокойся, присядь.

Стэнли послушно опустился на потрепанный стул, спинка которого жалобно скрипнула.

— В общем, — начал Хьюит, немного придя в себя, — сегодня я был в штаб-квартире Общества и встретил там профессора Книпхофа. Я очень удивился, почему он один, без мисс Бильрот или мистера Метца, и вместе с этим отметил, что профессор сегодня как-то излишне суетлив, будто чего-то ждет, или куда-то спешит. Я подумал, куда ему, старику, спешить, тем более одному? И вдруг сэр Джеймс мне говорит, что герр Книпхоф нас покидает, и неплохо бы мне его проводить. Мы спустились с профессором на улицу, и старик мне сказал, мол, спасибо, молодой человек, я желаю сегодня прогуляться по этому замечательному городу и в вашей компании не нуждаюсь. В общем, явно наплел мне какую-то ерунду. Я, конечно, его отпустил, пусть идет куда хочет, а потом подумал: случись с ним что, плохо станет с сердцем или заплутает в переулках, где его оберет шайка грабителей, сэр Джеймс с меня шкуру спустит. Вот я и пошел за профессором следом. Хорошо, на улице было ещё не многолюдно, из виду я его не упустил, хоть и шел в футах ста от Книпхофа. Так мы прошли минут десять, а старик все петлял какими-то проулками-закоулками, как будто чувствовал, что я за ним слежу. И вот, мы вышли к площади, и он подозвал извозчика. Я глазам своим не поверил, когда Книпхоф, с его-то ростом, вскочил, да нет, взлетел на ступеньку и прыгнул в кэб, да ещё попутно успел оттолкнуть тростью какого-то джентльмена, который тоже спешил и хотел ехать. В общем, старичок не так плох для его возраста, как кажется. И, кстати, совсем он не хромает, когда идет один. Обычный симулянт, привлекает внимание внуков.

— Это понятно, — кивнул полковник, — дальше что? Ты смог за ним поехать?

— Конечно! Благо, следующий кэб подъехал через минуту. Оказалось, мы направлялись в Сассекс. Я уже весь извелся, думал, никогда не остановимся. Но вдруг кэб профессора завернул в Западный Хотли и подъехал к станции. Я вышел и стал наблюдать. Книпхоф опять начал петлять по дорогам, как нарочно, но не долго, минут пять.

— В общем, — в нетерпении прервал его полковник, — куда он пришел?

— К одному домишке, адрес я записал, — и Хьюит протянул полковнику клочок бумаги с коряво намаранными буквами. — Там, возле входа его встретил, представляете, такой же древний старик, как и он сам. Они обнялись как родные братья, и прошли в дом. Всё, — выдохнул Стэнли, закончив свой рассказ.

— И что? Кто был тот старик?

— Я узнал, — заявил молодой человек, поправив очки. — Я подошел к дому и оглянулся в поисках прохожих. Мимо шла молочница. Я показал на дом и спросил, не здесь ли живет мистер Донахью, адвокат. Она отвечает, нет, никогда не слышала о таком. Я опять говорю, не может быть, чтобы она не знала мистера Донахью, он должен быть где-то здесь. Она опять говорит, нет, вы ошиблись, здесь живет мистер Эйтон с супругой.

— Эйтон. — повторил полковник, силясь вспомнить, почему это имя кажется ему знакомым.

— Преподобный Вильям Эйтон, «Тот кто поднялся силою добродетели, редко падает».

— Орден Золотой Зари? — не веря своим ушам, вопросил полковник.

Хьюит кивнул, растянув губы в довольной в улыбке, а половник невольно задумался, могло ли случиться такое совпадение, что именно сейчас, когда Общество вызнаёт об Ордене и его адептах, по зову Рассела в Лондон приезжает немецкий профессор, который оказывается приятелем одного из оккультистов?

Прояснить ситуацию можно было, только поговорив с Книпхофом напрямую, что полковник и сделал на следующий же день. По договоренности с сэром Джеймсом, профессор был приглашен в дом Грэев на ужин. Полковник по своему обыкновению прибыл несколько позже и застал Книпхофа в прекраснейшем расположении духа, пока Ида играла для него на фортепьяно сонаты Шуберта.

— До чего же она музыкальна, — как бы невзначай начал нахваливать внучку Книпхоф, — это у неё от матери. У Марты было потрясающее чувство ритма.

— Марта была вашей дочерью или невесткой? — на всякий случай спросил полковник, ибо разнообразие фамилий внуков и их степень родства с профессором уже давно его интересовали.

— Нет, Марта была дочерью моей покойницы жены от её первого мужа.

— Так что же, выходит, Ида вам не родная внучка?

— Почему это не родная? — возмутился профессор, — с десяти лет, как померла её мать, она на моём воспитании.

— Так Ида сирота?

— Да нет же, жив её отец. Но что он может ей дать? Носитель такой славной фамилии, а совсем не интересуется медициной. Признаю, я крупно ошибся, выдав Марту за Бильрота. Но вот из их дочери получилась славная продолжательница нашей медицинской династии, стало быть, все было не впустую.

Подивившись такому взгляду на семейные ценности, полковник спросил:

— А герр Метц вам кровный внук?

— Пауль — сын Сабины, — начал рассуждать вслух старик, — а Сабина была младше Марты на три года, значит…

Профессор немного помедлил с ответом, а у полковника уже сложилось мнение, что Книпхоф если и помнил своих детей по именам, то запамятовал, кого из них зачал самолично.

— … Да, Сабина моя средняя дочь, и Пауль мой кровный внук.

— И сколько у вас всего отпрысков?

— У моей жены, когда я взял её вдовой, было двое детей. Вместе мы родили ещё троих. А внуков — десять.

— Родных?

— Всех. Но только Пауль и Ида посвятили себя медицине. А ведь почти все мои предки были врачами, а сам я наследник великой династии без единой фамилии, но с общим устремлением. Эти устремления я и оставлю своим верным внукам, им передам свой профессиональный опыт. И не важно, какие фамилии они носят, главное — они Книпхофы по духу.