— Хорошо отношусь.

— Тогда, познай самого себя.

Произнеся это, она вписала в прошение латинскую фразу «Cognosce te ipsum», после чего Тома подписал бумагу. На следующий же день он сообщил полковнику:

— Флоренс приглашает меня вступить в Орден Золотой Зари.

— Ну надо же, — меланхолично протянул тот, — какое доверие. Похоже миссис Эмери не нашла лучшего способа сохранить в тайне свои оккультные увлечения, как втянуть тебя в свою секту.

— Что мне теперь делать?

— Что она скажет, то и делай. В конце концов, не всякий раз выпадает шанс вступить в настоящее тайное общество. Будешь, так сказать, нашими глазами и ушами в стане неприятеля.

— Но как же? — поспешил возмутиться его словам Том, — Если я вступлю в Орден, то мне нельзя будет говорить о нём ни с кем из посторонних.

Полковник сурово глянул на подчиненного, отчего Тому сразу стало понятно, насколько он не прав.

— Вильерс, у тебя от неземной любви к миссис Эмери совсем мозги ссохлись? Нет, всё-таки твой отец не зря за тебя волнуется. Ты что, всерьез собрался стать черным магом, или всё же помнишь, где служишь?

— Я помню, — сквозь зубы процедил Том. — Но нарушать клятвенные обязательства неправильно.

— А об обязательствах перед Обществом ты случайно не забыл? У нас, знаешь ли, не бакалейная лавка, а серьезное закрытое учреждение, законспирированное не хуже того Ордена Золотой Зари. К тому же, мы подотчетны только королеве, и не стоит обманывать её доверия, отдавая предпочтение кружку оккультистов. Ты все понял?

— Да, — потупив взгляд, произнёс Том.

— Надеюсь. И кстати, где орденские записи Эмери?

— Я не знаю.

— А почему?

— Я искал, но не нашел ничего важного.

— Вильерс, ты подбиваешь меня на страшное злодейство против миссис Эмери.

Том испуганно воззрился на полковника:

— Какое?

— Ещё немного, и я готов влезть к ней в квартиру средь бела дня и перевернуть там всё вверх дном, лишь бы выполнить твою работу.

— Не надо, — тут же всполошился Томас и серьезно добавил — Фло это не понравится. Лучше я сам, незаметно.

Пребывая вдали от дома, профессор Книпхоф, доктор Метц и фройляйн Бильрот, рисковали провести рождественский вечер в гостинице, если бы не любезное приглашение доктора Рассела на праздничный ужин в его холостяцком жилище. Джон Рассел не забыл и ещё об одном бессемейном служащем Общества, коротающем большинство праздников в одиночестве под чердаком в своей комнатёнке, и потому пригласил полковника Кристиана посетить его дом после того, как слуги унесут со стола последние блюда.

Полковник Кристиан немало удивился столь нежданной учтивости со стороны доктора, ведь их отношения сложно было назвать дружескими. Полковник успел перебрать в голове с десяток подозрений и догадок о причинах столь странной перемены в Расселе, но в итоге решил не отвечать на приглашение отказом исключительно из-за присутствия на празднике Иды. Наверняка, когда медики схлестнутся в дискуссионных баталиях на английском языке, бедной девушке не с кем будет и словом перемолвиться, кроме как с полковником.

Двери дома Рассела были открыты для всех служащих Общества в любое время дня и ночи, этим и воспользовался Хьюит Стэнли, увязавшись за полковником. Его приятель Томас Вильерс пал жертвой любовных чар немолодой актрисы и теперь был слишком занят, чтобы вспоминать о друге, а в праздник хотелось общения и хоть какой-нибудь компании, и Стэнли не прогадал, придя в дом Джона Рассела. Стоило Хьюиту встретиться глазами с Идой, и его лихорадочный взгляд не смог скрыть очарования округлыми формами молодой, пышущей здоровьем девушки. С напором, коего полковник не ожидал от тихого книжного червя Стэнли, он тут же принялся обхаживать обделенную вниманием девушку, пока трое медиков о чём-то увлеченно спорили. Появление новых гостей отвлекло их от разговора, но ненадолго.

— А вот вы, молодой человек, — тут же обратился к полковнику профессор Книпхоф, чем ввёл его в замешательство — что думаете о бессмертии?

— Простите?

— Вы бы хотели жить вечно?

— Нет, — коротко и правдиво ответил полковник Кристиан.

— Отчего же? Признайтесь, — хитро прищурился старичок, от чего глаза под стеклами очков хищно блеснули, — разве вам не любопытно узнать, что будет происходить в мире лет, так скажем, через сто, двести?

— Я не любопытный, — произнёс полковник и с укором посмотрел в сторону Рассела, подозревая, что вопрос о бессмертии профессор поднял не случайно.

— А жаль. Любознательность двигает прогресс.

Рассел только покачал головой, давая полковнику понять, что не при чём, и тут же обратился к профессору:

— Вы и сами можете нам рассказать, сильно ли изменился мир за девятнадцатое столетие.

— О, — разочарованно протянул Книпхоф, — с каждым годом мир все ближе подкатывается к пропасти, это я уже понял. И все-таки, чертовски интересно было бы увидеть, чем всё это закончится.

— Хотели бы жить вечно? — вопросил полковник.

— Не буду врать, было бы интересно, но исключительно из научного любопытства, не более.

— И вы бы, хотели пережить своих детей или даже внуков?

— Таково свойство человеческого организма — рано или поздно умирать. Я принимаю это как данность, тем более что некоторых своих отпрысков я уже пережил, мать Пауля, например.

Доктор Метц только молчаливо потупил взор. В присутствии деда он был тих и покладист, но то и дело поглядывал на полковника Кристиана, явно выискивая в его внешнем виде признаки нездоровья.

— И какую цену вы согласились бы уплатить за свое бессмертие? — поинтересовался полковник у Книпхофа.

— Вот! — воскликнул профессор, воздев указательный палец вверх. — Вы всё правильно понимаете. Всему есть своя цена. На самом деле, мне не столько хотелось бы обессмертить себя, сколько просто понаблюдать бессмертного со стороны. Это было бы самым лучшим вариантом для анатома вроде меня. Вы только подумайте, уже многие века самые пытливые умы человечества бьются над проблемой бессмертия. И заметьте, я говорю не о вечной жизни, что обещает христианство и прочие религии. Жизнь в загробном мире — будь то Рай, Елисейские поля или Вальхалла — это конечно, интересно, но с объективистской точки зрения, недоказуемо. Оттуда ещё никто не вернулся, а значит достоверных свидетельств, что загробная жизнь существует, у нас нет. А верить церковникам на слово вовсе не научный метод познания. Я же говорю о бессмертии сугубо физическом, телесном.

— В одном и том же теле? — на всякий случай переспросил доктор Рассел.

— Ну разумеется! Все эти разговоры о переселении душ из тела в тело, от человека в животное и обратно, просто чушь.

— Иоганн Диппель считал иначе, — тихо напомнил профессору об их общем предке доктор Метц, и при этом он как-то странно улыбнулся.

— И где теперь Диппель? — задал резонный вопрос Книпхоф. — Его смерть от инсульта лишний раз доказывает несостоятельность его же опытов с воронками и останками. Но отрицательный результат тоже результат — значит нужно двигаться в другом направлении. Вот, например, такой мыслитель и гуманист как Фичино Марсилия советовал пить кровь молодых людей в качестве лекарства от старости и болезней. Дряхлый император Тиберий пил кровь, смешанную с молоком, и принимал кровяные ванны. А пожилые римляне и эпилептики пили кровь умирающих после боя гладиаторов. Но все это оказалось ерундой — Тиберий, как известно, все же умер, когда его задушил Макрон, да и римские старцы не жили вечно.

— Стало быть, — как бы невзначай спросил полковник, — переливание крови, каким мы его знаем в наши дни, получило развитие и усовершенствование только благодаря тем античным поискам вечной жизни?

— Несомненно. Я ещё раз повторяю, отрицательный результат тоже результат. Он задает направление будущих исканий, отсекая ложные пути.

— Значит, императоры зря пили кровь?

— Как писал великий Гёте — кровь есть совсем особый сок. Эти слова говорил Фаусту Мефистофель, подсовывая договор, который тот подписал кровью. К чему это привело, нам известно. Путь омоложения дряхлеющего организма кровью есть, несомненно, путь ложный, а ещё — глупый и вредный. Организм любого нормального человека, если он конечно, не порфирик, не может усвоить большой объём крови через желудок — человеческая печень к этому не приспособлена. Так что, питие крови античными императорами не более чем блажь, которая и свела их в могилу, а не дала вожделенного бессмертия.