— Я собирался вам рассказать.

— Когда?

— Но сейчас я ведь все рассказал.

Поняв, что спорить с излишне самостоятельным подчиненным бессмысленно, полковник принялся расспрашивать дальше:

— Так зачем Беннету заспиртованная змея?

— Очевидно, для колдовского ритуала. Но мне он сказал, что она нужна для эксперимента по гальванизации мертвого пресмыкающегося. Оказывается, его эксперименты с электричеством финансирует брокер из Сити по фамилии Гарднер.

— Брат «Из бездны — к свету»?

— Да, тот самый спиритист и журналист «Люцифера». Его я видел в читальном зале один раз. Он подошел к Беннету, тот представил мне Гарднера, после чего они отошли в сторону и о чем-то переговаривались. Потом Гарднер подошел к мисс Фарр и передал ей какую-то записку. Я уверен, они втроем что-то замышляют. Ещё меня беспокоит частое появление в читальном зале Воллиса Баджа. Слишком много времени он проводит с Флоренс Фарр.

— И что?

— Они постоянно смотрят словари, что-то пишут. Я слышал от Тома, что мисс Фарр получает от духа жрицы некие письма на египетском языке, а потом показывает их знакомому египтологу. Наверняка это и есть Бадж.

— Скорее всего. Но зачем такому видному ученому переводить послания из загробного мира? Какой его в этом интерес?

— Я думаю, ему просто любопытно прочесть их и осмыслить. Возможно, он надеется узнать через мисс Фарр что-то новое для египтологии.

— Оригинальный способ научного познания. Интересно, что бы на это сказало Королевское Общество?

— Меня волнует другое, — признался Хьюит. — Кого хотят призвать орденцы?

— Не иначе как Люцифера, которому Гарднер пишет статьи, — сострил полковник. — С чего ты взял, что они вообще готовятся кого-то призвать?

— А что же ещё? Украдкой я заглянул в книги, которые заказал Беннет. В одной из них говорилось об адском вареве из молока и змеи для призыва какого-то планетарного духа. Из другой он срисовывал колдовской круг с вписанным в него восьмиугольником. А вчера он штудировал статью о благовониях и маслах.

— У меня начинает складываться впечатление, — заметил полковник, — что Британский музей стал сосредоточием всего магического, что может быть в Лондоне, — На вопросительный взгляд Стэнли, он пустился в разъяснения. — Беннет и Йейтс изучают оккультную литературу в читальном зале, Матерс признался, что перечитал все гримуары и манускрипты в запасниках библиотеки. Эмери получает новые знания от мумии в египетском зале и делится своими открытиями со смотрителем Баджем.

— Так может и ритуал они тоже проведут в музее? — внезапно осенило Стэнли. — С дозволения Волиса Баджа. Точно! Всё ведет именно к этому.

— Пусть творят в музее что хотят, — безразлично отозвался полковник, — хоть варят змею на костре посреди египетского зала. Общество это не должно больше волновать.

Покинув дом семейства Стэнли, полковник Кристиан намеревался вернуться в штаб Общества, пока не заметил, как навстречу ему шёл профессор Книпхоф.

Старичок бодро шагал по тротуару, и вместо привычной трости в руке он держал длинный сверток, ритмично им покачивая. Судя по довольному виду профессора, он был как никогда в прекрасном расположении духа и ещё больше обрадовался, увидев полковника:

— А, молодой человек, как прошла ваша поездка?

— Благодарю вас, весьма плодотворно.

— Вильям все переживал, как отреагирует на ваше появление Матерс…

— Все прошло весьма гладко. Передайте мистеру Эйтону мою благодарность, и пусть не беспокоится. — Ещё раз оглядев профессора сверху вниз, полковник заметил, — Я смотрю, вы гуляете один. Вырвались из-под опеки внуков?

Книпхоф скривился:

— Дай Иде волю, я бы и шагу без неё не посмел ступить. Где это видано, чтобы яйца учили курицу?

Произнесенное имя Иды лишний раз заставило полковника поблагодарить Небеса, что он не встретился с девушкой воочию — наверное, в парижской церкви Бог все же услышал молитвы старого грешника и развёл их с Идой пути.

— Тогда позвольте проводить вас до гостиницы, — предложил полковник, — чтобы фройляйн Бильрот не волновалась.

Профессор охотно согласился и вдвоём они не спеша последовали вверх по улице. Всю дорогу полковник наблюдал, как старик бережно прижимал к себе сверток, что не удержался от вопроса:

— Если не секрет, что там у вас?

— А? — Профессор встрепенулся, очнувшись от собственных мыслей, но всё же ответил, — Ничего особенного, хирургический инструмент по индивидуальному заказу. Кстати, — голос его вмиг стал заговорщическим. — Когда я получал его в кузнице, то видел там одного странного субъекта. Он отдавал в починку меч.

— Меч? — из вежливости переспросил полковник, — Старинный?

— Вряд ли им когда-нибудь проливали кровь. Бутафория, новодел. Мне показалось, что человек, его принесший, может быть связан с Орденом Золотой Зари. Они частенько используют в своих ритуалах мечи.

Полковник вспомнил, что рассказывал Томас о своем посвящении в неофиты, особенно тот момент, когда к его горлу приставили холодную сталь, и поспешил спросить профессора:

— И вы не знаете имени того человека?

— Конечно, нет. Кроме Вильяма я не одного из них не видел воочию.

Воспользовавшись удобным моментом, полковник не упустил шанс задать вопрос, давно его интересовавший:

— А как вы вообще познакомились с мистером Эйтоном? У меня сложилось впечатление, что вы с ним слишком разные люди, чтобы быть обычными друзьями.

— И, тем не менее, мы давно с ним на короткой ноге. А познакомились мы на Хайгейтском кладбище. Я, знаете ли, неравнодушен к погостам, — мечтательно улыбнулся анатом. — Люблю прогуливаться там по ночам. И, как оказалось, не только я. Я наткнулся на Вильяма в тот самый момент, когда он собрался прикопать немного земли со старой могилы.

— Зачем?

— Это был ингредиент для очередного алхимического опыта.

— Неужто он собирался сварить из могильной земли эликсир жизни? — решил пошутить полковник.

— Нет, — серьезно ответил Книпхоф, — для эликсира он обыкновенно собирает траву с могил. Он делает из неё отвар и пьет его раз в неделю.

— И давно он так делает?

— Лет сорок, точно. Сколько я его знаю, он не завязывает с траволечением. Понять логику его эксперимента довольно легко. Корни могильной травы питают растение мертвечиной, следовательно, трава из мертвого извлекает жизненное. А Вильям надеется, что это жизненное варево вытянет из его организма всё смертное и тленное.

— Что-то не заметно, чтобы это было так.

Профессор пожал плечами.

— Алхимик всегда должен быть готов к неудачам, и они не повод прекращать работу, а веская причина продолжать исследования и искать новый подход. Ведь знание никогда не может быть полным — ему нет предела. И ограничивать тягу к знанию глупо, а в случае Вильяма — бесполезно. Как собственно, и всех тех магов, с которыми он общается.

Последнюю фразу старик произнёс с такой брезгливостью, что полковник не мог не поинтересоваться:

— Вам неприятны эти люди?

— Они не маги, они — дураки, — резко высказал Книпхоф. — Для них провести ритуал, все равно, что сыграть спектакль, потому-то в их ордене полно актеров, писателей и прочих театралов. Им, видите ли, стало неинтересно играть перед публикой Ромео и Джульету или Гамлета с Офелией. А вот изображать друг перед другом жрецов давно забытых божеств им куда интереснее.

— А ваш приятель Эйтон, что же, человек того же сорта?

— Он хотя бы знает меру и не лезет во всякие дьяволопоклонские авантюры. Он же хоть и бывший, но викарий, понимает, что к чему.

Для полковника это не было положительной характеристикой, а, скорее, свидетельством все той же неразборчивостьи в связях.

— А вам самому, — спросил он Книпхофа, — не страшно знаться с человеком неравнодушным к запредельным силам?

Профессор ничего не ответил, а лишь вынул из кармана монету и показал её полковнику. Мужчина, было, подумал, что и с Книпхофом кто-то расплатился римским серебром, но приглядевшись внимательно, он понял, что это не так.