Неожиданно для себя Том очутился в кабинете сэра Джеймса, совершено один, как он думал, пока голос не напомнил о себе.

— И зачем вы только обо мне вспомнили? — сетовал он за спиной.

— А кто ты?

— А ты забыл? Я самая несчастнейшая из женщин. Да ты и сам видел мою фотографию.

— Не помню. Можно я посмотрю на тебя сейчас?

Ответа не последовало и Том осторожно, словно боясь спугнуть собеседника, медленно обернулся.

Он узнал её сразу же, по неестественно широкой улыбке из-за порезанных от уха до уха щек. Глаза её были закрыты, а зрачки смотрели на Тома из прорезей опущенных век. Из отсеченного кончика носа по губам струилась кровь, разделяя подбородок надвое. Это была Кэтрин Эддоуз, жертва Джека-Потрошителя, такая же как на посмертной фотографии, только живая, как и три мумии с карты Флоренс, что будут жить после смерти вечно.

С каждым мигом сонная дымка всё больше рассеивалась, а черты Эддоуз становились чётче и чётче. Не в силах отвести от ужасного лика глаз, Том силился сделать хоть одно движение, чтобы уйти прочь, но его словно парализовало. Ноги и руки не слушались, голос пропал, сил отвернуться тоже не осталось. Это была явь и не явь, но уж точно не сон.

Теперь Эддоуз открыла глаза, выставляя напоказ вертикальные змеиные зрачки, скалясь демонической улыбкой смерти. Больше она не говорила с Томом, а только издавала монотонный ни на что не похожий жужжащий звук, какой не под силу извлечь человеческой глотке. Чем больше Том цепенел от страха, тем больше злое ликование проявлялось в интонации чудовища.

Теряя последние силы, Том ощутил мощный удар по затылку, словно душу вырвало из тела и засосало в бездонную воронку. Он оглядел кабинет, но рядом никого не было, кроме кошки, что топталась на столе сэра Джеймса. Сверкнув узкими зрачками, бестия соскочила с места и впилась клыками в руку Тома. Нестерпимую боль затмило внезапное озарение — громоздкий стол стоит не на своем месте и совсем не так, как у дяди Джеймса. Значит, это не его кабинет, и всё это не по-настоящему.

От этой спасительной мысли Том сразу же проснулся. Рука продолжала болеть, а пот градом стекал со лба. Красивое лицо Флоренс с тревогой взирало на него сверху вниз.

— У тебя ноги дергались во сне, — тихо произнесла она.

— Это совсем не сон… — тяжело дыша начал объяснять Том. — Всё было таким реальным… Даже наяву не бывает так четко и ясно…

Проведя холодной ладонью по его щеке и лбу, возлюбленная заключила:

— Да ты весь горишь.

— … почти как в аду…

— Ты просто рано это увидел.

— Разве есть лучшее время для кошмаров?

— Есть. Именно тогда ты сможешь понять их правильно, и образы больше не будут тебя пугать.

Чувствуя, как сердце, наконец, замедляет свой ритм до привычного, Том обнял женщину и притянул к себе.

— Это, наверное, дурной знак, видеть во сне мертвецов?

— Они не настоящие, — успокаивающим тоном в полголоса произнесла Флоренс. — Просто принимают облик наших родных и знакомых, о которых мы продолжаем думать.

— Тогда кто они на самом деле? — задался вопросом Томас, но так и не получил на него ответ.

Поутру он обнаружил, как Фло что-то старательно пришивает к подкладке его костюма. Оказалось, заботливая Флоренс вышила для Тома золотыми нитями по черной атласной материи причудливый узор, призванный теперь быть его личным талисманом. Она пообещала:

— Он обязательно защитит тебя от дурных снов. Только верь в него. И мне верь.

И Томас поверил, ведь даже Кэтрин Эддоуз, пока не стала чудовищем, советовала не отвергать дары мудреца.

Стоило полковнику Кристиану после полудня посетить штаб-квартиру Общества, как на него налетел негодующий Рандольф Вильерс и увлек полковника в одну из свободных комнат. Ещё ни разу секретарь сэра Джеймса не проявлял такого рвения к общению со штатным кровопийцей, но и здесь он не изменил своей манере надменно держаться с собеседником:

— Во что вы втянули моего сына? — тут же последовал вопрос в лоб.

Но полковник сделал вид, что совсем его не понимает.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду постоянные вечерние отлучки Томаса из дома. Да будет вам известно, что возвращается он только к утру и выглядит так, будто всю ночь кутил, а после отсыпается полдня.

— Будет вам, мистер Вильерс, — отмахнулся полковник. — Вспомните себя в его годы. Молодость, жажда веселья и развлечений. Я-то здесь при чем?

— Томас говорит, что действует исключительно по вашему поручению, якобы это необходимо для расследования. Вот я и хочу узнать от вас, с каких это пор попойки стали методом следствия в Обществе? Мне что-то никогда не доводилось слышать о подобных ухищрениях.

— И не мудрено, что не доводилось, — суровым тоном начал полковник. — Вы, мистер Вильерс, секретарь сэра Джеймса и, стало быть, занимаетесь бумажной и организационной работой. А я, позвольте напомнить, нанят Обществом 33 года назад специально для формирования чего-то вроде частной полиции. Исходя из этого, поверьте, мне лучше знать, как проводить и как не проводить расследование, какие силы и ресурсы для этого затратить, а какие поберечь. Если вас не устраивает участие вашего сына в моем мероприятии, то смею напомнить, что он взрослый 23-летний мужчина, и сам в состоянии решать, что ему делать, а чего нет.

Теперь настал черед Рандольфа Вильерса идти в наступление, чувствуя себя оскорбленным:

— Вы, наверное, забыли в какое время живёте. Может в свои 23 года вы уже самоотверженно и рубили головы туркам, но в современной Британии другие нравы и взгляды на зрелость ума и поступков, если вы не заметили. И я как отец имею полное право вмешаться в дела сына, если его втягивают в опасные авантюры.

— Наверное, подобное никогда не приходило вам в голову, — не теряя самообладания, произнёс полковник, — но когда-то и у меня были сыновья, и что такое отцовские чувства я прекрасно знаю и без вашего напоминания. Если вы допускаете, что я способен подвергнуть опасности своего сослуживца, да ещё и подчиненного, то глубоко заблуждаетесь.

— Но именно такое впечатление у меня и создалось. И лично я не вижу для Томаса никакой необходимости каждую ночь болтаться в злачных местах и, один Бог знает, чем там заниматься.

— Пока я руковожу расследованием, а Томас находится в полном моем распоряжении, он будет делать то, что я ему скажу.

— В таком случае, я буду вынужден поделиться своим недовольством с сестрой. Надеюсь, вы понимаете, что последует дальше.

Конечно, полковник понимал: дальше леди Грей пожалуется на самоуправство полковника своему супругу, сэру Джеймсу, а тот, в свою очередь, и так знает о задании Томаса, но никогда не признается, что лично его ободрил. Полковника уже начинала тяготить семейственность, что с каждым годом всё больше опутывала Общество и вредила взаимопониманию. Ему и раньше приходилось сталкиваться с возражениями и возмущениями от некоторых сослуживцев, но поминать полковнику убитых османов решался далеко не каждый, а уж грозить своими семейными связями до недавнего времени никому и в голову не приходило, потому что лет 30 назад этих самых связей между восьмью семействами не существовало вовсе.

Всё ещё находясь под впечатлением от услышанного и обещанного, полковник поспешил разыскать непутевого Вильерса-младшего, дабы ещё раз напомнить, зачем он на самом деле подослан к миссис Эмери.

Томас и вправду казался с виду помятым и осунувшимся, на что и ссылался его отец. Молодой человек меланхолично взирал в пустоту и не обращал решительно никакого внимания на происходящее вокруг, но на появление полковника Кристиана отреагировать ему всё же пришлось, хоть и крайне вяло.

— Паршиво выглядишь, Вильерс. Что там с тобой по ночам делает миссис Эмери, раз поутру ты кажешься еле живым? Не надо, не отвечай. Твой отец переживает, что творческая богема дурно на тебя влияет.

— Что? — словно опомнившись от внутренних размышлений, переспросил Томас.