— Какое похвально смирение. Может, воспользуемся услугами Метрополитена? — предложил полковник, как только они приблизились к станции.

— Ни за что! — чуть ли не вскрикнула Семпрония.

— Тише, тише. Не думал, что вы так боитесь современных достижений градостроительства?

— Не говорите глупостей. Наверняка вы прекрасно знаете, чего я боюсь.

Полковник припомнил слухи о похищении Семпронии белыми кровопийцами и примирительно произнёс:

— Уверяю вас, подземные жители по рельсам не разгуливают и в вагоны не заходят. Уж Общество об этом заботится.

— Ни за что, — вновь повторила женщина, но уже куда более твердо и спокойно. — Тем более я никуда с вами не поеду, пока не скажете зачем.

— Хорошо, — сдался полковник, останавливая кэб, — я скажу, но только по пути в Брук-Грин. Вы ведь не против вернуться домой?

Семпрония позволила подать себе руку и с показной неохотой села в кэб. Когда они минули Стрэнд, она, наконец, спросила:

— Так что вы опять от меня хотите?

— Меня по-прежнему интересует миссис Эмери, которая считает себя мисс Фарр.

— Ох уж этот мужской шовинизм… Всё вам не дает покоя женская свобода? Если мисс Фарр не считает себя замужней женщиной, то в этом вина исключительна мистера Эмери, кем бы и где бы он ни был.

— Даже не буду пытаться с вами спорить.

— Вот и не надо. Все равно я окажусь права. Так что же вы пристали к этой несчастной актрисе?

— А она несчастна?

— Это очевидно, раз вы уделяете ей столько внимания.

— Хорошо, вы меня раскусили. Я был бы рад, если вы по-соседски наведаетесь к ней в гости.

— Это ещё зачем? — возмущенно вопросила Семпрония.

— Всё за тем же. Мой протеже не справился с поставленной задачей.

— И что это за задача?

— Найти у Эмери определенные документы и скопировать их.

Глаза Семпронии в ужасе расширились, и с минуту она не могла вымолвить и слова.

— Я не требую от вас ничего воровать, что вы, — начал заверять её полковник, видя, как шокировал своими словами женщину. — Я даже не прошу вас копаться в чужих вещах. Ведь вы наверняка искусны в хранении всяческих тайн и знаете множество приёмов по сокрытию важных вещей. Просто осмотритесь и скажите мне, где в квартире Эмери может быть тайник.

— Да вы просто чудовище! — наконец, вымолвила Семпрония, обретя дар речи. — А почему бы мне просто не прийти к Флоренс и не сказать, какое злодейство вы против неё замышляете?

Полковник только пожал плечами.

— А почему бы и мне не съездить к сэру Джеймсу и не отвести его в Ист-Энд, посмотреть до какого жалкого состояния вы довели своего дарителя крови.

— Что! — вознегодовала Семпрония. — Да как вы смеете?! Такая наглая ложь!

— Конечно, наглая, — спокойно согласился с ней полковник. — Но поставьте себя на мое место. Ничего другого мне больше не остается, кроме как безбожно врать. Так вы едете к Эмери?

— Какая низость, просить подобное!

— Если бы не подначальный мне олух, который ничего не может найти сам, я бы в жизни не обратился к вам. Мне очень жаль, что приходится это делать. Но вы же понимаете, я подневольный человек, у которого есть руководитель, и чьи поручения я вынужден исполнять.

— Хотите переложить всю ответственность на вашего рыцаря? А он, наверное, считает, что скинул это гнусное задание на вас, и сам чист — так вы оба и живете, в полном ощущении собственное безвинности. А меня, тем не менее, толкаете в грязь!

— Такова жизнь, Семпрония. Вам ли не знать, как сурова она порой бывает.

Немного успокоившись, она задала вопрос по существу:

— Если я соглашусь, вы отстанете от меня?

— Ну, я же не раздаю индульгенции. Если с вашей подсказки мы найдем, что искали, то от Эмери нам больше ничего не будет нужно. И от вас тоже.

— Тогда везите, — произнесла Семпрония, гордо вздернув подбородок, — и поскорее.

Полковник Кристиан смиренно сидел в кресле, пока доктор Рассел суетился над аппаратом для переливания крови.

— Полковник, — обратился он к мужчине, — я, конечно, понимаю, что актерское ремесло вам чуждо, но не могли бы вы изобразить перед донором свой нездоровый вид. Поймите, люди думают, что отдают свою кровь человеку, как минимум, умирающему. А тут вы — полный сил и жизни.

— Послушайте, Рассел, я не комедиант, это вы правильно подметили. А вашим донорам, на самом деле, все равно, кому отдать кровь, лишь бы вы им заплатили. Их даже не заботит, что обычный получатель крови может отойти в мир иной от такой процедуры.

— Вот именно, полковник, вот именно. В медицине переливание прописывают только в крайнем случае, когда терять уже нечего. А вы бы сделали перед донором скорбное лицо, будто готовитесь к последнему дню жизни.

Но полковник лишь откинулся на спинку кресла и, вздохнув, произнёс:

— Как же хорошо было раньше.

— Чем же?

— В любой цирюльне можно было купить кровь.

Рассел озадаченно уставился на полковника:

— Как это?

— Тогда брадобреи пускали кровь всем желающим как средство от всех болезней. Вы же врач, неужели не слышали о флеботомии?

Рассел, конечно же, слышал, даже знавал старших коллег, которые время от времени прописывали её своим пациентам. Он намеревался и дальше расспросить полковника о цирюльнях былых времен, но тут в комнату вошел полноватый мужчина средних лет, явный житель лондонских низов. На полковника он глянул только раз и тут же спросил у Рассела, сколько ему заплатят. Удовлетворившись ответом, он тут же сел в соседнее кресло и закатал рукав. Рассел принялся за работу, и после нехитрых манипуляций с иглами, трубками и поршневым аппаратом, кровь смертного потекла в вену вечноживущего к взаимному удовольствию обоих. Когда процедура подошла к концу, донор получил свой гонорар, а полковник — заряд жизненных сил на ближайшие две недели.

Заплатив мужчине обещанное, Рассел поспешил выпроводить его. Закрыв дверь поплотнее, он тут же спросил полковника:

— То есть, раньше вечноживущие могли так запросто прийти к цирюльне и им продавали кровь?

— И даже не спрашивали зачем, — кивнул полковник. — А главное, никогда не отказывали. Представляете, какая выгода для цирюльника — выпустить одному кровь и получить за это деньги, потом эту же кровь продать другому. Двойная выгода.

— Разве такая кровь не… — замялся Рассел, подбирая слово поудачнее, — дурная? Её же забирали от больных людей.

— Покинувшего нас господина, тоже нельзя назвать эталоном здоровья, — немного ехидно заметил полковник. — Все люди чем-нибудь да больны, тем более после кровопускания.

— Что вы имеете в виду?

Мужчина загадочно улыбнулся:

— От излишней кровопотери можно умереть, вам ли это не знать? Лично у меня чувство меры никогда не давало сбоя, но глядя на ваших коллег порой задумываешься, кто из нас больший кровопийца — я или они? А главное, кто страшней? Разве вам не доводилась слышать такое выражение, что люди умирают не от болезней, а от лечения?

Рассел решил вступиться за честь старших коллег, хотя сам и не был согласен с устаревшими методами лечения:

— Но ведь в отдельных случаях флеботомия действительно помогала.

— Эх, Рассел, сколько я живу на свете, а эскулапы из века в век прописывают кровопускание как панацею от всех болезней. И из века в век я что-то не наблюдаю поголовного исцеления человечества.

— Я в корне не согласен с вами, — признался доктор Рассел. — Ничто не происходит без причины.

— Это точно.

— Если флеботомия существует не одно столетие, значит, всё это время она показывала положительные результаты, превосходящие побочный эффект.

— Нет, Рассел, причина не в этом, — серьезно произнёс полковник. — Когда умирающему по пять раз пускают кровь, это только приближает его час смерти, а не исцеляет. Но вы правы, если кровь пускают, выходит, от этого определенно есть польза. Другой вопрос — для кого? Для больного кожной сыпью, что лишился двух пинт крови в цирюльне? Для брадобрея, что получит плату за мастерское рассечение сосуда? Или для кровопийц, которые могут почувствовать себе беззаботными горожанами и на заднем дворе цирюльни прикупить себе провизию почти как на рынке?