Несколько человек проявляли заметное нетерпение. Понятия не имея, куда им предстоит отправиться, когда и зачем, они желали одного: поскорее приступить к выполнению задания, каким бы оно ни было.

Переходя вслед за Гарольдом от одного бойца к другому, Нэн­си размышляла: если бы ей каким-то чудом передалась часть уверенности некоторых солдат! Только какой смысл мечтать о несбыточном... Уверенность, которая так нужна ей сегодня, дол­жна прийти изнутри. Никто —; ни генерал, облеченный властью и высоким званием, ни подполковник Диксон, создатель хитро­умных планов, ни даже капитан Керро, уверенный всебе про­фессионал, не смогут дать ей то, в чем она так отчаянно нужда­ется. Только крещение огнем может показать, стала ли она тем, кем мечтала, — настоящим солдатом.

Как ни хотелось ей поскорее поверить в себя, те два боя, в которых ей довелось участвовать, не дали ответа на вопрос, уда­лось ли ей приблизиться к желанной цели. Несмотря на то, что оба эти сражения — ив Нуэво-Ларедо, и севернее Монтеррея — дались ей нелегко, в них было нечто общее. И в том, и в другом случае решение ей подсказывали обстоятельства. Даже в сраже­нии с танками ей не представилось возможности обдумать свои действия заранее: в ее распоряжении оставались считанные ми­нуты. Все происходило стремительно, неожиданно и непредска­зуемо — будто это были не бои, а дорожные катастрофы. И хотя она справилась неплохо — так, во всяком случае, говорили, — ей по-прежнему не хватало уверенности, которая приходит, ког­да знаешь сердцем и умом: у тебя есть все, чтобы вести за собой солдат.

Поэтому Нэнси с нетерпением ждала предстоящего штурма и, в то же время, побаивалась его. Никакие военные игры и учения, никакие лекции и задачи, никакие нашивки и значки не подска­жут ни ей, ни идущим в бой пехотинцам, стала ли она настоя­щим боевым командиром.

Приближаясь к последней шеренге, девушка размышляла: "Сколько же ни в чем неповинных людей погибло в боях только из-за того, что их командиры в последнюю минуту, неожиданно для себя, обнаруживали, что не годятся для этой роли. Сколько могил стало напоминанием о жертвах системы, которая дает право неопытным командирам вести людей в бой". Помедлив, она ог­лянулась на шеренгу, которую они только что миновали. Только бы ее самонадеянность и тщеславие, и упрямое стремление во что бы то ни стало стать первой женщиной-офицером в пехот­ных войЬках не привели этих людей к гибели...

Стоя в тени одного из фургонов КП, Диксон наблюдал, как Керро и

Козак заканчивают смотр. "Из них получилась бы хо­рошая пара, — подумал он. — Уверенности Керро вполне хва­тит на двоих, а у

Козак есть та спокойная деловитость, которая необходима для таких рискованных операций".

Донесшееся с востока стрекотанье возвестило о приближе­нии "Блэкхоков". Прищурившись, подполковник смотрел на небо, пока не отыскал тазами вертолеты. Хотя для операции их тре­бовалось только четыре, а в самом крайнем случае хватило бы трех, Скотт решил добавить пятый — на всякий случай. Слиш­ком многое они поставили на карту, и он не хотел, чтобы их операцию постигла участь налета на Тегеран. В конце концов, успех или провал операции слишком много значил для него лично.

Не успели вертолеты приземлиться, как Керро отдал приказ занимать места. Со взводом лейтенанта

Козак еще летели два санитара и радист. По просьбе капитана этим радистом стал личный шофер Диксона — Гуляка Эдди. Несмотря на то, что Эдди, как и солдаты

Козак, не знал, куда его отправляют, он был рад хотя бы на время улизнуть с главного КП, пусть даже при­дется таскать на себе рацию.

Кроме пайков, запаса воды на сутки и боеприпасов, капитан приказал взять девять пусковых установок для противотанковых ракет — по три на каждое отделение — и два пулемета М-60 с шестью сотнями патронов для каждого. Хотя у бандитов — так теперь называли наемников — не было транспорта серьезнее "пикапа", ракетные установки и пулеметы пригодятся для по­давления пулеметных гнезд или в том случае, если бандиты взду­мают укрыться в здании, стены которого окажутся неуязвимы для автоматов и гранатометов. Он даже попытался раздобыть 60-милиметровый миномет, но не успел. Как и всякий уважаю­щий себя американский солдат, капитан обожал огневую мощь: чем больше, Тем лучше.

Вертолеты дожны были доставить отряд Керро туда, где мож­но будет без помех проинструктировать участников операции, провести кое-какие прикидки, связаться с полковником Гуахар­до и его вертолетом и устроить людям короткую передышку. К полудню у него будет все необходимое, за исключением вертоле­тов-штурмовиков "Апачи". Во второй половине дня можно бу­дет, в случае необходимости, уточнить план и дать людям отдох­нуть. Керро надеялся, что сумеет управиться до 21.00 — на этот час

бьиґ назначен вылет.

— Я так и знал, Скотти, что найду тебя здесь.

Обернувшись, Диксон даже не козырнул Длинному Элу, кото­рый, остановившись рядом, наблюдал за тем, как отряд готовит­ся к отправке. Несколько мгновений подполковник стоял молча, не глядя на генерала, потом спросил:

—     

Вы не передумали, сэр?

Не оборачиваясь, генерал произнес "нет" таким тоном, что у Диксона не осталось никаких сомнений: спорить бесполезно. Минуту оба молчали. Чувствуя себя последним негодяем, Длин­ный Эл обратился к Диксону:

—      

Послушай, Скотти, ты слишком стар, чтобы ползать по- пластунски в кромешной тьме, будто юный скаут. И не надо напоминать мне, что мексиканский полковник, по меньшей мере, на пять лет старше тебя: за него я не отвечаю. — Генерал пере­вел дух и продолжил уже мягче: — К тому же, нам меньше всего нужно, чтобы там находился человек, которого исход операции волнует так, как он волнует тебя. В твоем теперешнем состоя­нии от тебя все равно не будет никакой пользы — ни для опера­ции, ни для Джен. Поверь, Скотти, я бы рад тебя отпустить, и все же приказываю тебе остаться.

Диксон не ожидал от Длинного Эла иного ответа. Он знал: генерал прав, ему нет никакого смысла идти вместе со всеми. Такая война — не для него, он к ней не готов. И в бою будет не помощью, а помехой. Он уже сделал все, что мог, для обеспече­ния успеха операции. Все это правильно, все здраво. И все же мысль о том, что он будет сидеть сложа руки, пока другие спаса­ют единственного человека в мире, который ему по-настоящему дорог, жгла его каленым железом. Глядя, как Керро переходит от вертолета к вертолету, проверяя, все ли на месте и готовы к старту, подполковник не чувствовал, как по его щекам катятся слезы. Генерал все видел, но притворялся, что не замечает. Он молча стоял рядом со Скоттом, следя, как вертолеты один за другим взлетают и берут курс на юг.

Делапос отошел от окна и снова принялся мерить шагами маленькую комнату, служившую ему кабинетом. Через несколь­ко минут он остановился у окна и посмотрел в направлении Эхвдо-де-Долорес. Мысль о том, что он лишился и Чайлдресса, и Лефлера, не давала ему покоя. Ведь это Лефлер притащил сюда американского конгрессмена и его спутников, а теперь сги­нул, взвалив ответственность за их судьбу на него, Делапоса.

Было бы куда лучше, если бы этот идиот просто перестрелял американцев, и дело с концом. А теперь, если ни Лефлер, ни Чайлдресс так и не появятся, и вестей от Аламана тоже не бу­дет, придется ему решать, когда и как избавиться от пленников.

Пока он расхаживал по кабинету, ему внезапно пришла в го­лову мысль, что эти двое и предали его: сговорились и сбежали вместе. Но он быстро отбросил ее. Единственное, что роднило американца и француза — это неприкрытая ненависть друг к другу; ненависть, которую Делапос порой успешно использовал в своих целях. Нет, эти двое никогда не смогут поладить.