— Не могут они быть одинаковыми! — отрезала она свысока, собрав крошки кукурузной лепешки на тарелку и приминая их пальцем, прежде чем отправить в рот. — Не могут, и точка. Негр черный, а люди — белые. Какое же тут сходство? Никакого!

— Какая разница, какого цвета кожа? Черная кожа не хуже белой, а может, даже лучше. Так сказал этот человек, мистер Кендалл. Теперь цветные — американские граждане. Их будут избирать в Конгресс. Еще будет цветной президент, как Линкольн.

— Держи карман шире! Линкольн — черная бестия, но не ниггер же!

Драмжер не собирался отступать.

— Мистер Кендалл сказал не только это. Например, теперь цветной может жениться на белой. — Он снова покосился на Софи.

— Ни одна белая не выйдет за черномазого! Это просто стыд! — ощетинилась Софи.

— Если белая спит с цветным, то запросто может выйти за него замуж. — Драмжер привстал и погрозил Софи пальцем. — Ты много с кем спала, я обо всем знаю. Знаю, что ты вытворяла с Занзибаром и с теми, что были до него. Знаю, что рядом с телом массы Аполлона нашли портки Занзибара. А что это значит? Очень просто: что Занзибар был без порток, когда вас застукал масса Аполлон. Когда ниггера застают с белой без порток, то что между ними происходит? Ясно, что. Занзибар все мне рассказывал! Да что ты вообще знаешь? Занзибар живет себе в Новом поселке с тех самых пор, как пристрелил массу Аполлона! Хочешь, покажу? Только это лишнее. Ты не забыла, как я заработал вот это? — Он указал на сверкающие бриллианты у себя в ушах.

— Белые мужчины спят с негритянками, почему бы и белой женщине не переспать с черномазым? — Софи разбирал праведный гнев. — Занзибар был моей собственностью, как, между прочим, и ты, Драмжер! Захочу, так завтра же тебя продам. Наверное, я так и поступлю. Пора от тебя избавляться.

— А я думаю, что у тебя ничего не выйдет! — С этими словами он так сильно стукнул кулаком по столу, что задребезжали тарелки. — Свободного человека нельзя продать, а я свободен! Война кончилась, торговля рабами — тоже. Они теперь не чья-то собственность, их больше нельзя пороть. Я такой же, как и ты, гражданин Соединенных Штатов этой самой Америки. — Он вскочил и снова пригрозил ей пальцем. — Ты носишь моего ребенка и выйдешь за меня замуж. Так и знай, миссис Софи: быть тебе моей женой. Это я тебе говорю.

Софи широко раскрыла глаза, едва понимая, что он говорит. Никогда еще негры не обращались к ней с такими наглыми речами. Это было немыслимым преступлением, однако, как ни сильны были ее ужас и страх, она испытывала гордость из-за того, что Драмжер хочет взять ее в жены. Она всегда восхищалась им, всегда его вожделела. Но при этом он оставался всего-навсего черномазым. Она могла наслаждаться им в постели, но ей и в голову не приходило выйти за него замуж. Придется его проучить. Она велит как следует выпороть его, едва не вышибить из него дух, чтобы он приполз к ней на коленях, моля о прощении. Вот только кто будет его пороть? В былые времена было достаточно дернуть за шнур — и на ее зов сбежались бы Брут, Большой Ренди, Сэмпсон с Занзибаром; из сада притащились бы Мерк и Юп. Довольно было бы одного ее слова, чтобы они, забыв про свою дружбу с Драмжером, схватили его — и он не посмел бы сопротивляться. Его уволокли бы в старый сарай, вздернули бы вниз головой и наградили бы столькими ударами бича, сколькими она бы велела. По ее приказу они бы забили его насмерть. Ей трудно было смириться с мыслью, что все это теперь уже не в ее власти.

Одного никто не мог у нее отнять. Она — белая женщина, дочь Хаммонда Максвелла. Невзирая на речи мистера Эйба Линкольна, невзирая на новые законы, новые правила и взгляды, Драмжер оставался чернокожим рабом, низшим существом. Таких, как он, продавали и покупали, его тело принадлежало ей, она была вправе поступить с ним по своему усмотрению. Она медленно поднялась из-за стола и впилась в него негодующим взглядом.

— Не смей грозить мне своим поганым пальцем, грязный ниггер! Не смей рассказывать мне, что собираешься сделать, а что нет. Ты будешь делать то, что я скажу. И забудь свои бредни насчет женитьбы негра и белой женщины. Понял?

Драмжер, приученный подчиняться властному голосу белого человека, машинально опустил руку. Но уже через мгновение он опомнился, встал и подошел к ней так близко, что их тела соприкоснулись.

— Это ты не смей говорить мне, что мне делать, а что нет! Я делаю то, что хочу. Мы еще поговорим о женитьбе. Когда я говорю о женитьбе цветного и белой, то цветной — это я, а белая — ты. Вот что я задумал: ты выйдешь за меня замуж. Если я подхожу, чтобы тебя ублажать, то и как муж сгожусь. Если я сподобился тебя обрюхатить, то и как муж не оплошаю, не сомневайся.

Глядя ему прямо в глаза, Софи размахнулась и влепила ему пощечину.

— Закрой свою зловонную пасть! Я никогда за тебя не выйду. Ты будешь меня ублажать, если я этого захочу. Если я захочу, то рожу твоего младенца. Велика важность! Мало ли ублюдков нарожали в Фалконхерсте, подумаешь, одним больше! Может, я его оставлю, чтобы с ним забавляться, а то и утоплю, если мне придет такая блажь. Но выйти за тебя или за любого другого чернокожего самца я никогда не соглашусь! — И она наградила его второй пощечиной.

Как ни странно, но он не поднял на нее руку, хотя его глаза налились яростью.

— А ты подумай. Я все равно стану здесь хозяином! Выйдешь за меня — будешь хозяйкой, а нет — пожалеешь. Думаешь, я по тебе сохну? Нет, ты старая и жирная, да и не по нутру мне белые бабы. Просто если ты выйдешь за меня, тебе же самой будет легче. Если захочешь, можешь подыскать себе самого здоровенного самца во всей Алабаме — я тебе не помешаю. Ты останешься здесь как хозяйка. Что скажешь, Софи?

Вместо ответа она подобрала свои видавшие виды юбки и выбежала вон из столовой. Остановившись между высоких белых колонн у входа в гостиную, она обернулась к Драмжеру, оглядела его с ног до головы и расхохоталась.

— Чтобы мне быть твоей женой? — Смех все больше походил на истерику. — Да ты свихнулся! Женой какого-то черномазого! У тебя и фамилии-то нет! Кто ты? Драмжер, и все. Драмжер — это кличка.

Покатываясь со смеху, она миновала загроможденную рухлядью гостиную с вылинявшими шторами и висящими клочьями обоями и стала подниматься по лестнице. Эхо ее презрения докатилось до обеденного стола, у которого стоял повесив голову Драмжер. Он с горечью думал, что она права. У него не было ни фамилии, ни даже настоящего имени: он был всего-навсего Драмжером, одним из полчища безымянных чернокожих.

После бегства Софи Драмжер постоял некоторое время один среди потускневшего великолепия фалконхерстской столовой. Ее выходка и полные яда слова поставили его на место. Слухи, просачивающиеся с Севера, вскружили ему голову, и он уже вообразил себя свободным человеком, под стать белому господину. Ему льстило подобострастие обитателей Нового поселка, но объяснялось оно тем, что его одежда была лучше их, что он владел грамотой, носил обувь и жил в Большом доме. Его вес еще увеличивался из-за того, что он спал с миссис Софи и сделал ей ребенка.

Только какой от всего этого толк? То-то и оно, что никакого. Он все равно оставался чернокожим. Белые с Севера с их баснями о равенстве в подметки не годились Хаммонду Максвеллу или Льюису Гейзавею, а те никогда не говорили ему, что он свободен и так же хорош, как белые господа. Их мнение было для него куда важнее, им бы он поверил. А лесть невежественных черномазых из Нового поселка не стоила выеденного яйца. Им только и надо, что добиться его расположения, потому что каждому придется вскоре просить его о поблажках. Что же касается его сожительства с Софи, то… Черт, разве он что-нибудь от этого выигрывает? Раньше эта сомнительная честь предоставлялась Занзибару и полудюжине его предшественников.

Софи права: в глазах белых южанок он, Драмжер, навсегда останется двуногим животным, наделенным даром речи, чуть разумнее собаки, недостойным именоваться человеком. Подумаешь, Драмжер, сын Драмсона, внук Драма! Его мать — негритянка из племени мандинго по кличке Жемчужина, не знавшая собственного отца. Раньше у него были братья — одного звали Стариной Уилсоном, другого — Бенони. Ни у кого из них не было фамилии, как и у всех злосчастных негров из Нового поселка. Белые называют пса Цезарем, коня — Ураганом, корову — Бесси, быка — Чемпионом с одной целью — различать особи, когда о них заходит разговор. Точно так же они давали одному негру кличку Драмжер, другому — Джубал, чтобы те откликались и прибегали на зов. Это страшно далеко от настоящего имени-фамилии, вроде Хаммонда Максвелла или Аполлона как там его. Кличка «Драмжер» не делала из него человека, так же как кличка «Чемпион» не превращала в человека быка. Когда у него родится сын, ему дадут имя Том, Лютик или вообще Рожа, то есть первую пришедшую в голову кличку, словно он щенок или котенок.