Мать и сын подняли Аполлона, как пушинку, и внесли в дом. Гость был поражен его чистотой и порядком. Подметенный пол блистал, широкая кровать была накрыта пестрым покрывалом, наволочки на подушках скрипели от крахмала. Мебель из Большого дома, попавшая сюда в виде рухляди, была отремонтирована и теперь сверкала лаком. Однако самым незабываемым зрелищем стал белый ухмыляющийся человеческий череп над очагом, дополненный двумя бедренными костями. Аполлон хотел было выяснить, что это за невидаль, но близость Жемчужины и исходящий от нее аромат заставили его обо всем забыть. Он приобнял ее за талию, словно иначе не удержался бы на ослабших ногах, и восхитился про себя тем, какое налитое тело скрывается под тонким ситцем.

— Приятный у тебя дом, Жемчужина, — молвил он. — Когда мне полегчает, я посещу тебя еще разок.

— Милости просим, масса, сэр. Вы всегда будете дорогим гостем. Жемчужина всегда рада приходу белого господина.

По ее тону Аполлон понял, что для нее не составили секрета его чувства по отношению к ней. Ему показалось странным, что он возжелал ее: ведь раньше его никогда не влекло к цветным женщинам. Впрочем, она отличалась от других. Такую он запомнит на всю жизнь. Он направился к выходу. Жемчужина и Олли пронесли его через лужайку и уложили обратно в гамак. На протяжении оставшегося отрезка пути Жемчужина не выходила у него из головы.

После дома Жемчужины они посетили поля. Софи показывала гостю пастбища, коров, посевы, где чернели спины рабов. Он проявлял любопытство разве что из вежливости, так как мысленно не покидал чистенькой хижины. Заметив его равнодушие, Софи поскакала назад к реке, где остановилась, поджидая его.

— Мне не хочется вас утомлять. Ведь сегодня вы впервые покинули дом. — Она улыбнулась. — Кажется, вы немного осунулись. Вам лучше будет вернуться и прилечь. Пускай Драмжер приготовит вам пунш и уложит вас в отцовском кабинете. Там есть кушетка. А я немного прогуляюсь, если не возражаете. Мне надоело сидеть в четырех стенах.

Аполлон согласился, и она пришпорила кобылу. Занзибар поскакал за ней. Большой Ренди и Сэмпсон, тащившие носилки, обливались потом, рубахи прилипли к их спинам, но они мужественно дотащили Аполлона до Большого дома, к самой парадной двери.

Там его дожидался Кьюп. Вместо того чтобы помочь ему подняться на галерею, он предложил посидеть на мраморной скамеечке, почти незаметной из-за разросшихся кустов.

— Мне давно пора с тобой поговорить, Аполлон. В этом чертовом доме нельзя сказать ни словечка: там повсюду уши.

На случай, если за ними подглядывают, он взял Аполлона под руку. Усевшись на скамейку, они оказались совершенно укрыты листвой и облегченно перевели дух.

— Что тебя беспокоит, Кьюп?

— Если мы пробудем здесь хотя бы еще немного, то мне придется убить проклятого Драмжера!

— Чем тебе не угодил Драмжер? Он кажется таким приятным пареньком!

— Приятный-то он приятный, но мерзавец, каких мало. Сам посуди: у него есть Кэнди, с которой он спит каждую ночь, три бабы в прядильне, к которым он все время таскается, еще одна в Новом поселке, которую он навещает, когда ее негр уходит работать в поле. Вон сколько их у него, а мне он не дает ни одной! Знаешь, что он говорит?

— Что же?

— Чтобы я переспал с чертовой Маргаритой, у которой заячья губа и сопливый нос. Мол, если мне нужна женщина, то и она сойдет. А меня от нее тошнит! Женщина-то мне нужна, но не такая же!

— Придется тебе застегнуть ширинку и подарить жизнь Драмжеру. — Аполлон покосился на подозрительно оттопыренную штанину брата. — Что это там у тебя? — Он бесцеремонно залез Кьюпу в карман и вытащил оттуда маленький револьвер.

— Где ты это взял?

— Нашел в кабинете старого хозяина, как раз под твоей комнатой.

— Что ты собираешься с ним делать?

— Попугаю Драмжера, чтобы он уступил мне одну из своих девок.

Аполлон со всей силы треснул Кьюпа по затылку. Тот поморщился, но сдачи не дал. Аполлон отвесил ему еще один подзатыльник.

— Что за безмозглый ниггер! Ты настоящий тупица, Кьюп! Только и думаешь, что о бабах. Изволь выслушать меня: у меня и так хватает забот, чтобы отвлекаться на твои глупости. Мне совершенно наплевать, что тебе не с кем забавляться. Обходись! И чтоб не смел устраивать здесь скандал. Слишком многое поставлено на карту. Если ты не возьмешь себя в руки, то я вызову ветеринара и велю тебя кастрировать, а потом заброшу твою проклятую штуковину подальше, если она у тебя так чешется. Поверь, Кьюп, я не шучу!

— Возьмешь и кастрируешь?

— Обязательно, если ты не образумишься. Потерпи немного, и я куплю любую женщину, какая тебе приглянется, — черную, бурую, желтую. — С этими словами Аполлон спрятал револьвер к себе в карман.

— Такую, как Кэнди?

— Хоть ее саму, если тебе так хочется. А пока будь паинькой, чтобы я не слышал о твоих выкрутасах, иначе, — Аполлон рубанул ладонью воздух, — чик — и готово! Ты понял?

Зная, что Аполлон говорит серьезно, Кьюп принял покаянный вид.

— Понял, Аполлон. Я тебя не подведу. Только я еще не все сказал.

— Что еще за напасти?

— Я о миссис Софи. Знаешь, зачем она таскает с собой на прогулки этого Занзибара? До нашего приезда без этого дня не проходило. Знаешь, чем они занимаются, когда остаются наедине? Она отдается этому верзиле! Мне рассказал об этом Большой Ренди. По его словам, здесь любой об этом знает. Еще он сказал, что Занзибар страшно трусит: он совсем не хочет этим заниматься, но она его заставляет.

Аполлон улыбнулся, а потом поджал губы.

— Я тоже заподозрил неладное. То-то ей не терпелось улизнуть от меня на прогулке! Хорошо, что ты поставил меня в известность, Кьюп. Это может нам пригодиться. — Он похлопал брата по ноге. — Прости, что я тебя ударил. Иногда на меня находит… А теперь слушай: сегодня я познакомился с одной негритянкой. Никогда таких не видывал! Что-то в ней есть, недаром мне захотелось с ней переспать. Ведь ты знаешь, что я равнодушен к негритянкам. Но она самая здоровенная из всех, кого ты видел, и, клянусь, стоит того, чтобы ею заняться. Не женщина, а чистый восторг! Почему бы тебе с ней не познакомиться? Она — мать Драмжера, так что тут вы не будете соперниками.

— Ты говоришь о Жемчужине, которая живет в кокетливом домишке с сыном Олли? Это не приходило мне в голову! — Кьюп усмехнулся. — Лечь с ней — все равно что запрыгнуть на кобылицу. А что, можно попробовать!

Аполлон встал.

— Очень советую. Иначе тебе ничего не остается, пока я не разберусь здесь до конца, кроме как… — Он сделал выразительный жест.

— Я пробовал, Аполлон, но какая от этого радость?

— Еще порадуемся, Кьюп, даю тебе слово. А пока придется потерпеть.

Кьюп вскочил, чтобы помочь хворому.

— Ты оставишь револьвер себе, Аполлон?

— Мне он тоже может пригодиться.

Они вместе поднялись по ступенькам и исчезли за дверью.

Ухаживая за Софи, Аполлон проявлял выдержку, предпочитая отдавать инициативу ей. Таким образом он лишал ее оснований обвинить его впоследствии в корыстных намерениях. Не надеясь на свои женские чары, Софи вовсю хвасталась своим богатством. Для его слуха это хвастовство было чистейшим бальзамом. Под предлогом, что она якобы никак не сообразит, какое из двух ожерелий подходит к ее платью, она как-то раз зазвала его к себе в комнату и предложила самому принять столь ответственное решение. При этом она подсунула ему не только собственную, но и мачехину шкатулку с драгоценностями.

Он обнаружил, что драгоценности Софи, производя сильное впечатление с виду, на самом деле не представляют большой ценности: здесь были брошки с камеями, полудрагоценные камни, даже откровенные подделки. Вещицы Августы, подобранные с большим вкусом, напротив, стоили немалых денег. По всей видимости, Максвеллу нравилось баловать жену: ее бриллианты заставляли затаить дыхание, а на днищах бархатных коробочек стояли имена самых почтенных новоорлеанских ювелиров. В общей сложности фалконхерстские драгоценности тянули больше чем на двадцать пять тысяч долларов — приличная сумма, потраченная всего лишь на прихоти женской части плантаторского семейства.