— Пообещайте, что придете, Аполлон!

— Приду, Дениза.

— Первый мой вальс — ваш. Мы вместе откроем бал. Будьте ровно в девять! Я буду ждать вас на галерее.

Она сунула ему в руку свой надушенный платок и побежала к двери.

Вскоре возвратился Ле-Клэр. Не глядя на Аполлона, он достал из-под прилавка несколько больших коробок, связанных одной веревкой. Ловко разрезав веревку ножом, он по очереди выставил коробки на прилавок, откидывая крышки.

— Костюм черного сукна, Аполлон.

Аполлон поморщился: Ле-Клэр не мог заставить себя обратиться к нему «месье Бошер». Он провел пальцем по атласной подкладке.

— Второй костюм. — Ле-Клэр вскрыл следующую коробку. — В точности как первый.

Аполлон приподнял пиджак, восторгаясь безупречностью покроя.

— Костюм для Кьюпа.

Аполлон одобрил черный мохер.

— А также шляпа, перчатки, галстуки, платки, — перечислил Ле-Клэр. — А вот часы и кольцо. — Он подал клиенту часы на тяжелой цепочке и широкое золотое кольцо с мерцающим красным камнем, вполне заменяющим настоящий рубин. — Если хочешь примерить, прежде чем забрать все это домой, парень, то можешь воспользоваться кладовой. Постели на пол газету, чтобы не испачкать брюки.

Аполлон знал, что белым покупателям Ле-Клэр предлагает использовать в качестве примерочной собственную спальню на втором этаже. Впрочем, он давно привык к таким мелочам и предпочитал не обращать на них внимания.

— Примерю дома, месье Ле-Клэр. Позвольте счет.

Он дождался, пока хозяин напишет столбик цифр и произведет сложение.

— Двести пятьдесят семь, Аполлон. Это золотыми. Если бумажными, то триста пятьдесят семь.

— У меня как раз столько и есть. — Аполлон отсчитал купюры. — А что, деньги Конфедерации падают в цене?

— День ото дня, — сумрачно ответил Ле-Клэр, снова закрывая коробки.

— Пожалуйста, свяжите коробки так, чтобы мы с Кьюпом могли их донести.

Аполлон подождал, пока будет выполнена его просьба, и сам донес покупки до двери, собираясь ждать Кьюпа на лестнице. Но тот уже был на месте: сидел на коновязи и скалил зубы.

— Я застал Люсинду дома, — объяснил он. — Как только я вошел, она сказала: «Ты вернулся, Кьюпи?» А я говорю: «Как видишь. Только я страшно спешу». Она умница: сразу разделась. Я тоже разделся и полез на нее. На все про все у меня ушла ровно минута. Уже десять минут я дожидаюсь тебя здесь и жалею, что поторопился.

— Возможно, сегодня вечером тебе удастся попробовать кого-нибудь еще. Ты когда-нибудь имел дело с женщинами из Сен-Дени?

— Никогда там не бывал, Аполлон.

— А сегодня побываешь.

— А я думал, что тебе не нравятся негритянки.

— Разве я что-то говорил о негритянках? Я приглашен на бал самой Денизой Сен-Дени!

— И ты, конечно, отказался! — покачал головой Купидон.

— Наоборот, согласился, и охотно. Если все пойдет так, как мне хотелось бы, нам не придется тащиться в Алабаму. К черту косоглазую Максвелл! Возможно, старикан Сен-Дени не очень богат, зато дочка у него очень красива. Наконец-то появилась женщина, с которой мне захотелось переспать!

— Но, Аполлон…

— Садись на коня. Мы едем домой. Нам предстоит преодолеть тридцать миль: десять верхом до дому и еще двадцать — в фаэтоне до Сен-Дени. А на часах уже три.

Купидон по-прежнему качал головой.

— Да ты спятил, Аполлон!

— Из-за такой девчонки немудрено спятить.

— Что ж, Аполлон, тебе и карты в руки.

— Не беспокойся, Кьюп. Ты сможешь забавляться с негритянками в невольничьем поселке, а я тем временем уведу мадемуазель Сен-Дени из-под самого носа ее папаши. Надеюсь, что он знать не знает Аполлона Бошера из нашей забытой Богом дыры.

— А если знает? Не ждет ли тебя тогда заряд свинца в брюхо?

Аполлон усмехнулся и запрыгнул в седло. Пощекотав себе нос, он заговорщически подмигнул Купидону.

— Я надеюсь на удачу, Кьюп. На всякий случай мы попросим Жанну-Мари немного поколдовать для нашей пользы.

Он хлестнул коня и поскакал вперед.

Новые часы Аполлона показывали восемь вечера с минутами, когда они с Купидоном подъехали к высоким чугунным воротам усадьбы Сен-Дени, освещенным факелами по случаю торжества. Аполлон, помня о встрече на галерее, назначенной ему Денизой на девять часов, проехал мимо ворот и остановил лошадей в густой тени. Там он снял новоорлеанский костюм и натянул новую черную пару. Он примерял этот костюм дома и знал, что он сидит на нем как влитой. Кьюп смахнул тряпочкой пыль, покрывшую ботинки брата в дороге, развернул фаэтон и вернулся к воротам. Подождав немного, они торжественно въехали и медленно покатили на свет, льющийся из многочисленных окон усадьбы.

В темноте все здесь казалось величественнее, чем было на самом деле. Даже свет множества факелов не давал полного представления о том, насколько зарос сад, как рьяно лезет трава из всех трещин на аллее, как катастрофически провисли ставни на окнах, как безобразно облупилась краска на колоннах.

Из темноты возник слуга в ношеной ливрее, взявший лошадей под уздцы. Кьюп спрыгнул с козел, чтобы помочь хозяину. Слуга направил Кьюпа к левому крылу усадьбы, где помещалась коновязь. Аполлон немного постоял на ступеньках, наблюдая за отъезжающим фаэтоном и запоминая, где его искать. К огорчению Кьюпа, Аполлон отменил выданное ему ранее разрешение порезвиться в невольничьем поселке, приказав вместо этого никуда не отходить от фаэтона.

Аполлон знал, что пускается в рискованное предприятие, рискованнее всего, что он предпринимал прежде. Прежние его проделки сперва тщательно продумывались, и он никогда не выпускал события из-под своего контроля. На сей же раз рассудок почти не участвовал в замысле: его подталкивало нечто совершенно иного свойства. Желание, которым он воспылал к Денизе, было настолько всепоглощающим, что он забыл про осторожность.

Двери дома были распахнуты настежь. Свет изнутри отбрасывал желтое пятно на каменные ступени, освещая заодно и галерею. В доме было полным-полно народу. Аполлон едва не зажмурился от калейдоскопа разноцветных дамских платьев, блеска драгоценностей, лоснящейся черноты мужских фраков и серых мундиров с желтыми ремнями, указывающих на обилие военных. По сравнению с гостиной на галерее было темно. Вдруг от одной из белеющих колонн отделилось бледное пятно. За долю секунды Аполлон взбежал по ступенькам и увидел Денизу. Она была во всем белом, отчего казалась прозрачной; в волосах у нее белели майские розы, гирлянда из таких же цветов свисала с шеи до самого подола. Она тихонько вскрикнула и прижалась к нему, сунув свою влажную ладошку в его ладонь. Прижав палец к губам, она повела его прочь с галереи, к подстриженному кусту самшита, казавшемуся в темноте черным. Там, за кустом, она без слов бросилась к нему в объятия.

— За эти несколько минут я словно побывала в аду, — выговорила она, ненадолго оторвавшись от его губ.

— А я блаженствовал в раю, — отвечал он, — зная, что скоро буду с вами.

— Я сомневалась, придете ли вы, — прошептала она. — Я так неприлично набросилась на вас в магазине, что потом испугалась, что приличный мужчина не захочет после этого со мной знаться.

Он засмеялся, проведя кончиком пальца сначала по ее губам, потом по щеке.

— А я неприличный, Дениза. К тому же вы на меня не набрасывались. Просто мы оба поняли, что такого момента может больше никогда не представиться. Нет такой силы, которая теперь оторвала бы нас друг от друга. Я вас люблю.

— Наверное, чувство, испытанное мною, тоже называется любовью: ведь, расставшись с вами сегодня днем, я могла думать только о вас.

Она отстранилась, поправила на себе платье и провела пальцами по его волосам. Через секунду они снова обнялись. Через некоторое время ей пришлось перехватить инициативу: удерживая его на расстоянии вытянутой руки, она сказала:

— Пойдемте, Аполлон, через минуту начнутся танцы. Я слышу, как настраивают скрипки. Давайте дождемся первых тактов и ворвемся туда вместе.