Неделя выдалась чрезвычайно хлопотной: днем Драмжер следовал за Хаммондом по пятам, ночи проходили в непрекращающемся экстазе. Незаметно наступил последний день их пребывания в Новом Орлеане. В этот день под стеклянным куполом зала, принадлежавшего отелю «Сент-Луис», должен был состояться аукцион по продаже рабов из Фалконхерста. Ночи любви не поглощали всех сил Драмжера — напротив, он стал еще более энергичным и день-деньской не знал отдыха, с готовностью исполняя любое хозяйское приказание. Ночью у него пока хватало рвения, чтобы удовлетворять Кэнди, хотя ее требовательность при всей его старательности грозила превысить его возможности.

Все рабы, подлежавшие продаже, получали новую одежду: мужчины — черные штаны, белые рубахи, целые башмаки; женщины — черные платья и белые косынки. Рабов из Фалконхерста никогда не выставляли на продажу в рубище: это был высококачественный двуногий скот, достойный приличной сбруи. Хаммонд даже репетировал с рабами их кратковременное появление на помосте. Мужчин он учил пружинисто подходить к краю помоста, а потом стоять с радушной улыбкой, расправленными плечами, подобранным животом, носки врозь, руки по швам, все мышцы напряжены, чтобы грудь под тонкой рубашкой ходила ходуном, а мускулы на руках надувались как можно сильнее. От женщин требовали скромного Поведения. Им полагалось неторопливо приближаться к краю помоста и застывать там в достойной позе, с опущенными глазами, но с легкой улыбкой на устах. Беременным приказывали выгибать спину, выставляя напоказ животы, а мамашам с младенцами — изображать трогательные сцены материнства.

И мужчины, и женщины успели привыкнуть к беспрерывному ощупыванию, которому они подвергались в невольничьем бараке Слая с момента прибытия, однако Хаммонд предупреждал их, что перед продажей им придется выдержать гораздо больше. Никто, особенно мужчины-рабы, любившие щеголять своей статью, не возражал против постоянного раздевания, а большинство даже испытывало при этом гордость. Мужчин убедили, что их продают на развод, так что им казалось вполне естественным демонстрировать свое оснащение. Почти никто из них, подобно чистокровным жеребцам или быкам-производителям, не испытывал потом разочарования, потому что за долгие годы рабы из Фалконхерста завоевали такую прочную репутацию производителей-рекордистов, что мало кто из плантаторов рисковал поручать им тяжелый ручной труд в поле. В годы, предшествовавшие войне между Севером и Югом, Юг охватила настоящая рабовладельческая мания, что было вовсе не удивительно: доброкачественные рабы были самым ценным достоянием южан, гораздо более прибыльным, чем хлопок, рис и сахарный тростник, вместе взятые. Рабы были главной ценностью Юга. А раз так, то загнать самца из Фалконхерста на тростниковое поле, где он протянул бы не больше трех-четырех лет, а потом погиб от непосильного труда, было бы непростительным расточительством. Работников для полей можно было всегда прикупить по куда более низким ценам, чем тщательно выведенных производителей.

Основной целью приезда Хаммонда в Новый Орлеан было сбыть повыгоднее очередной урожай, однако он никогда не упускал возможности пополнить свое поголовье, которую предоставлял город. Он посещал все аукционы и распродажи, причем не брезговал детьми и подростками, с первого взгляда распознавая будущую силу, сообразительность и выдающиеся племенные свойства. Он обходил многочисленных работорговцев, преследуемый по пятам верным Драмжером.

Не прошло и дня, как Хаммонду поступило первое предложение продать Драмжера. Он испытывал особенную гордость, когда показывал знатокам своего боя обнаженным: знатоки в голос восхищались его совершенством и жадно ощупывали его стройные члены. Сперва Драмжер страшился этих осмотров, особенно когда до его ушей стали долетать предлагаемые за него цены. Его опыта хватало для того, чтобы понимать, что цены совершенно фантастические. Однако Хаммонд неизменно отвечал покупателям отказом, и Драмжер постепенно избавился от страха. Он уверился, что во всем Новом Орлеане не сыщется достаточно денег, чтобы его купить, и это соответствовало действительности. При удачном стечении обстоятельств и тщательном отборе самок Хаммонд ожидал получить от Драмжера не меньше двадцати пяти отменных племенных особей обоих полов. Если бы стоимость рабов возрастала в сложившихся темпах, то хозяин паренька заработал бы на нем примерно пятьдесят тысяч долларов вместо пустячных двух-трех тысяч, которые ему сулили.

Поэтому, демонстрируя Драмжера, Хаммонд просто тешил свое тщеславие и дразнил знатоков. При этом он не упускал из виду возможность удачных приобретений. Стоило ему приметить неплохого раба или рабыню юного возраста, предлагаемых по сходной цене, как он раскрывал кошелек. Рабы мужского пола могли быть впоследствии проданы по высоким ценам, женщины предназначались на роль служанок и для воспроизводства. Приплод мог быть продан только через много лет, однако это не беспокоило Хаммонда. Его фалконхерстское поголовье существовало на принципах самоокупаемости, поэтому выращивание нового раба почти не стоило денег. Ему не было дано заглянуть в будущее и понять, что его капиталовложения к моменту возмещения утратят всякий смысл, ибо к тому времени прекратится купля-продажа рабов. Несмотря на рост аболиционистского движения на Севере, Хаммонду не хватало провидения, чтобы предусмотреть подобный исход.

Конечно, слухи достигали Юга, но на бредни агитаторов-северян никто не обращал серьезного внимания. Вся история человечества пронизана рабством. Значит, оно пребудет в веках. Разве оно не освящено в Писании? Черному от рождения уготована роль существа, зависимого от белого брата. Поэтому так не только было, но и будет, как бы ни причитали святоши-северяне. Черт бы их побрал, если верить их проповедям, то получается, что ниггеры — люди! Чепуха! Любому известно, что негр — животное, пусть высшее, так как умеет разговаривать и кое-как мыслить, но все равно животное.

Как прикажете хозяйствовать на плантации без рабочего скота? Весь Юг, возросший на рабском труде, задавал этот вопрос, логичного ответа на который не существовало. Пускай грязные северяне, помешанные на деньгах, подыхают у своих ткацких станков и гноят на смрадных заводах своих изможденных детей; Юг никогда не изменится, никогда и ни за что!

Но несмотря на удары кулаками по столу и хлопанье ладонями по ляжкам, туго обтянутым панталонами, Юг уже претерпевал необратимые изменения. Плодородные земли, прежде год от года приносившие богатые урожаи хлопка, истощились. С каждым годом с них собирали все более скромный урожай, хотя черное население плантаций неуклонно росло. Хранилища плантаций пустовали, а невольничьи бараки были набиты людьми под самую крышу. Впрочем, иначе и быть не могло: благосостояние плантатора измерялось не собираемым им урожаем, а количеством двуногого скота, которым он мог кичиться. Любой, кто мог похвастаться шестью сотнями голов, приобретал несокрушимый авторитет, хотя скудного урожая с его истощившихся полей едва хватало для прокорма бурно плодящихся чернокожих, которые, как и сама плантация, давно были заложены и перезаложены с потрохами. Ниже располагался слой аристократии с тремя-четырьмя сотнями рабов на одного хозяина; впрочем, даже владелец сотни рабов не оставлял надежд разжиться в ближайшем будущем. Недостижимость подобных надежд была скрыта от Хаммонда и ему подобных. Подобно тюльпанной лихорадке, когда-то раздавившей хозяйство Голландии, мания рабовладения, набирая силу, вела рабовладельцев к неминуемому самоуничтожению. Впрочем, данный способ зарабатывания денег был весьма приятным — кто же с этим поспорит? Достаточно обзавестись разнополой парой рабов — а дальше сделает свое дело матушка-природа, и лет через двадцать появится новый раб, тянущий на тысячу, а то и на две. Это все равно что положить деньги в банк под хороший процент, нет, даже лучше, ручаюсь, сэр!

Так же, только куда активнее, зарабатывал свои деньги и Хаммонд. Его отец зарыл состояние в разных углах плантации, набив золотыми монетами старые чайники, однако Хаммонд нашел лучший способ обеспечить сохранность капитала, нежели зарывание его в землю. Из сентиментальности он не трогал чайники с золотом, будучи единственным, кто знал, где их искать. У него собрались такие крупные суммы в банках Мобила, Нового Орлеана и Натчеза, что он мог позволить себе роскошь относиться к древним чайникам как к сувенирам из допотопного прошлого. Сегодня Хаммонд Максвелл, владелец плантации Фалконхерст близ Бенсона, штат Алабама, был одним из богатейших людей всего Юга. Он принадлежал к столпам южной аристократии и давно уже перестал именоваться работорговцем, хотя прежде именно этим званием исчерпывались его стремления.