Повторив сидящим за столом приглашение на свадьбу, Драмжер встал, чтобы уйти. Тут к нему подбежал Валентин — тот самый парень, которого посылали за Жемчужиной.

— Мистер Максвелл, сэр, можно задать вам один вопрос?

— Это ты привез мою мать?

— Я, сэр, мистер Максвелл, сэр. Меня зовут Валентин Джонатан, я из семьи Барта Джонатана.

— Чего тебе, Валентин Джонатан?

— Я хотел спросить вас, мистер Максвелл, нельзя ли и мне служить в Большом доме?

Драмжер поразмыслил.

— Вообще-то я уже набрал парней для Большого дома: Поллукс, Онан. Я вполне обойдусь и ими. — Он заметил слезы у паренька на глазах. — Ты что, родственник Онана?

— Не родственник, но мы спим с ним вместе, сколько я себя помню. Мне не хочется с ним расставаться. И Онан, думаю, не захочет расставаться со мной.

Драмжер помедлил. Паренек вызывал симпатию. Он походил на прежнего Драмжера, впервые оказавшегося в Большом доме милостью Хаммонда Максвелла. Оглянувшись на Онана, он увидел, что и тот не спускает глаз с Валентина. Драмжеру вспомнился Джубал — его собственная подростковая привязанность, и он понял, какие узы связывают эту пару. Они по крайней мере не станут волочиться за девчонками.

— Значит, так, Валентин… Лично мне не помешает слуга. Хочешь им стать?

— Больше всего на свете, мистер Максвелл, сэр!

— Тогда ступай к остальным.

Драмжер помахал на прощание обитателям Нового поселка и сел на коня. Занзибар и Жемчужина поехали за ним следом на телеге; дальше растянулась неторопливая жизнерадостная процессия: Ева, Дульси, Мадильда взяли друг дружку под руки; Онан, Годфри и Зебеди чуть отстали. Валентин бросился догонять друзей.

— Я буду прислуживать самому мистеру Максвеллу! — сообщил он им. — Значит, я самый главный. Дальше идет Онан, старший по дому, а потом все остальные.

Бракосочетание самого Драмжера, состоявшееся в большой фалконхерстской гостиной, отличалось от массового действа в Новом поселке не только большим изяществом, но и меньшей оживленностью. Несмотря на превосходный наряд, Драмжер заметно нервничал: у него дрожали руки, по лбу стекал пот. Они с Холбруком долго дожидались Софи; наконец она появилась и медленно спустилась по лестнице в лучшем Августином оперном платье с множеством кружев. Она не сумела застегнуть его на раздавшейся талии и скрывала этот изъян шалью, закрывавшей всю спину. Ее светлые волосы были тщательно причесаны, на шее сверкало ожерелье из жемчугов и топазов, в руках она держала букет дамасских роз из сада. Встав рядом с Драмжером под люстрой, она сразу почувствовала, как он волнуется, и попыталась его успокоить, стиснув его руку.

Все, к чему он так стремился, должно было вот-вот превратиться в его достояние. Значение этого шага было столь велико, что он никак не мог унять дрожь. Ему предстояло заменить Хаммонда Максвелла в роли хозяина Фалконхерста; это казалось совершенно нереальным, невозможным делом, он не мог поверить, что такое может произойти. Он, негр, вступал в брак с белой женщиной! Это было такое же чудо, как остановка солнца на небе или мгновенное превращение его коричневой кожи в белую.

Волновался не он один. Рука Криса Холбрука, сжимавшая черную книжицу, по которой он произносил слова гражданской брачной церемонии, тоже дрожала. Немногочисленные приглашенные, среди которых был всего один белый — Хоббс, чувствовали себя не в своей тарелке и смущенно ерзали на жестких стульях. Из всех негров только Брут бывал раньше в Большом доме, но и он, даже не смущаясь поблекшего великолепия, взирал на происходящее с разинутым от изумления ртом. Преподобный Дэниел Джордан, Большой Ренди и Сэмпсон, а также их жены и подавно угодили в чуждый им мир, где им казалось святотатством даже дышать. Все понимали, какое важное событие происходит у них на глазах.

После завершения церемонии капитан Холбрук оказался единственным, в ком сохранился здравый смысл: он взял бразды правления в свои руки и повел супругов и гостей в столовую. Несмотря на аппетитные яства (бедная Маргарита сотворила чудо, если учесть, какими скудными продуктами она располагала) и на неумелые, зато ревностные действия Поллукса, Онана и Валентина, трапеза не удалась. Чернокожие, испуганные кружевной скатертью, фарфором и серебром на ней, а также резным кувшином в центре стола, не столько ели, сколько таращили глаза. Драмжеру кусок не лез в горло, Софи только размазывала еду по тарелке. Зато капитан с Хоббсом отдали должное угощению. Только когда появился свадебный пирог, увенчанный двумя куколками из кукурузных початков, одна из которых изображала невесту, другая — жениха, лед немного растаял и гости изобразили подобие веселья. Главную роль сыграл в этом огромный графин с кукурузной водкой, которую Поллукс разливал в бокалы для вина. Пирог оценили все; когда Поллукс вторично обнес гостей водкой, черные лица расплылись в улыбке, что приободрило даже Софи. Когда подъедались последние крошки от пирога, снаружи донеслись звуки музыки: впервые после гибели Аполлона перед верандой Большого дома собрались чернокожие музыканты и певцы из Нового поселка. Новобрачные и гости встали из-за стола и с удовольствием послушали пение, за которым последовали поздравления и пожелания счастья. Драмжер и Софи выступили вперед и произнесли благодарственные слова. Приветствия адресовались также капитану Холбруку и Хоббсу, не говоря уже о Бруте, Большом Ренди и Сэмпсоне. Свадебный день в Фалконхерсте завершился произнесенной преподобным Джорданом молитвой. За сим последовало длительное прощание. Гости из Нового поселка отправились по домам, чтобы приступить к настоящему веселью. На аллее постепенно стихли их голоса.

Хоббс вернулся на свою кушетку в кабинете, Холбрук — в комнату, где он ночевал накануне и где его уже дожидалась Памела. Драмжер, чувствуя неожиданное смущение в присутствии Софи, проводил ее наверх.

— Эту ночь я проведу здесь, — сказал он гораздо более нежным и почтительным тоном, чем когда-либо прежде. — Это не значит, что так будет каждую ночь. Иногда я буду уходить, чтобы позабавиться с цветными женщинами. Мне трудно это объяснить, Софи, но, наверное, в них есть что-то такое, чего нет в белых. Не я один такой! Белые мужчины тоже их любят. Возьми капитана Холбрука и Памелу: он говорит, что ему ни с кем не было так хорошо, как с ней. Не твоя вина, Софи, что мне не всегда хочется с тобой спать. Так-то ты мне нравишься… Я буду тебя уважать и не стану больше водить сюда цветных женщин. И слугам не разрешу блудить. Мы больше не племенной завод. Фалконхерст станет достойным местом.

Дверь спальни затворилась.

Это стало символом завершения одной фазы в жизни Драмжера и начала другой. Он уже не был прежним ветреным мальчишкой, довольным жизнью, в которой не было серьезных обязанностей, а все заботы сводились к тому, как бы раздобыть партнершу на вечер. Он предупреждал Софи, что не сможет окончательно отбросить прежние пристрастия, однако теперь они отошли на задний план, в область удовлетворения чисто плотской потребности. Движущей силой была теперь его роль владельца Фалконхерста и страстное желание восстановить хозяйство.

Драмжер во всем добивался совершенства. Он принуждал Софи дрессировать домашних слуг, но не получал удовлетворения от результатов их труда, так как наблюдала за ними халатная Софи. Со слугами он был крут до безжалостности, оставляя далеко позади суровую Лукрецию Борджиа. Невзирая на предстоящее в послеобеденное время свидание, он мог надрать Дульси или Мадильде уши, если находил в их работе изъян. Он требовал, чтобы все в доме сверкало чистотой.

Служанки одевались в темно-серый ситец, большой рулон которого обнаружила в чулане Софи. Ситец стоил теперь дороже, чем до войны камчатная ткань, поэтому фалконхерстские служанки были одеты лучше, чем белые жительницы Бенсона. Тоскливость их монашеских одеяний преодолевалась благодаря ярчайшим чепцам, на которые пошли старые платья Августы и Софи. Сперва не из чего было скроить ливреи для слуг мужского пола, поэтому им были выданы обноски Аполлона и Хаммонда, причем Драмжер настоял, чтобы эта одежда подвергалась регулярной стирке и утюжке. Всем слугам предписывалось ежедневно принимать ванну: мужчины делали это ранним утром, женщины после обеда; местом омовения служил участок речки между старым невольничьим поселком и новым домом.